— Это мой медведь! Мама застонала и привалилась к дверному косяку. — Вы меня с ума сведёте, обе. Хватит уже лаяться, сколько можно? Тоня, отдай ты ей этого медведя! Ты же взрослая! Ты уроки сделала? — Мне негде! — отозвалась Тоня, снова усаживаясь на кровать и возвращаясь к бровям. — Посмотри, что на столе творится. Пусть она сначала игрушки уберёт. — Иди на кухню, там стол свободный! Ну что ты начинаешь скандал на ровном месте? — Я не начинаю. Просто это и моя комната тоже! — Хватит, я сказала! Марш на кухню учить уроки. — С утра выучу, — лениво отозвалась Тоня. Вторая смена, на которую их перевели в этом году, оказалась настоящим раем. И поспать с утра можно, и уроки доучить, если вечером лень. — А тебе с утра в твой «Олимп» не надо? — насторожилась мама. Вот что поражало Тоню, так это её память. Она всегда помнила, какие уроки на какой день нужно учить, когда у Тони занятия в «Олимпе», а у Ритки в танцевальном кружке, когда у дяди Андрея в автошколе очередные экзамены и ему понадобится свежая рубашка. — Я туда больше не пойду. Тоня вообще не планировала сообщать маме сенсационную новость. Зачем? Послезавтра мама снова выходит на смену, две недели её не будет дома. Успеется. А тут вдруг само вырвалось. — Так. По-моему, нам пора выпить чаю. Чай мама искренне считала средством от любых проблем. Особенно с хорошим куском торта. Но как можно отказаться от настоящей, из Москвы привезённой «Чародейки»? К тому же, моменты, когда они с мамой разговаривали по душам, без вездесущей Ритки, без дяди Андрея, всегда делающего вид, что никакой Тони не существует, случались не так уж часто, и глупо было их упускать. Мама вскипятила чайник, разлила заварку. — Мам, возьми меня в рейс, — вдруг попросила Тоня, терзая ложечкой прослойку из суфле между двумя бисквитами. — Всего в один — туда и обратно. — Какой рейс? Посреди учебного года? Ты мне вообще объяснишь, что происходит? А происходило так много всего, что Тоня не знала, с чего начать. И нужно ли начинать? Конкурс состоялся две недели назад, и когда она пришла домой с дурацким этим медведем и криво подписанным дипломом, её никто не поздравил. Мама была в рейсе, Ритке, которую она по дороге забрала из садика, плевать, чем занимается старшая сестра, а дядя Андрей, поглощавший на кухне сосиски с макаронами, их неизменную еду в мамино отсутствие, еле заметно кивнул Тоне и принялся расспрашивать мелкую, как прошёл её день в саду. Привычно, даже расстраиваться не стоило. Уставшая, эмоционально опустошённая Тоня вяло сжевала сосиску и завалилась спать. Завертелось всё на следующий день. Она полагала, что хоть в «Олимпе» её поздравят с первым настоящим успехом, но все девчонки, все, даже Оксанка, с которой они почти что дружили, при её появлении сделали кислые рожи. Алексей Палыч тоже старался в глаза не смотреть. Коротко подвёл итоги конкурса, заявив, что очень рад за обеих девочек, и что в администрации пообещали дать стипендию им обеим. Но в Москву на «Утреннюю звезду» поедет, разумеется, Лиза. И тут же перескочил на текущие дела коллектива, на шефский концерт, который они скоро должны дать в доме престарелых, а также репетиции новогодних ёлок, которые уже не за горами. Тоня и тогда ничего не поняла, привычно слушала бубнёж Алексея Палыча, рисуя в блокноте домики. Занятия толком в тот день не было, обсуждали программу концерта и сценарий ёлок, который написал, конечно же, Палыч. Всё как всегда, каждый год одно и то же: номера солистов постарше, хор малышей, пара танцев и шоу пародий на эстрадных звёзд, в котором принимали участие все, кому нравилось дурачиться под чужую фонограмму. И весело, и просто, а у зрителей идёт на «ура». Тоня всегда с удовольствием изображала Бабкину или Кадышеву, ей даже переодеваться не требовалось, в своём же народном сарафане и кривлялась. Но в этот раз она слушала Палыча и не чувствовала никакого энтузиазма. Опять шефский концерт для полуглухих и полуслепых старичков, которым абсолютно всё равно, что они там изображают. Опять ёлки в Доме культуры для зевающих родителей малышни из других кружков. Скука смертная. — Со среды начинаем репетиции, — наконец объявил Палыч. — А сегодня можете быть свободны. Народ начал дружно переворачивать стулья. Занимались они в самом обычном классе с партами, хотя репетиционный зал в ДК тоже имелся, но в него пускали только по воскресеньям. Закинув свой стул на парту, Тоня задержалась. Подождала, пока все, включая Луизку, в упор её не замечающую, выйдут, и подошла к педагогу. — Алексей Палыч, что мне делать дальше? Он посмотрел на неё, будто в первый раз видел. Маленькие и слегка красноватые, не иначе как от злоупотребления горячительными напитками, глазки забегали. — В каком смысле, Тонечка? — елейным голосом поинтересовался он. — В профессиональном. Ну получу я эту стипендию от губернатора. А что дальше делать? Опять ёлки, пародии на Бабкину, «Мамочка» для глухих старушек? Эти мысли посещали её уже давно. Весь последний год на занятиях «Олимпа» ей было отчаянно скучно. Малыши, недавно пришедшие в студию, веселились, на полном серьёзе они считали себя артистами, умирали от счастья, гримируясь за «настоящими» шатающимися от ветхости столиками с мутными зеркалами, выходя на «настоящую» сцену. Но то, что забавно в десять лет, в пятнадцать радует гораздо меньше. Однако для больших оставалась ещё не взятая высота — конкурс. К нему готовились, его ждали, он открывал какие-то сумасшедшие перспективы. И Тоня готовилась и надеялась, до последней минуты, пока не узнала заранее выставленные оценки. Но вот теперь у неё есть диплом лауреата, будет стипендия. Только на «Утреннюю звезду» она не поедет. А дальше что? — Не понимаю, чего ты ещё хочешь, — развёл руками Алексей Палыч. — Тебе вчера сказочно повезло. Ты хоть понимаешь, кто обратил на тебя внимание? Туманов настоящий профессионал, Народный артист, звезда. Тебе же все девочки завидуют теперь! — Это я как раз заметила. — Ты только не воспринимай его слова слишком серьёзно. Тебе нужно учиться. Ты, кстати, не думаешь поступать в музучилище? У них прекрасное отделение для народников. — А потом что? — Тоня мрачно ковыряла кроссовкой дырку в линолеуме. — Ну закончу я училище, что дальше? Всю жизнь «Мамочку» петь? Я нормальные песни хочу исполнять, эстрадные. Как Луизка. — Тонечка, пойми, не получится у тебя, как у Луизки. У тебя голос другой, совершенно другой. Вот представь, что тот же Туманов вдруг начал петь, скажем, «Белые розы». Не тоненьким мальчишеским голоском, как у Шатунова, а своим поставленным баритоном. Да все бы со смеху умерли. Тоня не понимала. И вообще слабо представляла себе, что поёт этот странный дядька, про которого ей все теперь твердили. Она вышла на улицу, подавленная и растерянная. Может, и правда поступать в музучилище? Уж лучше «Мамочка», чем работать бухгалтером где-нибудь на заводе. Дядя Андрей всё время говорил, что надо завязывать с музыкой и идти учиться на бухгалтера, отличная профессия, в наше время очень востребованная. Всегда прокормит. Это он намекал, что Тоня и так на его шее засиделась. А Тоня даже не знала, уходить ли ей после девятого класса из школы. Ещё неделю, чисто машинально, она посещала занятия «Олимпа», но они превратились для неё в настоящее испытание. Никто из девчонок не хотел с ней общаться. Все вдруг оказались на стороне Луизки, у которой Тоня, оказывается, «отобрала победу». Хотя Орлова получила свой диплом и вожделенную поездку на «Утреннюю звезду». Чем же Тоня ей помешала? Тем, что к ней Туманов вышел добрые слова сказать? Да Тоне этот Туманов упал с высокой ёлки. Что ей теперь, его комплименты записать и на стеночку повесить? Оксанка вообще заявила, что Тонина победа нечестная, потому что лауреат должен быть только один. Можно подумать, заранее расставлять оценки честно. — Всё равно из тебя звезда никогда не получится, — припечатала бывшая лучшая подруга. — С такими задницами звёзд не бывает! А у Луизки хоть шанс есть. Вот Палыч на неё и поставил. Тоня потом долго вертелась у зеркала в ванной, приходя к неутешительному выводу, что Оксанка права. И задница широкая, и щёки как у хомяка, и её дурацкие метр шестьдесят. Что она только не делала — морковку килограммами грызла, но больше не росла. И не худела, что ещё обиднее. — Так что, я не знаю, мам. Давай я больше не буду туда ходить, — заключила Тоня и собрала ложечкой остатки торта с блюдца. — Ну и правильно, — неожиданно легко согласилась мама. — Что за профессия такая — певица? В «Седьмом небе» по вечерам петь? Жующий народ развлекать? Глупости это, Тонечка. Андрей правильно говорит, надо на бухгалтера выучиться. Они и раньше хорошо зарабатывали, а сейчас так вообще, самые востребованные люди бухгалтеры да юристы. А может, на юриста? Я слышала, на Краснотурьинской колледж открыли какой-то, можно узнать. И ездить недалеко. Тоня ничего не ответила, горестно вздохнула. Только потому, что бухгалтером советовал стать дядя Андрей, идея ей решительно не нравилась. — У тебя ещё целых полгода впереди. Потратить их на учёбу, — посоветовала мама. — Там видно будет. А в кружок свой, если не хочешь, не ходи. Я тебе всегда говорила, гнилой народ эти артисты. И Палыч твой такой же. * * * Это была середина девяностых, время, когда страну шатало и кидало из крайности в крайность, если помните. И Тоня, самая старшая из нас, в полной мере ощутила «эпоху безвременья». Она, по-моему, даже октябрёнком побыть успела, а может, и пионером. Представьте, в первом классе ты носишь звёздочку и салютуешь портрету Ильича, а когда приходишь после каникул, вдруг оказывается, что звёздочки никому не нужны, в пионеры тебя принимать не будут, а на месте Ильича висит васнецовская «Алёнушка». Помните «Алёнушку»? Это же додуматься надо — такую депрессивную картину над школьной доской повесить, чтобы детям вслед за ней хотелось от тоски утопиться. Но надо же было чем-то закрыть дырку в стене, оставшуюся от вождя мирового пролетариата. Мы, — я, Нюрка, Сашка, уже родились в этом бардаке, воспринимали его как норму. А Тоня оказалась на границе времён. Она неплохо писала сочинения, знаете ли, могла журналистом стать. Но журналистов тогда планомерно отстреливали. Или взрывали вместе с редакциями газет. И в Тонином сознании отложилось, что это очень опасная профессия. А вот звёзды эстрады тогда были в фаворе, они стали чуть ли не главными людьми в стране, заменив на телеэкранах тружеников колхозов и заводов. Помните «огоньки» тех лет? Вы должны помнить, я-то уже записи смотрела. Из-за Всеволода Алексеевича, разумеется, он тоже участие принимал. Такой потерянный, как побитая собака. Вроде и рад, что позвали, не забыли, и в то же время не понимает, как себя вести в творящейся вокруг вакханалии. Он-то привык к совсем другим «огонькам», где все в бабочках, пьют лимонад и поют что-нибудь из Пахмутовой. А тут и пьют по-настоящему, да не пьют, а лакают «Хэннеси», подаренный спонсорами. Которые, кстати, тут же, за столами, в малиновых пиджаках, отличимые от официантов разве что по бандитским рожам. И дресс-код совершенно другой, особенно для девушек. На какой-то записи, помню, некая популярная тогда певица прямо во время исполнения песни к нему на колени залезла. А юбка у неё такая, что считайте, и нет её. А Всеволод Алексеевич с Зариной, между прочим. И оба сидят такие обалдевшие, не зная, что делать. Не прерывать же номер барышни! М-да, тяжко ему приходилось. Потом освоился, конечно. Но это для его поколения было дико. А мы все воспринимали эстраду именно такой: красивая жизнь с яркими платьями, дорогими машинами, аплодисментами, поклонниками. Тогда все девчонки мечтали стать или фотомоделями, или певицами. Путь в фотомодели для Тони изначально был заказан, но в певицы — почему нет? Тем более, она с детства пела. И голос у неё, то ли от природы поставленный, то ли бабкой её, там уже не разберёшь. Ещё и кружки` все эти пооткрывались, студии для юных талантов, которыми руководили бывшие деятели бывшей культуры. Они быстро перековались в «продюсеров», мечтали вырастить новых звёзд в своих провинциях. Тот же Палыч, я думаю, надеялся, что Орлова выстрелит в «Утренней звезде» и прославит его имя. Нет, ну кто-то и выстреливал, конечно, только старых учителей все мигом забывали, перебравшись в столицу. Но Тоне и это не грозило с её незвёздной внешностью и немодным голосом. А профессия бухгалтера казалась такой надёжной, такой правильной в сумасшедшем мире бурно развивающейся коммерции. И в конце концов она отправилась в колледж, к огромному удовольствию дяди Андрея. И получился бы из неё, наверное, неплохой бухгалтер. Но как всегда, Всеволод Алексеевич всё испортил… * * * Ей оставался всего год до окончания училища. Подумаешь, какой-то год. Сдать выпускные экзамены — и профессия в кармане. И учиться оказалось несложно, никто в её группе звёзд с неба не хватал, достаточно было регулярно появляться на занятиях, чтобы получить зачёт и даже экзамен автоматом. А нудные лекции скрашивала мысль о том, что после них Тоню ждёт очередной урок вокала с чудесной Инессой Павловной, преподавательницей музучилища. Такой вот компромисс между мечтой и реальностью. В первой половине дня Тоня слушала основы бухгалтерского учёта, а во второй музицировала с Инессой Павловной. Пела больше для души, ни на что не претендуя. Иногда выступала на городских праздниках. Ко Дню Победы они с Инессой Павловной разучили «Катюшу» в народной манере, и Тоня с успехом исполняла её на благотворительных концертах для ветеранов. Аплодисменты и восторженные глаза зрителей опьяняли, но гонораров ей никто не платил, а отчим неоднократно намекал, что пора бы Тоне самой зарабатывать себе на жизнь. Со следующего года Тоня твёрдо решила устроиться куда-нибудь на подработку. Но для начала хотелось отметить наступившее лето и устроить себе хотя бы маленький праздник. И она напросилась с матерью в рейс. Изредка она так с ней ездила, в купе проводников. Главное, сидеть тихой мышкой, на глаза начальнику поезда не попадаться. Мать была не против, ей даже нравилось брать Тоню с собой, какая-никакая, а помощь. Тоня охотно выполняла материны обязанности: готовила чай, мыла туалеты. Часами могла наблюдать, как мелькают за окном верстовые столбы, а маленькие посёлки сменяют большие города. Наконец поезд прибывал на станцию «Москва Товарная», и Тоня, весёлая, полная предвкушений, выпархивала из вагона. В её распоряжении был почти целый день, поезд отправлялся в обратный путь только вечером. За день она успевала вдоволь погулять по магазинам, подышать столичной жизнью, окунуться в её суету и шум. Она редко что-то покупала, откуда взять деньги? Но гуляла с упоением. В тот раз она направилась прямиком в парк Сокольники. Просто потому, что ещё никогда там не была. Слышала, что зимой в парке огромный каток, а летом всякие выставки. Ничего не планируя, ничего заранее не выясняя, повинуясь то ли интуиции, а то ли року, спустилась в метро и поехала в Сокольники. Парк оказался большим, по-московски шумным, играла громкая музыка, а народ плавно тёк в одном определённом направлении. Тоня присоединилась к толпе и вскоре увидела открытую сцену, на которой выступал очень знакомый дядька. Туманов! Тот самый, который звал её в свой коллектив, то ли в шутку, то ли всерьёз, на том приснопамятном конкурсе. Он ничуть не изменился: подтянутый, улыбающийся, пел что-то задорное, приплясывал на сцене. И Тоня вдруг подумала, а почему нет? Подойти сейчас и подколоть: звал, мол, в Москву? Вот, приехала! Лёгкий Тонин характер не терпел колебаний. Сказано — сделано. Быстро доев эскимо, Тоня протиснулась через толпу к заднему выходу на сцену. Возле него стоял здоровый лысый мужик с раскосыми глазами. Недобро посмотрел на Тоню, но та ему улыбнулась в ответ и встала неподалёку. Пока Туманов пел, припоминала, как его зовут. Всеволод… А дальше как? Александрович? Андреевич? Алексеевич? Да, точно! Наконец тот появился на лестнице, кинул в руки лысому мужику собранные букеты — довольно облезлые розы и несколько гвоздичек. Небогатый улов, отметила машинально Тоня. А сама уже сделала шаг навстречу. — Всеволод Алексеевич, вам талантливая певица в коллектив не требуется? — громко выпалила она, как всегда не успев подумать. Туманов аж споткнулся, чуть не слетел со своей лестницы. Осторожно спустился, держась за перила. С ухмылкой посмотрел на Тоню. — А вы, девушка, уверены, что прямо-таки талант? — Так послушайте! И, не дожидаясь приглашения, топнула ногой, раскинула руки и как дала: «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой!..» Какой-то кураж она сегодня поймала. Она в Москве, солнце светит, жизнь бьёт ключом, чего же ей не радоваться? Так и спела, притопывая и прихлопывая, на кураже, всю песню. Только потом сообразила, что без сарафана, в джинсовой юбке и обтягивающей майке, смотрится странновато. Но Туманову, кажется, понравилось. Он продолжал улыбаться, склоняя голову то налево, то направо, будто пытаясь понять, что за диво перед ним такое дивное. — Ещё что знаешь? — спросил он, когда Тоня закончила. — «Барыню» знаю, «Мамочку». — Ну давай. На «Барыне» он вдруг начал подпевать, тихо, себе под нос, будто примериваясь, как будут звучать их голоса вместе. Потом кивнул, тоже сам себе, а Тоне махнул рукой. — Достаточно. Ну-ка пошли в машину, а то на нас народ уже заглядывается, сейчас за автографами ломанутся. На самом деле на них поглядывали, но близко никто не подходил. И у Тони сложилось впечатление, что не очень-то этой праздной толпе Туманов и нужен. Концерт сборный, они давно уже слушали другого исполнителя, какую-то молоденькую звёздочку в короткой юбке. Но в машину она вместе с Тумановым села, на заднее сиденье, непривычно холодное, кожаное. У отчима был «Москвич» с матерчатой, вытертой обивкой.