Лизавета залилась таким смехом, что мелкие пичужки, порхавшие в клетке, запищали, скоро ее примеру последовала и гостья. Болела коленка, саднила гордость, но смех превращал все в шутку. – Эх ты, неумеха, – повторяла Лизавета, пока поднимала Нютку, отряхивала ей подол, забирала злополучные башмачки. – Батюшка сказывал, что ты дочка Степану Максимовичу. Повезло тебе. – Будем подругами? – спросила Нютка позже, когда попробовала пастилу, засахаренные орехи, спела вместе с птичками, погрузила руки в шелковые покрывала из Лизаветиного приданого. Девушки громко болтали обо всякой всячине, хохотали и вели себя неподобающе – в разгар поста следовало думать об ином. – С тобой мне весело, – ответила Лизавета. Нютка поняла: согласие получено. Она глядела на дочку воеводы, и круглое, пухлощекое лицо той, и светлые брови, и розовые губы – все казалось теперь милым и приятным. Лизавета была уже невестой, пройдет год-два, и отец выдаст ее за красного молодца. Но Нютка рада была и такому малому сроку: без подруги тошно. 5. Шило В разгар Рождественского поста хоромы Степана Строганова объяты были суетой. Еремеевна вытирала пот на полном лице, Маня и Дуня носились из подклета в горницы и обратно. Лукерья то кричала на всех, то уходила в моленную сыскать благости. Аксинья бесконечно говорила о чем-то с Еремеевной, повторяя одно и то же, хваталась порой за поясницу. Нютка и Малой бегали по лестницам, точно решили проломить голову. Третьяк ругался так, что у баб закладывало уши, и Аксинья не единожды секла его резкими словами. Игнашка Неждан и кошки крутились под ногами, довершая общую неразбериху. Одна Анна, жена Ефима Клещи, казалась спокойной: она вымачивала соленую стерлядь, варила горох и особую похлебку из маслят. Хозяйка доверяла ей общий стол: за две седмицы Анна показала себя доброй стряпухой. Ее надежды на встречу с мужем развеялись, как мука на дне мешка. Сколько Хмур ни просил целовальника пойти навстречу, тот отправлял его в известное место. Даже имя Степана Строганова не помогало. Что она, рыжая дура, забыла в этом богатом доме? Анна нюхала варево, пробовала на вкус, сыпала соль, мешала, морщилась и сама не могла найти ответ. Наверное, оттого, что в селении Глухово без Фимки жить она не могла. Хотелось удавиться от горя и одиночества. Кто знает, не вытворила бы что-то лихая жена Ефима, ежели бы Аксинья не пожалела ее. И доброта знахарки простиралась так далеко, что Анне становилось не по себе… Люди могли сказать худое про дочь Георгия Зайца. Строптива, бешена нравом, не воздержана на язык, не завязала вовремя подол, покрывала убийцу, родного мужа. Но в неблагодарности никто бы не посмел обвинить! Анну оставили в солекамских хоромах – прислужницей, поварихой. Она благодарила за эту милость и работала не покладая рук, лишь в том находя спасение. Сердце чуяло, знало, рыдало, стонало долгими ночами. Муж, любимый, рыжий, зловредный муж рано или поздно будет казнен за учиненное смертоубийство. Жив ли Тошка, маетный братец, мертв ли – неважно. За Ефимом тянулись призраки из прошлого: все, кого порубил он во дни казацкой свободы, Никашка, обезглавленный, страшный… И призраки эти скажут свое слово, напоют целовальнику, наточат топор… Она затворила свое сердце ото всех – от доброй Аксиньи, жалостливой Еремеевны – и говорила лишь одно: – На все воля Божья. * * * Настал миг, коего Аксинья не ждала. Она всячески отгоняла от себя думы и страхи. Отодвинула до последнего увязку вещей, снадобий, яств – всего, что надобно для существования трех баб и одного ребенка. Про второго и думать боялась. Сейчас розвальни уже ехали по гладкой дороге, медленно, щадя их животы, звенели бубенцами. Возок защищал их от чужих взглядов, а овчина грела ноги. Будущая маета превращалась в настоящую. И что она сейчас бы отдала за возможность вернуться в теплый дом, к дочери, ко всему, что ей так дорого… Не было такой власти. Аксинья ехала туда, где не хотела проводить Рождество, откуда плоть и душа ее рвались. Поглаживала живот, острый, выпиравший все больше и больше. Думала о том, кто же выйдет на свет – дочка или сын. Анна и Лукерья затеяли пустой разговор, и она поневоле стала прислушиваться. – Гляжу я на тебя и дивлюсь, подружка, – говорила Анна Рыжая, и голос ее был обманчиво мягок. – Муж твой добр. Сын здоров. Дом богат – такой тебе и во снах не виделся. А ты ходишь – людей пугаешь, угрюмая, злая. Отчего? В малом возке не развернуться, не уйти, не убежать. Две узкие лавочки, одна супротив другой, овчина – три или четыре шкуры, сшитые вместе. Аксинья и Анна устроились рядом, ребенка уложили к себе на колени, чтобы тихо спал. Лукерья села супротив них и все отворачивала голову, глядя в оконце, затянутое тонкой слюдой от мороза. – Ты ответь мне! Не отстанет Анна, не тот нрав. Недаром по мужу носит прозвание Клещи. Аксинья чуяла: молодые женщины могут наговорить сейчас много гадких слов. А как потом друг с другом за столом сидеть, дни проводить? – Нюра, сынок твой заворочался. Не проснется от громкой беседы? – Он и от песен моих не просыпается… Лукерья?! – Анна наклонилась ближе. Если бы не сын, сопевший на коленках, пересела бы поближе к подруге детства, впилась в горло волчицей. – Отчего тошно мне? О том знать хочешь? – Лукерья оглядела женщин, сидевших напротив, сощурила большие серые глаза. – Надоело мне все, надоело… Муж, Симка, дом, в котором слово мое ничего не значит… Живот под юбками из старых тряпок. Я словно не человек – а тряпичница… На входе сидит, без лица, в одежке яркой… И никто и не спросит, что мне надобно. Всем на меня наплевать! Установилась тишина. – Тебе бы на мое место, как в сказке – взять да оказаться… Муж в темнице, сама – в приживалках… Тряпичница. – Анна окатила презрением подругу детства. А могла бы – и помоями. – Угомонитесь обе. У каждой свое место и свои тяготы, – строго сказала Аксинья. Как ни хотелось ей надавать по щекам Лукерье, счастливице, искушавшей Долю свою, сдержалась. Наступит день, когда та будет вспоминать эти годы, и тосковать, и корить себя. Отчего не приголубила мужа лишний разок, отчего не радовалась первым шагам сына… Да только время не вернешь. * * * Зима изменила округу. Лес стал гуще, свирепее. Укутанный снегом, он, казалось, таил в себе что-то страшное. Ухали лешие, почуяв людей, гоготали русалки, что зимой нарядились в белые шубы. Мелькнуло что-то меж кустов – видно, волки проверяли, кто нарушил их покой. Аксинья вспоминала, как ехала сюда на Степановом жеребце, как горячилась кровь… Сейчас она стыла в жилах. Третьяк быстро решил все у ворот, в поселении с дюжиной амбаров. Так же громко лаяли псы, переговаривались казачки`, чуткое ухо Аксиньи услыхало даже полузабытое «добрый человек» – так говорил седой, что заправлял здесь делами. Третьяк не стал останавливаться на заимке, гнал лошадей во весь опор, зная, что в возке драгоценный груз, за который Хозяин снесет ему голову. – И куда ж мы едем? – безо всякого любопытства спросила Лукерья. – Ох и глухие места, – хмыкнула Рыжая Анна. Аксинья впервые за долгое время увидала на лице ее оживление и порадовалась за подругу. Она сделала все, чтобы облегчить судьбу Ефиму: передавала полушки и снедь, просила через Хмура о снисхождении, ставила свечи, уговорила солекамского батюшку навестить узника… Теперь оставалось лишь ждать милости воеводы. Степанов дом приготовили для жилиц: протопили печь, вымели сор с углов, поставили снедь на стол. Аксинья медленно, переваливаясь, словно медведица, с ноги на ногу, обошла дом, отвела каждой гостье клеть. Сама разместилась в опочивальне Степана – лишь бы не карабкаться по ступенькам. С ее животом и по ровным половицам ходить тяжко. Лукерье отвела горницу наверху, Анне Рыжей с сынком – клеть рядом с опочивальней. Ежели что приключится, на нее вся надежа. Третьяк и двое казачков расположились в теплых клетях, связанных сенями с кладовыми. Видно, Степан, задумывая хоромину, предусмотрел и такую надобность. Анна шумно дивилась чудному убранству: «Ой, глядь какие чудища! А тут что за диво?» Антошка ходил вслед за ней, крутил медной головенкой и пытался оторвать тряпицы, прикрывающие стены. Лукерья же молча подошла к столу и принялась раскладывать по мискам варево. – А ты что молчишь? Столько дивного, – забиячила Анна. – Не по нраву мне здесь, – ответила Лукерья, и разговор иссяк. Насытившись, все разошлись по отведенным покоям. Аксинья с усталым вздохом упала на широкое ложе, вытянула опухшие ноги, невольно вспоминая, как наслаждалась летом мягкостью белого меха. Да, любая сласть оставляет оскомину. Их со Степаном блудодейство сейчас тихо ворочалось в животе. Всякое чадо баба переживает по-своему. Нютка не причиняла ей хлопот, Аксинья и с большим пузом скребла полы, носила ведра и не думала беречь себя. Нынешнее дитя давалось тяжело. Всякий день ощущала слабость, двигалась медленней обычного и злилась от своей нерасторопности, привыкнув к иному. Порой, в предрассветные часы, сердце ее сжималось. Умрет родами – и оставит дочку полусиротой. Она пила отвары, искала успокоения в молитвах и рукоделии, но от черных мыслей не избавиться. Аксинья задремала, закутавшись в меховое одеяло, и Степанов дом пел ей сладкие песни, тихонько поскрипывал, шуршал, и сестрицы его, сосны, скрипели в лад. Вопль разрушил чары, и Аксинья заметалась в темноте. Долго искала шандал, зажгла свечу и отправилась на поиски крикуньи. – Она… она… там! – Анна прижимала к себе сына и показывала куда-то в темное сплетение сеней, теплых и холодных. На свет вышла та, что испугала молодуху, и Аксинья насилу сдержала вскрик. * * * Природа иль людская ненависть сотворила подобное, они разгадать не могли. Сгорбленный стан, лохматые брови и взгляд исподлобья – неизвестная казалась старухой, хотя, приглядевшись, Аксинья решила, что они ровесницы. Горбунья встретилась в темных сенях с Анной Рыжей, когда та пошла за теплой водицей. Не попытавшись успокоить молодуху, объяснить загадочное свое появление, она прошла мимо, точно не слышала воплей. – Ты откуда взялась здесь? – Кто ты? Служанка? Аксинья и Анна без толку задавали вопросы. И силились понять: откуда в пустом доме взялась баба? – Может, отправить ее восвояси? Вдруг что задумала? – предложила Лукерья. Горбунья не отвечала, только расправляла истрепанный подол. Ее оставили в доме, в клетушке с тощим тюфяком – где, по видимости, она спала и прошлой ночью.