— Всё хорошо, — его забота теплом отзывается в моём теле. — Ничего, я подожду. Мы не опаздываем. До собрания с детьми целых два часа, — счастливым голосом даю я ответ и двигаюсь к уже знакомой мне двери, на которой висит табличка «Дж. М». Персонал обводит меня оценивающе-удивительным взглядом, перешептываясь между собой. «Странное влияние оказывает на него эта девушка». «Господин Моррис что, умеет улыбаться?!» С деланой гордостью я распахиваю дверь и закрываю ее за собой поплотнее. Взглянув на неубранную рабочую обстановку я с удовольствием прибираюсь: сначала складываю раскиданные листы стопкой, вставляю валяющиеся ручки и карандаши в подставку и, заметив неиспользованные файлы, беру их и открываю выдвижной первый ящик стола, чтобы положить внутрь. Переполненный канцелярией, бумагами, он еле выдерживает такой груз. Я вытаскиваю все наружу, чтобы аккуратнее разложить. Мне попадается листик с заголовком «Планы на день», написанный по датам две недели назад. 09:30: позвонить В. Фишеру и отправить ему на проверку решенную ситуационную задачу по психологии 10-30: проверить бронь отеля в Милане и изучить достопримечательности города 11-00-17-00: работа в офисе 18-00: провести личные собеседования с кандидатами на должности преподавателей Международной школы профессий «Успех равно Счастье» 21-00: заказать аудиокниги на испанском языке 22-00: сыграть новую песню на гитаре и продумать маскировку для дня рождения М. 23-00 — 02:00: проверить отчеты, присланные от головной компании Он занимается психологией? После того сборника моих стихов, после той комнаты, которую он сделал для меня… я поняла, как много о нём еще не знаю. «И готовился к нашему дню, даже несмотря на то, что работает день и ночь. Какой же он у меня работяга! И успевает заниматься саморазвитием». «Я считаю потерянным каждый час, не потраченный на работу», — как-то проскальзывалось в его словах. Который день я думаю о том, чтобы подарить ему одну вещь, но не знаю, как красиво её преподнести. А что, если я положу ее в ящик и он, как только откроет его, увидит мою коробочку? Так и сделаю. Под размышлениями от его реакции я прибираюсь. В самом крайнем уголке ящика располагается маленькая по объему книга: старенькая, дряхленькая, с кучей закладок. Антуан де Сент-Экзюпери «Планета Людей». Он читает книги и такого жанра? Я переворачиваю страницу за страницей, на которых приклеена бумажная звездочка — закладка и прочитываю вслух выделенное маркером: «Кому из нас не знакома эта надежда, угасающая с каждой минутой, это молчание, которое становится все тяжелее, словно роковой недуг?» «Нет сокровища дороже, чем столько общих воспоминаний, столько тяжких часов, пережитых вместе, столько ссор, примирений, душевных порывов». «Спасенье в том, чтобы сделать первый шаг. Еще один шаг. С него-то все и начинается заново…» «В ту ночь и мы были влюблены…» «В недрах погасшего очага пытаюсь отыскать искорку жизни». «Вытерпеть можно всё на свете». «Ибо нет ничего в мире драгоценнее уз, соединяющих человека с человеком». «…заблудившийся среди песков и звезд, я сознавал, что обладаю только одной радостью — дышать…» Какие мысли!.. Дохожу до конца книги. На обложке приложена фотография меня с Джексоном — момент танца на банкете по открытию 101 филиала модельного агентства. Как он на меня смотрит, а как я на него смотрю… Je t'aime13. На обратной стороне начертание — «Я сделаю к тебе первый шаг и поклянусь любить до последнего вздоха». — И я, и я Джексон, обещаю любить тебя до последнего вздоха, — растроганная, я шепчу, целуя его на снимке. Припевая под нос песню «Je T'Aime» Lara Fabian, я завершаю разборку и затем, раскрыв окно, откуда меня обдает свежим воздухом, поливаю цветок — фиалку, дремлющую на солнышке, на подоконнике. — Сейчас мы тебя напоем водицей, и ты наполнишься энергией, засверкаешь, как звездочка. Выпрямишь своё зеленое платьице с бутончиками и станешь самой красивой принцессой… — Я приглаживаю листики цветка и улыбаюсь. — Я поражен… — АА-Й… — испуганно вырывается из меня, и я поворачиваюсь в сторону услышанного голоса. — Джексон! Ну как так можно! Ты же напугал меня! А давно ты вот так смотришь? — Он стоит у закрытой двери и, засунув руки в карманы, проникает глазами в меня. — Я так поражен… — И с него исходит добрейшая усмешка. — Поражен? — вскидываю брови и осматриваю себя: испачкала руку в чернила. — Ты из-за этого, что ли? Ты считаешь меня грязнулей? — цокаю я и, развернувшись к окну, чтобы свет падал на мою руку, оттираю ее влажной салфеткой. Он медленно направляется ко мне и подходит сзади. — Поражен твоей добротой… Ты так ко всему добра… — проводит губами по моему плечу, положив руки на талию. — Доброта спасет мир. И как писал когда-то Уильям Шекспир: «Как далеко простираются лучи крохотной свечки! Так же светит и… Джексон продолжает, не давая докончить: — …доброе дело в утомленном мире»14. С раскрытыми от удивления зрачками, я поворачиваю голову: — Я…я… поражена! Ты читал? — Смею предположить, мисс, что Вы обо мне до сих пор не всё знаете!.. Говорить, что я видела в его ларце — не буду. Но он не на шутку увлекся полной мудрости, любви литературой. Порывистый ветер поднимает белую тюль вверх, и мы оказываемся будто под свадебной фатой. Крепко прижимая меня к себе, водя носом по моей шее, Джексон заставляет переключить моё тело в расслабленный режим, покрывая мурашками. Я перестаю мыслить, перестаю дышать, перестаю смотреть, погрузившись в ту сферу бытия, где существует лишь любимый. — И чего же я еще не знаю о тебе? — Узнаешь. Когда-нибудь. Но могу поделиться тем, о чем думаю в эту минуту. — Да! Он одурманивает меня протяженно-плавающим, негромким, повелительно-красивым голосом: — Мысль о том, что ты будешь с другим… о том, что он будет касаться тебя… смотреть так, как я на тебя смотрю… а ты будешь улыбаться ему той улыбкой, которая освещала мой день и приносила ему смысл, убивает меня. Я хочу, чтобы ты была только моей. Никто, никто не имеет права касаться тебя. Сердце стучит. Я слышу эти слова и еще раз проговариваю их про себя, заполняя ими всю свою душу. Память припоминает: «Он разузнал о Даниэле всё… нанял человека, чтобы тот проследил за ним, разведав, каким он представляет мужчиной в обществе…» — Джексон, можно вопрос?! — Д-а… — восторженно-нежно произносит он. — А кто у нас такой любитель фарфора? Холл весь обставлен фигурками… Он мнется, но через полминуты отвечает: — Белла. Она как-то заходила, но меня не было и решила оставить от себя след. — А-а-а. Увидев моё резко изменившееся выражение лица, принявшее ревнивый оттенок, он резко разворачивает меня к себе, впивается в мои губы и через мгновение, приостановив поцелуй, шепчет, дыша в меня: — Ты же знаешь, что меня она абсолютно не задевает. — Тогда почему не убрал то, что напоминает о ней? И какое она вообще имеет право наводить тут свои порядки? — Я продолжаю злиться. — Я слишком был занят… — Его губы касаются моей шее, но я и не смею поддаваться этой ласке, расплавляющей сердце, и держусь. — Чем же? Снова работ… — Тобой, малышка… Может, исчезнем на день? Подальше… ото всех… Куда тебя отвезти? — Не проходит и следующей секунды, как я сдаюсь, заслышав фразу, и, вдохнув резкий древесный запах, преграждавший дорогу разуму, лирикой страстно-протяжным голосом отвечаю: — Отвези меня к звездам. — Ночь, звезды, палатка, костер, лес, только ты и я, принимаешь? Он всерьез сказал? Я отшатываюсь назад, улыбаясь. — Джексон, я ли это слышу?! От господина Морриса, работающего ночи напролет? Я же пошутила! — смеюсь я. — И у нас скоро встреча с малышами и их родителями, помнишь? Ты подумай!