— Джексон, — вздыхаю я, когда он подходит, выключив наполовину свет, увидев меня в темноте, — я одна… одна… — «Словно в глубине пустыни», — добавляю про себя. — Иногда я чувствую себя брошенной в котел жизни. Карабкаюсь по нему, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз. А однажды можно так провалиться вглубь, что никак и не подняться к миру… Вот она и жизнь. — Ты не одна! — Он приглаживает рукой свои мокрые густые волосы, садится на колени передо мной и берет мои ладони. — Не говори так. Никогда. У тебя есть я. И Ритчелл, и Питер, и… отец. Бабушка и дедушка также. И мама, которая гневается и готова войти в круг врагов дочери, уничтожив ей жизнь. — Но разве я не прав? — Прав, но… насчет отца… — Ты держишь злобу на отца? Всё еще? — По-прежнему ли я… как бы это? Хм… — Я ломаю голову, а что, если бы… — Я тебе не говорила, но отец писал мне в день рождения, и я не смогла не ответить. Он был так счастлив моему ответному сообщению, что взял попытку позвонить и… И хочет приехать. Кажется, спрашивал адрес, где мы живем с мамой. — И? — Я не знаю, готова ли общаться с ним, — говорю с грустинкой, пожав плечами. — На мой взгляд, этот час пришёл, — рассуждает он, потирая густую щетину, которая придает ему более мужественный вид. — Время прошло и вам следует обо всем поговорить. Тем более ты уже не ребенок, каким была ранее. — Джексон, только мне страшно, очень, — признаюсь с отчаянием я. — Страшно что, не понимаю? Сжимая подол футболки кулаками, отвечаю: — Что мама полностью отвернется от меня, если я увижусь с отцом. — Скажи мне честно, ты сама этого хочешь, если не обращать внимания на мнение матери? — Он откровенно задает вопрос. Эта фраза царапает меня по сердцу. А кто же не хочет? Кто не хочет свидеться с родной «кровинушкой»? Если есть такая возможность… но нежеланные воспоминания, дороги, по которым блуждает моя память, еще не превратились в пыль, не стерлись из сознания. — Я… не… и… Д-а… Или… Нет… — Очень глубокомысленный ответ. Но все же! — Да, — тихо бурчу я, боясь, что стены передадут обо всём матери. — Нет причин, чтобы не делать того, чего ты желаешь, а мама… — вздыхает, — …поймет, я уверен в этом. Я буду рядом с тобой. Всегда. — Спасибо, что поддерживаешь, спасибо, что понимаешь и выслушиваешь. — Я смотрю на него и улыбаюсь. — Ты лучшее, что есть в моей жизни. — Малышка моя, — целует меня в лоб. — А как же иначе?! Как и ты в моей. — Джексон, мне завтра нужно будет отъехать в одиннадцать часов, так как состоится собрание в модельном. Максимилиан написал, что я должна присутствовать. И нам нужно довести проект до совершенства и представить ему. — Да, он указывал про это в своем письме, которое и мне прислал. — Давай я проведу завтра репетицию с малютками? — Справишься? Я бы как раз доработал детали, отредактировал сценарий и создал окончательный документ. А ты бы удостоверилась еще раз в одежде, которую сшили для деток, и дала бы возможность им пройтись по дорожке строго по твоим указаниям, — мило и в то же время уставшим голосом высказывается Джексон. В такие отрадные минуты я не перестаю благодарить небеса за того, что подарили мне такого мужчину. — Решено! После собрания собираю детей и репетирую с ними дефиле. У них и с первого раза все хорошо получалось. — Еще бы, когда такой учитель. — Он смущает меня такими словами. — Я подвезу тебя утром до модельного. Все же район не близкий, и мы достаточно отстранились от центра. — Не стоит, Джексон. Я прогуляюсь, переведу дух и после работы вернусь в наше с тобой потайное убежище, — улыбаюсь я. — Буду ждать с нетерпением. Возьмешь вторые ключи, они находятся на тумбе в коридоре. Если приедешь раньше меня, распоряжайся всем тем, что тебе нужно. Я снова чувствую смущение, которое он замечает. — Милана! Убери стыд! Мы родные друг для друга, нам незачем смущаться. Знаю, что его раздражают такие слова, но все же произношу: — Я должна тебе буду и… С яростной волной, охватившей его вмиг, осведомляет: — Да, должна! Будешь должна! Заплатишь за каждый день проживания! А еще счет за газ, за воду, за свет! — Конечно, я все оплачу, — со смешком выражаюсь я на его милую злость. — И это не всё! Будешь должна тысячу и один поцелуй! Джексон на мгновение исчезает и приносит «Вселенную на ладони», зажигая ее и ставя между нами на столик. Чтобы устранить его раздражительность, доношу: — Мы и вправду будем здесь жить, вдвоем? — Тебе не нравится? Это временно… Но здесь всё… Я прикладываю палец к его губам. — С тобой мне хорошо даже под землей. У меня созрела идея произвести завтра по плану все дела раньше Джексона и приехать в квартиру, сготовить для него вкусный ужин и ждать его прихода. — И чтобы больше я не слышал, что ты одна, одинока и что-то мне должна! — указывает мне, что уже стало привычкой для него. И я не могу ни сказать, что мне это не нравится. — Джексон, — заправляя выпавшую прядку за ухо, с нахлынувшей тоской бормочу я. — Внутри — я одна, — отзывается озябшая душа. — А как же я? — Он игриво улыбается, подбадривая. Нежность и любовь светится в его глазах. — Я же тоже тут, — указывает благоговейно слегка влажной рукой от невысохших капель воды после душа в область моего сердца. При свете звезд, с неизъяснимой чистотой произношу: — Ты всегда будешь здесь… — делаю паузу, обдумывая красивую мысль, — ты единственный, кто смог прикоснуться ко мне не только губами, но и сердцем. — Моя малышка знает, как сделать так, чтобы от каждого слова у меня нарастали мурашки… — с мечтательным выражением лица доносит он. Кровь прихлынула к моему сердцу от звука его голоса, катящегося по телу. — Моя любовь так повзрослела. Я шуточно закатываю глаза. — Я не о том, о чем ты подумала, — улыбается он, — любовь в широком смысле слова. — Он усаживается в другое кресло, возле меня, ухватывает, но уже с крепкой силой, мою ладонь и соединяет наши пальцы. Я всматриваюсь в его глаза, в его обжигающий взор. — Запомни, родная, пока я держу твою руку, ты в полной защите, ты со мной, — такими словами он проникает в мою душу, очень глубоко. Луч луны освещает его лицо. Тяжелый вздох вырывается из его груди. Включая песню Somebody Desperate From «Cyrano» Soundtrack The National, он спрашивает: — Помнишь те слова, которые я сообщал тебе в Милане, на башне? Это были самые трогательные слова во всем мире. — «…когда время, отданное нами Вселенной, иссякнет, то я и на небесах буду всегда держать твою руку…» — молвлю я с благоговейным трепетом. Он сильнее сжимает мою ладонь. — Я обещаю, мы справимся со всем, что уготовила для нас Вселенная. Не зря же она так потрудилась, разрисовывая нам тропы, на одной из которой встретились мы и полузабытые чувства в одно мгновение оживились… Значит, она верит в нас… — Моя любовь к тебе не знает границ, — с блестящими глазами проговариваю я, улыбаясь широко-широко. Тяжесть в груди тает. — Но я тебя люблю все равно больше! — любовно усмехается он, твердо произнося мысль. — А вот и нет! Я до бесконечности и обратно. — Не-а, моя зеленоглазка, — мотает, смеясь, головой, — я люблю тебя больше, чем ты сможешь себе представить! — Он подхватывает мой ночной юмор, почти утренний. — Больше, чем бесконечность, больше, чем вечность за пределами видимого и невидимого, существующего и несуществующего. Как говорил Фрэнсис Скотт Фицджеральд: «Никакое пламя или шквальный ветер не в силах разрушить то, что человек хранит в потаенных уголках своей души»16. А в этих уголках — ты и только ты. Его бархатистый голос касается моей кожи. — И мое сердце, ослепленное любовью… — его голос чуть срывается, — …верит, что, чтобы не встало между нами, мы обручены с тобой корнями. — Я смотрю на него, и у меня нет слов, чтобы ответить… — Твои глаза сейчас так светлы. Я хочу их видеть такими чаще! — Они светлы, так как излучают счастье, — под звездной пеленою, слагаю я. — Я тебе никогда не говорил. В тот день, когда я увидел тебя спустя почти тысячу пятьсот пятьдесят один день, проведенный не вместе, первая мысль, что пришла в мою голову была такой: «Я недостоин этой идеальной женщины». Я поклялся, что сделаю всё, лишь бы ты простила меня за те часы, что я не был рядом с тобой. Я предал тебя и себя. Когда нам было пятнадцать, мы забрались на крышу одной из высоток и под падающую звезду загадали, что никогда не расстанемся. Я не сдержал обещание. И… я считал, что без меня ты будешь счастливее… На каждый твой день рождения я желал, чтобы ты встретила достойного мужчину, была окутана и согрета любовью… Иногда я приезжал в Мадрид и искал тебя среди прохожих, прогуливаясь по улицам… И все думал, что же я скажу тебе при встрече, представлял, какая ты, такая же красивая или стала еще прекраснее… Однажды, наверное, тогда я совсем спятил, я подумал, что это ты, покупающая в ювелирном магазине серьги, но я обознался и меня посчитали сумасшедшим, когда в спину той девушке я сказал: «Милана, я так долго ждал…» И ждал, и не ждал, я боялся перевернуть твой теперешний ритм жизни. Каждую ночь я искал тебя на небе… Моя душа была подобна безмерному, ледяному, вселенскому вакууму, в котором царила вечная ночь. А когда нас то и дело кто-то сводил такими забавными путями, мы уходили сами и каждый раз возвращались друг к другу, я понимал, что моя любовь стала надеждой. Если нам суждено сгореть, то мы сгорим вместе. Как бы я не старался забыть тебя, невозможно забыть о любви, которой дышит каждая клеточка… — Его монолог, как искра, зажженная огнем, пронизывает меня. Несколько капелек из глаз сползают по моим щекам. Я делюсь с ним, как ждала его, что однажды он приедет ко мне, я распахну дверь и увижу его, но этого не было и я смирилась с тем, что у него другая жизнь, в которой не было места для какой-то простой девушки Миланы Фьючерс.