«Дочурка, моя любовь, с Днём Рождения! Хочу со всей душой пожелать тебе личного счастья, настоящей любви, если, конечно, ты её еще не встретила, успехов в твоей профессиональной деятельности модели. Я люблю тебя. Я был бы рад, если бы ты ответила мне, но… Я знаю, я предал твое доверие. Я не поверил в тебя. Я не заслуживаю шанса быть прощённым. Но помни, что ты — моя дочь, и я горжусь тобой. С Днём Рождения, крошка. Твой папа». «…и я горжусь тобой…» Она всегда хотела услышать эти слова от отца. Нужно сделать всё возможное и невозможное, чтобы помирить их. С боку замечаю, что Милана шевелится, мямля что-то во сне и переворачивается на другой бок. Прикрыв её одеяльцем, я не удерживаюсь и случайно пролистываю её последнюю переписку с Питером. Мой взор натыкается на фразу, написавшую братом: «И помни то, о чем мы говорили с тобой. Это наш с тобой секрет, сестренка». Проклятие! Сердце заколотилось, как бешеное. Неужели он ей все рассказал про мою принадлежность к компании Брендона или речь о другом? Какие у него могут быть секреты с моей девушкой?! Если я узнаю, что Питер доложил ей о нашем с ним разговоре и заставил её страдать, я не знаю, что с ним сделаю! Несмотря на ранее утро, еще нет и восьми часов, пишу со своего устройства ему сообщение: «Утро доброе. Пересечемся вечером? Вы приехали с Ритчелл?» Питер не умеет держать язык за зубами, зачем я вообще обращался к нему за советом?! Брат-баран, ей-богу. Но ведь если бы Милана знала обо всем про меня, то тогда бы сказала мне, волновалась, и я бы наверняка заметил это в ней. Обняв её, уткнувшись носом в её распущенные длинные волосы, я пытаюсь вздремнуть, хоть на час. Проходит по ощущениям минут двадцать, мозг по-прежнему зациклен на том, что сейчас, находясь с ней рядом, я испытываю страх в какой-то день потерять её из-за своих же ошибок. Мысль гложет, душит, заставляет взлетать сердце. Но, как сказал Тайлер, сейчас нужно маскироваться, чтобы нас не видели вдвоем и не попытались выследить. Тайлер согласился быть в роли телохранителя и для Миланы, поэтому переживания на несколько уровней следует спустить, но я не знаю, на что способна её мать и родители Беллы. Сегодня состоится встреча моих адвокатов с Брендоном, которые будут обсуждать тот самый контракт. «Сам ни ногой к нему». Город постепенно пробуждается. Медленные медово-золотистые лучи солнца, словно маленькие дети, резвясь, поднимаются ввысь и легонько соприкасаются горизонта. Мадрид вновь преобразовывается в сказочную страну, озаряя своими красками окружающую действительность. Грациозные сооружения возвышаются над горизонтом, экспонируя великие статуи. Постепенно открываются местные кофейни, заманивая запахами свежевыпеченных круассанов с шоколадом и нотками вымолотого кофе. Чтобы подарить своему спящему ангелу настрой на день, я обязан попытаться что-нибудь для нее приготовить. В квартире, снимаемой до этого Тайлером, который вчера оказал мне помощь предоставить ее нам с Миланой, должны быть какие-то продукты. Заварив две чашечки зеленого чая, (я ещё не владею искусством готовки ее любимого ванильного капучино) пожарив с двух раз (первая сгорела) яичницу с корочкой и тертым сыром сверху, — бог весть сколько я этого не делал в ограниченном времени из-за работы, я только и знал, что заказывал обеды и завтраки в кафе или насыщался тем, что готовила для меня Белла, — без которого Милана не может существовать (ещё с детства у нее любовь к этому молочному продукту), я укладываю с трудом сделанную яичницу на тарелку и ставлю её на деревянный поднос. Надо бы вырезать кусочек хлеба в виде сердца, может, это у меня получится? Пытаюсь сделать форму ножом, но вместо сердца получается рваный лепесток цветения. Чувствую, как ко мне подкрадываются на цыпочках. — Любимый, — сонным голосом произносит Милана, обнимая меня со спины, — доброе утро. Осваиваем навыки кулинарного искусства?! Я замираю от нежности прикосновений, которыми она меня наделяет. Ее мягкие и теплые губы проводят по моей спине. Как долго я бредил мечтами, чтобы снова ощутить на себе моё любимое тело, к которому когда-то я докоснулся первым, и с того дня оно стало ценным, как сокровище, и горячо любимым. — Доброе утро, любимая, — говорю я чуть слышно, одновременно застывая на месте от чувствительных касаний. Она увеличивает силу объятий. — Я хотел принести тебе завтрак в постель, но ты уже успела проснуться, — хрипло выдаю я, перебирая мысли, теснившиеся в голове о наших днях с Миланой, проведенных в Сиэтле. Она шуточно восклицает: — Мы это исправим! Сию минуту я окажусь там и притворюсь, что сплю. Я разворачиваюсь к ней, оценивающе пробегая по ее телу, накрытому красной простыней. Она пленяет, включает особенный огонь. Я зависаю на ней. — Джексон! — хохочет она, крепче держа ткань, мешающая созерцать ее кожные кремовые покровы, — может, хватит так смотреть! Ты всегда меня смущаешь! — Я буду смотреть столько раз, чтобы ты перестала смущаться! — заигрываю я, обводя взглядом ее растрепанные волосы, делающие ее привлекательной и манящей. А эти большие зеленые глаза, не дающие мне покоя… — Всё! Я бегу обратно, сделаем вид, что я не просыпалась, — уходит от щекотливой темы, волоча за собой красный шлейф, точно царского шикарного платья. Усмехнувшись над своим маленьким созданием, уложив парочку салфеток на поднос, я возвращаюсь в спальню, исполненную ночным дыханием любви. Ей неведомо, какие чувства она пробуждает во мне. Губы неудержимо влекут к теплоте ее тела, как к ласковому солнышку. И эта ночь была одной из особенных, наполненных такой нежностью, на которую я и не смог предположить, что способен. Моя душа очерствела за годы, которые я был в разлуке с ней, но, встретив ее глаза, в тот великий день, день, который стал моим вторым рождением, я постепенно растворяю всю хмурость и гнев, вынашивающие мной. Малышка ложится в том же положении, когда я уходил на кухню, и, закрыв глаза, она в полуулыбке ожидает меня. — Кто же у нас такой сладкий тут лежит? — смеюсь по-доброму я. — И притворяется, что спит! — Я делаю еще один шаг к кровати, усаживаюсь и ставлю сооружение с едой на постель. Она открывает глаза и с легким проблеском негодования вставляет: — Ты говоришь так, словно я маленькая! — Для меня ты всегда будешь маленькой! — касаюсь кончика ее любопытного носа. Она закатывает глаза (ее типичная реакция, проявляемая тогда, когда что-то не нравится этому созданию): — Если я родилась на десять секунд позже тебя, это еще не означает, что я маленькая! Шутка выскальзывает из моего языка: — Звезды не хотели тебя отпускать, считали, что ты еще не готова к земной жизни. Она делает чуть нахмуренные брови: — Быть может, это тебя они рано отпускали в жизненное плавание! Не подготовили нужным образом! Я не могу сдержать смех: — Не будем спорить. Я убираю клош, плотно закрывавший тарелку, скрывавший взгляду мой шедевр: — Вуаля! Яичница для мисс Фьючерс! — Как официально, вы посмотрите! — хохочет она, привстав, опираясь на локоть. — Мистер Джексон, скажите мне, пожалуйста, а что это за запах гари? — принюхивается к яичнице, нацепив кусочек на вилку. — Уж не пожар ли случился, пока я путешествовала во снах? — Обойдемся без язвительных замечаний, — указываю мягко я, пригубив чай. — Я старался, хоть и не получилось с первого раза. И я давненько её не готовил, так что не обессудьте, мадемуазель. Она схватывает меня за запястье. — Джексон, я не хотела обидеть… — жалобно произносит она. — Нет-нет, я… — опускает вниз глаза, гоняя ломтик по тарелке, — я мечтала о таких завтраках в постель. — Она глубоко вздыхает, и я ставлю чашку на пол. — Я так счастлива и не могу поверить, что мы вместе просыпаемся, завтракаем и… Я приподнимаю ее лицо за подбородок: — Малышка, почему глаза заблестели? Ее губы дрожат, словно она вот-вот заплачет. — Я боюсь, что могу остаться без всего этого. Без всего, что делает меня счастливой. Я бы согласился с ней, но, сказав это, сделаюсь слабым, подвергну ее в печали, переживания. И пристально упираюсь ей в глаза: — Я не оставлю тебя ни при каких обстоятельствах, слышишь? Моя любимая кивает, шепча, так как чувства не дают ей сказать то, что она желает в полный голос: — Спасибо за этот вкусный завтрак… Я так тебя люблю. — Это малое, что я мог сделать для тебя. И я тебя люблю, милая. — Провожу ладонью по ее гладкой щеке. — И пока не съешь всю тарелку, никуда не уйдешь! — шуточно приказываю я. — Джексон, я же столько не съем, — умоляющим голосом говорит она. — Там есть нечего! Даже для твоего маленького «пузика» эта порция мала! — А как же ты? Аппетита нет никакого. Вспомнив свой сон, она принимается чувственно произносить строки, которые ей приснились, а я не перестаю восхищаться ее способности выбрасывать мысли наружу, облекая их в поднебесную форму. Глава 13 Милана Собравшись, стремлюсь на улицу, прямо в пик разгорающихся солнечных лучей в направлении к метро, устремляя взор в глубокую лазурь неба. Минувшая ночь, с пополняющим запасом неистраченной нежности, протекающая в призрачном полумраке, еще так свежа в моей памяти, как трепет зарождающейся жизни. Она подобна летнему дождю, под который не прочь попасть и промокнуть до нитки, позволив быть зацелованным теплыми каплями радужных грез. В глубине сознания прокручиваются действия чар мужчины, завладевший моим сердцем. Я не могла и догадываться, что он — сторонник строгих правил, мыслящий разумом, воспрепятствуя голосу сердечной струны, — самый настоящий романтик, и как же он был очарованно нежен… Это самое романтическое сближение, показавшее то, насколько мы любим друг друга. Мне были так нужны эти прикосновения, прикосновения, дарящие забытье. Поцелуи сердец пробуждали, будто парафиновые, древние, с перламутровым покрытием лепестки светло-розовой магнолии. — Милана?! Как неожиданно! — раздаётся мужской рычащий чей-то бас. Приостановившись, я делаю плавный оборот головой и вскидываю глаза. — Мейсон? Здравствуй, — приветливо отзываюсь я. Одетый в синей майке, он ещё больше демонстрирует взору свои накаченные мышцы, железные бицепсы. Горделивое выражение его лица смягчается. В дневном свете я замечаю его прелестный рот, алые маленькие тонкие губы, сдержанная улыбка, открытый взгляд. — Что ты делаешь в этом районе в такую рань? — Устроившись рядом, он идёт со мной шаг за шагом. «Ему не следует всего знать». Напряжение, разлитое в воздухе, касается моего тела.