— Максимилиан, это… — Если Милана узнаёт об этом, то жутко разозлится, но в эту секунду я не в силах придумать красочную ложь, в которую с ловкостью можно поверить. Незримая рука крепко сжимает мое сердце. — Если вы скрываетесь от посторонних лиц, значит, на то есть причины. Но вам нужно держаться крайне осторожно. — Вы не… — язык не поворачивается, — не расскажите о нас? — Страшно говорить в таком месте об этом; ощущается, что нас слышит весь мир и посланник Брендона снимает меня на камеру. — Нет, — неуверенно говорит он, — не скажу, но подыгрывать в этом вам не собираюсь. — Нет-нет, я… — Мозг отказывается думать в этот момент. Он даже не способен на то, чтобы выдумать что-то. — Я и не говорю, чтобы вы поддерживали, но на то сложились обстоятельства и… — Я в замешательстве и озабочен тем, можно ли ему доверять. — Я никому не скажу. Но если это будет противоречить интересам агентства, то, знайте, Джексон, что… я выйду из игры… — тонко подмечает он, воплотившись передо мной тем самым скверным начальником. — Дайте нам время, — более твердо произношу я; как бы эти слова не долетели до чьих-либо ушей, — и мы все уладим. Он коротко кивает, а я обыскиваю взглядом массу людей в поиске знакомых лиц. — Милане передайте, что съемки для нее не предполагается. — Я мотаю головой, не мысля о том, что он мне вещает. — И обязательно нужно встретиться за день до проекта. Договорились? Непроизвольно отодвинувшись от Максимилиана, с глубоким потрясением, застывая в исступлении, я пытаюсь полностью взглянуть на неё. Впитываю в себя ее облик, отчего кровь зажигает огонь в моей крови и начинает отбивать барабанную дробь в ушах. Отличаемая душевным благородством, с изящной медлительностью она плывет в шелковом небесно-голубом пышном длинном до пола, с тянувшимся сзади нее шлейфом, со спущенными плечами платье. Раскованное одеяние с запахом, плотно стянутое, обтягивает ее упругие груди, выставляя весьма открытое декольте на всеобщее обозрение. «Она сбивает с ног любого, смотрящего в ее сторону». Бессознательно спустив взгляд, я обжигаюсь, лицезря разрез платья с одной стороны, обнажающий лодыжку, позволяющий увидеть белые туфли с острыми носами на шпильках, нежно сидящие на ее тонкой маленькой ножке. Волны соблазнительного жара проносятся по всему телу. Каждая линия ее тела оставляет неизгладимый след в моем буйственном мозгу. Искрящийся блеск от ослепительной белизны ее шеи подобен безмятежности небес. Легкий свет пляшет по ее коже. Голову охватывают мелкие-мелкие кудри, небрежно собранные сзади в подобие ракушки, удерживаемые заколками. Кудрявые завитки у лица придают романтичность ее образу. «Моя Роза Дьюитт Бьюкейтер». Серебристые вставки на ее маске оттенка неба мерцают в свете ламп. Пленившись женственностью, внушающей очарование, утратив сердечное спокойствие, я горю желанием всех оттолкнуть, чтобы пройти вперед, к воплощению изящества, и, утратив благоразумие, упасть в бездну безудержной страсти. — Джексон, извини, но я повторю вопрос. Мы договорились? — выводит меня из транса голос Максимилиана. Но я, затуманенный сладостным сном, упиваюсь в блаженных мыслях, фильтруя посторонние звуки. — Джексон, на кого ты… — произносит, замолкая на полуслове, обернувшись. — ООООоооо… Матерь Божья, — поражается наповал. — Миланочка, звездочка. Она являет взору неописуемое зрелище. В ее манере держаться есть что-то поразительное и при этом простое. Зря я исключил ее из сегодняшней съемки. Но ладно. Отдохните! Утихший пыл вновь вспыхивает огненным жаром. Зарница страсти подхватывает меня, застилая рассудок, так что места для других мыслей не остается. Мы сливаемся с ней взглядами. Одного созерцания будет достаточно, чтобы посчитать её клочком лазури. Даже ямочки на ее щеках заигрывают. Едва уловимая загадочность делает ее неотразимой. В этом нежном взгляде — всё ее сердце. Если бы мне когда-нибудь доводилось держать в руках настоящую любовь, то она была бы в этих взорах меня и моей Розы. «Она простила меня», — чувствую я, созерцая ее мечтательной улыбкой. Оставив Максимилиана в безмолвии, решительно тряхнув головой, сосредоточенный лишь на одной мысли — приблизиться к ней, я рвусь в самую гущу столпотворения, расталкивая крепкую глыбу из сгрудившихся людей под ее взглядом. В обращенных на этого ангела безупречной женственности, облеченного в небесную вуаль, взглядах мужчин — жар. Откровенное платье, облегающее изгибы и выпуклости фигуры, как нельзя более возбуждают. И сколько бы раз я не видел ее, она умудряется поражать меня снова и снова. Дыхание, напоенное страстью, сладко обволакивает меня. Ласкаю взглядом ее женственную аппетитную фигуру. Ее тело создано для особенных ласк. В глубине ее детско-шаловливого взгляда — тень поэтической нежности. Поймав себя, что не могу оторвать глаз от ее естественных розовых губ, (обожаю покусывать ее нижнюю пухлую губу), покрытых прозрачным блеском, я перемещаю взгляд на Питера, уже что-то жующим, в смокинге, точь-в-точь, как у меня (покупали вместе в Нью-Йорке мне на выпускной в университете, ему на празднование юбилея существования издательства, где он в настоящее время числится директором) и Ритчелл, окутанную в красное платье. Пальцами стиснув запястье подруги, моя обворожительная озирается по сторонам, вороша затаенные думы. По их жаркому румянцу, особенно у моей любимой, можно догадаться о предмете их разговора. Тоненькая прозрачная ниточка, пронизывающая шею Миланы, с буквой «М», смотрится хоть и просто, но настолько чувственно, чего не скажешь о груде тяжелых цепей с камнями у других женщин. Овеянная летним лазурным облаком, она подобает на героиню старинных романов, выдавая обаяние и несравненность современности на лицезрение. Облекаясь в пламенного мечтателя, внимая этому великолепию, не смея противиться тому, что меня безоговорочно взяли в плен, почти приблизившись, не отрывая от этого голубого сияния глаз, примечаю, что ее взгляд, подведенной сурьмой для глаз, словно безмолвно просит комплименты. Ее смущенность знаками внимания, оказываемого ею неотрывными взглядами, еще больше порабощает меня, заставляя воспылать чувствами до самозабвения. Столь дивные от чувственного наслаждения ощущения — подлинный дар любви. Глава 22 Милана — Зря я тебя послушала и купила уж слишком притягивающее к себе внимание платье, — волнительно произношу я, чувствуя, как горит мое лицо от взглядов мужчин и расправляю шелк на бедре, прикрывая оголенную ногу. — А ты веди себя, как сурьезная герцогиня! — потешается надо мной Ритчелл, показывая, как нужно вскидывать гордо подбородок и искусно выпрямлять спину, чтобы грудь внушала постороннему глазу возвышающиеся холмы, преисполненные грацией и обогащенные двойственным обаянием. — Скандально глубокий вырез сведет его с ума и заставит спалить дотла! — Если вчера он обезумил от ревности, то сейчас от твоей, сестренка, красоты, — поддакивает, чмокая, Питер. «Вечно голодный брат». — Потеряет сознание, как и я, когда увидел тебя. Я опять замечаю, как взгляд какого-то незнакомца задерживается на мне и невольно прикрываю рукой скандальное декольте. С тоном определенного недовольства заявляет подруга: — А вот своей будущей жене, ты такого не сказал! За время, что я провела с ними, Питером и Ритчелл, я заметила, как в подруге, мысли которой я предугадываю и чувствую всё вместе с ней, проявляются тревожные сигналы, если мой брат уделяет мне больше внимания, чем ей. Она стала чаще обижаться на Питера, действовать под влиянием эмоций, если он не делает так, как этого хочет она или делает для другого больше, чем бы она того пожелала. Либо я ранее не заостряла свой взор на ее поведении, либо не придавала значение её действиям, но она бывает излишне требовательной и импульсивной и крайне чувствительна к тому, с кем он, помимо нее, поддерживает диалоги. Я думала об этом, но каждый раз в голове прихожу к одной и той же мысли, которой даже боюсь коснуться. Нет, она всего-напросто переживает по поводу предстоящей свадьбы, поэтому стала острее воспринимать события будничных дней. «Да, так и есть», — уверяю себя. — Потому что я уже валялся на полу, как только взглянул на тебя, — с неуместной чрезмерной веселостью оправдывается брат. — Ага, так я и поверила, — дует губы Ритчелл, — и хватит всё время есть! — шуточно попрекает его обжорством. — Милана, ну хоть ты ему скажи! — указывает на меня, но все слова давно застыли в горле, и я только поглощена одним видением. — Дорогая, не вмешивайся в их закипающие страсти! Иначе распугаешь им всех «голубей»! Я слышу слова Питера, но не воспринимаю их, достигая полного торможения в действиях. «Я в ловушке неотрывного взгляда, стоящего неподалеку мужчины». С уточненным обожанием, игнорируя засевшие на мне глаза чужих лиц, я ослепляюсь тем, кто с глубоким потрясением приковывает меня пристальным взглядом. Невозможно заставить себя оторвать глаза от соблазнительного чёрного смокинга, сидящего на нём, и этого серьезного храброго взгляда. «Обиды вмиг померкли». Несколько сбитая с толку его пылающим взглядом, считываю с почти приблизившегося к нам мужчины жадные глаза, несмотря на то, что его физиономия — воплощение важности и серьёзности. Все ещё охвачен обидами?! Но… держащий на меня злобу, он совсем забыл, что его глаза выдают обратное. Он смотрит так, словно медленно снимает с меня одежду. — Джентльмен, добрый вечер, — галантно приветствует Джексон, пожимая руку Питера и поворачивается к Ритчелл, — превосходная дама, — быстро чмокает ее ладонь, шокируя действием, — и моя умопомрачительная Роза, дамский туалет которой превзошел черту соблазнительного превосходства, — целует с мучительной нежностью тыльную сторону ладони, заглядывая глубоким пронизывающим взглядом в мои глаза. Его сдержанность манер под ушедшую эпоху с ноткой флирта трогают мое сердце и разогревают во мне страсть. Он, задержав взгляд на выпуклости груди, вздымающейся от моего неровного такта дыхания, поднимает взгляд на уровень глаз, как только Питер незаметно производит на его ногу легкий толчок. Ритчелл дергает меня за рукав, будто безмолвно крича: «Получилось». — Э… милая, оставим их. — Питер выступает соединителем судеб? Мы с Джексоном стоим, словно замороженные. — Н-е-е-е-е-т, — протягивает Ритчелл с забавным восклицанием, — я хочу посмотреть на эту парочку! Питер, обняв мою подругу, увлекает её в ряд танцующих, уводя от нас, но та ещё долго, то и дело поворачиваясь, задерживает пристальные любопытные взгляды. Он прижимает ее к себе и медленно, будто играя на фортепиано, проводит пальцами по спине. В ожидании, кто первым сольет из уст слова, мы тонем в полумраке глаз, ставшие с расширенными зрачками. — Милана, я хотел тебе сказать, что… — начинает он, но раздается такой громкий звук от настраивающего человеком микрофона, что я не успеваю услышать окончание его предложения. — Милана, я… — смело берется за вторую попытку, но от ведущего, держащего в левой руке картонку с речью, а в правой — микрофон, и коснувшегося случайным образом ладонью его верхней части, раздается адский грохот, будто рев скота. Прикрыв уши руками от шума, гости устремляют взгляд в сторону экрана и «пилотирующего говорителя» этого вечера. — Дорогие гости! Спешу сообщить, что с неполадками мы разобрались. До начала аукциона остаются считанные минуты, а пока наслаждайтесь праздничной атмосферой. Дамы настолько сегодня безупречные, что их невозможно не пригласить на танец! Оркестр, музыку! Раздается песня «You are the reason» Calum Scott. С лицом, озаренным мягким выражением, Джексон без слов протягивает мне ладонь, развернув ее обратной стороной. Мы держимся глазами, полными огнями безумия, друг за друга, совершая действия. С улыбкой на губах я кладу в нее свою руку, и мы, сделав два шага, разместившись по центру, отдаемся этой чувственной песни. Он так резко привлекает меня к себе, что мои губы оказываются рядом с его ухом. От горячего мужского дыхания завитушки волос у моего лица покачиваются, как листик на дереве. Душа дышит светом. Обняв его за шею, я чувствую тяжелые удары его сердца. Его влажные ладони покоятся на моей талии, выжигая жаром мое тело. Между нами — трепетание сумерек, безмолвное созерцание. В округе — будто вьются райские кущи, а ангелы, сотворив ивовые плетенки, покрывают ими наши головы. С пылающим сердцем, меня переполняют эмоции с мощнейшим порывом выброса вдохновения. Души, зажженные единым огнем, образуют поцелуй. Любовь дарит свет любой слепоте. — Кажется, мы ослепили друг друга, — тонко-тонко произносит он, как будто едва уловимый летний ветерок пробирается к деревьям, шелестя листочками. Улыбка касается его глаз, показывая то, чем наполнена его душа. Любовь не только ослепляет, но и преображает. Кристаллизируется созерцательная мечтательность. Охваченная визитом музы, слова, звучавшие в глубине сердца, стекают в стихотворную форму. Потянувшись к нему, двигаясь под музыку, как на звездной колеснице, я целиком сливаюсь с поэзией и выражаюсь, созвучно мелодии: * * * Заволоченные звездной пеленою, С легким замираем сердца, Мы включаем огонёк жизни, Открывая любовную дверцу. Любовь ослепляет нас светом,