* * * Стоит тишина. Я крадусь в комнату, чтобы прикрыть дверь, так как Джексон, по всей вероятности, спит. Сидя за столом, освещенным светильником, за чтением книги он, услышав шорохи, поднимает на меня глаза: — Я ожидал тебя позднее. — Через секунду его взгляд неотрывно устремляется на меня. — Вечеринка закончилась раньше? И… — включает полностью свет, изучающе оглядывая меня, — что с твоим… — Поднимается и с дотошностью осматривает насквозь мокрую одежду и мои волосы. Как только я вошла, я уже смирилась с тем, что очередной сцены ревности не избежать. Заявление Мейсона воспалило сознание так, что мозг мыслит только об этом и мучает измышлениями, что меня ожидает… Ссора на фоне попыток Мейсона известить каждого жителя Мадрида о воскреснувшей «Мэрилин Монро» мало-мальски меня тревожит. — Лучше не спрашивай, — со вздохом отвечаю я, он все продолжает немигающе обводить мое тело, нуждающееся в горячей ванне. — Проделки Итана толкнуть меня в бассейн имеют свой результат в виде моего состояния. — Я так чувствую, тебе было весело? — звучит от него с двойственным выражением, но без упрека. И все? И это все, что он скажет? Даже не спросит, а были там парни? А с кем я общалась? Поразительное безразличие к опросу места, в котором я находилась, не свойственно ему. В сознание закрадывается понимание его состояния: он ещё не выздоровел, занимался работой и подготавливался к завтрашнему выступлению, лично встречался с Максимилианом. Однако изнеможённость никогда не мешала потоку его вопросов. Есть то, что и он тщательно обдумывает, не докладывая мне? Я поджимаю губы, устало опускаясь в кресло: — Без тебя всё было мрачным. И я тебе звонила. — Хм… Прости родная. Отлежавшись первую половину дня, после я счел нужным с появившимися силами отдать себя работе. — Он садится на корточки подле моих ног. — У меня есть для тебя хорошая новость! — Тупо уставившись на дверь, я только и гоняю мысль, какую беду я сама же навлекла на себя. Чего мне стояло признаться ему, развеяв все его любовные мучения? — Николас занялся твоими рукописями, и он в таком восторге! Труды подлежат процессу редакции, вёрстки, что займет немало времени, но я постарался убедить его, чтобы он всё сделал в максимально сжатые сроки. Через пару дней он предоставит мне один печатный экземпляр на обычных листах, и я с нетерпением займусь чтением!.. Моя писательница! Как же я горжусь тобой. Через недели две он свяжется с нами, и ты выберешь обложку для книги. Моя коллега, Дария Холл, лично займётся рекламой и продвижением произведения. И голоса Джексона я не слышу, мысли Мейсона, как заноза засели в мозгу. «…завтра же сделает листовки, распространив их по всему городу». Джексон предлагал несколько дней назад уехать с ним в Нью-Йорк. А что, если это тот самый выход, чтобы избежать разоблачения от Мейсона?! Как только кусок фотоматериала попадет в руки Максимилиана, то моя модельная карьера снова подвергнется обстрелу. Я в засаде. Узнав, в какие опасные игры я ввожу агентство, к тому же прикрывая свои отношения с Джексоном, о которых ему, Максимилиану, ведомо, то его решением будет избавиться от меня. Схватив меня за руку, застывшую на влажной юбке, уже со строгим выражением Джексон выхватывает меня из-под власти разума: — Малышка, — и вырывается кашель из его груди, — ты со мной или витаешь где-то? Судя по всему, подходит второе. Он нарочно поворачивает к себе мое лицо, повернутое вправо, и наши взгляды устремляются друг на друга. Ослабленный здоровьем, его глаза все еще слезятся, и, я, окинув его взором, молвлю: — Джексон, твой организм еще требует покоя и лечения. Завтра трудный день. Будем ложиться. Мы много работали, а на повторение речовок можно утром выделить время. А сейчас давай… — Не уходи от вопроса! — резко перебивает он. — Ты не та Милана, которая была до отъезда. Кто-то посмел осквернить тебя? Скажи я о Мейсоне, о его целях найти девушку, меня, Джексон, страшно представить, что может сделать. Язык не поворачивается известить об этом ему. Только не перед выступлением. Иначе я все испорчу. Нам обоим следует сосредоточить свое внимание на дефиле, защитить его, не опозориться перед Максимилианом и затем уже можно ему рассказать обо всем. Я утешаю себя мыслью, что листовки по городу еще не будут означать, что на них кто-то будет смотреть и рваться на помощь неизвестному лицу, который ищет девушку. Да и не все видели меня в тот день. Опасения есть, но переживания за то, что еще не случилось, — бессмысленны. — Нет, — коротко отвечаю я, смотря в его беспокойные слезящиеся глаза. — Я тревожусь за действия мамы. — Есть какие-то новости? Я рассказываю о своем звонке Марку. — По каким основаниям, он решил, что в ее действиях есть нечто подозрительное? Я пожимаю плечами, сжимая обеими руками его большую ладонь: — Джексон, у меня скверное предчувствие. Она как будто бы что-то замышляет за нашими спинами. А мне еще нужно за оставшимися вещами заехать завтра домой. — Тайлер это сделает. Я передам ему, — уверяет меня. — Нет! — живо опротестовываю я. — Нет! Это сделаю я, после дефиле. Я должна набраться решимости, приехать и поговорить с ней. — Но это может быть опасным! — гневится он. — Я не пущу тебя одну к ней! И не проси! — Она же все-таки моя мать, Джексон… — Положив на его плечи руки, затем стиснув ими его теплую шею, я не перестаю бормотать, что дурная тягость теребит душу и дело не только в маме. — Не поддавайся интуиции, милая, она частенько нас подводит. Пока мы вместе — тебе ничто не угрожает!.. — убеждает он меня, утыкаясь губами в шею. — Группа охраны во главе с Тайлером грядущий день будет передвигаться вместе с нами. Я с ужасом отслоняюсь от него: — Группа? Джексон перемещает взгляд с одного предмета на другой. Тут тоже кроется какая-то тайна? — Есть те, кто может нанести тебе вред? Джексон! Почему группа? Почему? — наспех допрашиваю я его. — Это из-за того снимка? Или из-за Даниэля? Или что? Почему ты молчишь? Он всячески старается избежать взгляда со мной, как это делала я. Есть то, что наполняет ужасом его сердце. — Джексон! Ты скажешь? С величайшим усердием он признается: — Да, это связано со снимком, поэтому тебе, как и мне, следует быть вдвойне осторожной. Любое подозрение не оставляем без внимания. Тайлер до сей поры занимается всеми вопросами. Так проходит несколько минут — он убеждает меня, что, чтобы не нависло над нами, как большая мрачная туча, мы пройдем через всё… Глава 31 Джексон — Прекращаем! Пора насладиться друг другом, родная… — пронизываю её раздевающим взглядом, пробуждая в ней инстинкт нежности. «Нам обоим нужно расслабиться». — Шедевр природного мастерства следует придать горячей ванне, в противном случае из-за мокрой одежды можно и простыть, — с ласковостью высказываю я. Милана глядит на меня большими зелёными глазами и сосредоточенно сдвигает брови. Комната через мгновение заполняется её милым смехом. — Умением соблазнять девушку ты обзавёлся. — И с актерским выражением, управляя рукой, она повторяет: — Шедевр природного мастерства… — Без остановки хохочет, вызывая во мне улыбку, накладывая на непробиваемые, тревожные мысли безмятежное покрывало. Обхватив правой рукой её голову, я запечатлеваю продолжительный поцелуй на её прохладных губах, прекращая приступ её смеха. Издав короткий стон, вырвавшийся из её горла от неожиданности, она отдаётся нагрянувшим чувствам и подается телом вперед. Горячая волна желания затопляет мои жилы, бунтуя в крови. Проникнутые сладким очарованием зарождающейся страсти, напитывая тела токами близости, наши поцелуи становятся жаркими. Ее одеяние белым лепестком порхает на пол. Рассыпанные в прелестном беспорядке ее волосы, сверкающие белизной плечи, кругло обозначавшаяся грудь, точно искусно вырисована кистью художника, прелестная нагота так и склоняет взор упиваться безупречной женственностью. Расположившись друг против друга, в шарообразной ванной, наполненной воздушной пеной, увеличивающейся с каждой струёй воды, разрастаясь, как воздушная вата, ложащаяся на палочку с каждым оборотом, разнося в воздух благоуханный карамельный аромат, мы под сладчайшим дуновением испаряющейся невидимой дымки всецело растворяемся в счастливом мгновении. Обложившись по краям парафиновыми свечами в отсутствии света, мы в молчании смотрим друг на друга, видя собственное отражение в зеленых глазах. Милана, окруженная клубами кишащих пузырьков, складывающихся в бугорки, словно растекающееся в руках сладкое мороженое, издающие своеобразный шипящий звук, с озорством покрывает своё тело белыми снежками, заполняя ими видные части — ключицу и шею, перевоплощаясь в снежную королеву. С чувством душевного умиротворения, я в упор взираю на охватившую ее детскую радость, загоревшуюся в зрачках. Развлечение плавно переходит в глубокий интерес, и она пускается в ход, обволакивая уже мои волосы молочной пеленой, при этом безудержно хихикая. — Вот это да! — Раздаётся её смешок, пронизывая эхом сумеречную комнату, по стенам которой плодится замысловатый орнамент, меняющийся в последующую секунду. — Мистер Джексон являет Господина Властное Облако!.. Если приглядеться, то можно заметить, что Вам эта роль больше всего к лицу. Сейчас ещё носик намажем. — Она садится ближе, наматывая на меня всю пену, не успевавшую исчезать бесследно. Впав в полное блаженное забытье, расслабляясь в горячей водице, откинув всевозможные мысли на самый далёкий-далёкий план, я неустанно усмехаюсь лепету своей, как оказалось, не совсем взрослой девушки. — А Господин Властное Облако может и наказать за то, что Вы, мадемуазель в белом, — сухой кашель находит возможность втиснуться в мою речь, — без спроса осмелились побеспокоить его честь, — заигрываю я, жмурясь от того, что попала вода в глаза от стекающей пены с головы. Загадочная улыбка проскальзывает на её лице. — Боюсь, что ваши намерения не гуманны, — строит смешливо глазки. «Все в ней: ее движения, мысли, взгляд говорит об обратном». — Я же мадемуазель в белом… — Журчание ее лучезарных слов лелеет слух. — Вы что! Ах! Вы что! — Теперь она подражает актрисе, размахивая утонченно жестами своей маленькой ручки. — Как это наказ… Пододвигая за талию ее к себе, прервав умильное течение ее обороненных слов, я осыпаю ее грудь поцелуями. — Малышка, незачем таить, что твоя милость так и жаждет наказаний!.. — подкалываю ее я. — И подчас твои сладкие возражения можно счесть за кокетство и флирт. Так что же получается? — издеваюсь, глумясь, я. — В самом деле совращаете меня Вы! — изрекаю саркастическое замечание, видя, как в ее глазах зажегся вызов. Мгновенно покрывшись розовыми пятнами, отпрянув, она, улыбаясь, отводя глаза в сторону, предъявляет, тарабаня ручками по моей груди: — Эй! Какие обвинения могут быть? Ты сам меня сюда завлек! Сам! Ты! И это у тебя во взгляде пылает эта привычка настойчивости! Из меня выходит громкий гогот. — Еще и насмехаешься! — Она шутливо злится, строя серьезную гримасу, выражающую обидчивость. — Я сейчас вообще возьму и вылезу отсюда! — угрожает мне, надувая губы. Смех во мне усиливается. Ну что за милое дитя? Закрыв поток её излишних протестов яростным поцелуем, заломив ей руки за спину, она, словно желая такого любовного нападения, в забывчивости, что злилась несколькими секундами ранее, покусывает мою нижнюю губу, прерывисто дыша, прижимаясь своим гибким телом, излучающим манящее тепло, отвечая на все ласки со всем пылом. Полными неизъяснимой сладостью ее губами, будто намазанными медом, нельзя пресытиться. Испытывая глубочайшее удовлетворение от нежнейших ласк, мы, растянувшись вдоль пенистой глади, рассказываем, что сохранилось в памяти о золотых днях детства, бродя по сладостным воспоминаниям, будто оба проносим ночную серенаду, усыпляющую имевшиеся раны, дурные мысли и тягостные предчувствия и устраняющую пробелы от невыносимой разлуки. Подушечкой большого пальца я черчу круги на внутренней стороне запястья любимой, которую кружит вихрь эмоций, ощущаемых ею в момент нашего первого притяжения друг к другу, случившегося до первого поцелуя, в окружении мириады звезд. Поминутно целуя меня, она, порывшись в памяти, повествует о школьных годах, когда я первый раз проявил легкую ревность, узнав о ее встречи с одним новичком-ботаником, которого — признаюсь ей, что вызывает у неё удивление и смех от сказанного мною спустя столько лет, — я подговорил, чтобы он не появлялся в кинотеатре, где они запланировали увидеться, указав, что она занятая девушка. Не успев родиться, я уже проявлял ревность к любому парню, смеющему взглянуть на неё. Находясь в столь раннем возрасте, ко мне и не доходила мысль, что звезда заполнила моё сердце тайной любовью еще в день моего рождения. Решившая на то, чтобы тоже открыть тайну, Милана толкует, как подговаривала девчонок, даже Ритчелл, как оказалось, которой я нравился, что я насыщен эгоистическими чертами, поэтому не стоит рассматривать им меня больше, чем друга. Милана сознается, что впервые почувствовала нашу связь, когда на одном из осенних балов в школе, она сидела в зрительском зале, а я, выступая на сцене, засмотрелся на нее так, что забыл все слова, и которые мне шепотом подсказал учитель, стоявший за занавесом. Тогда, в восьмом классе, я играл роль Ромео Монтекки в трагедии «Ромео и Джульетта»19. — О, как я бесилась!.. — откровенничает Милана, проворно хлопая ладошкой по воде, — Потому что выбрали Софию на роль Джульетты! Ну как, как я могла заболеть именно на той неделе, когда избирали роли и репетировали по сценарию?! — ворчит она так, словно ее безудержные рассуждения имеют значение для нынешнего дня. — Выздоровевшая, я с такой неохотой шла на просмотр выступления. — На каждое ее короткое отступление я притворяюсь немым, ибо хочу услышать все излияния, исходившие от ее сердца. — Джексон, — кажется, сейчас мы раскроем еще её одну подростковую тайну о наших кипучих страстях, — я так хотела быть на месте Софии.