Иногда, конечно, возникали соблазны потратить деньги на что-нибудь, никак к Туманову не относящееся. Например, купить себе новый телефон, современный, с хорошей камерой и выходом в Интернет, как у Гюнель. Или велосипед! С наступлением весны в Баку пришла какая-то эпидемия велосипедов! Катались парни, катались девчонки, и русские, и даже азербайджанки. Нюрка смотрела, как они проносятся по улицам, только ветер свистит вслед, весёлые, счастливые, и думала, что велосипед — это как раз по ней. Она тоже не против носиться, возможно, она даже занялась бы экстремальным катанием по всяким там лестницам и бордюрам, освоила бы какие-нибудь трюки, вроде езды без рук или на заднем колесе. Но потом Нюрка вспоминала про волшебный день, и мысли о велосипеде отвергались как глупые и ненужные. Подумаешь, велосипед! Что она, маленькая? Велосипеды вон у всех. А Мечта есть только у неё. И волшебный день тоже. После пожара гостиница не работала три дня, но выходных им больше начальство не устраивало. Наоборот, объявило сверхурочную повинность. Твоя смена, не твоя — будь добра, выйди. Из-за случившегося в гостиницу нагрянули всевозможные проверочные комиссии, от пожарной до санитарной, и Нюрка вместе с Эльвирой и Гюнель с утра до вечера драили номера и коридоры, отодвигали шкафы и вытирали пыль за батареями, чего не делали раньше никогда, — лишь бы ублажить проверяющих. На первом этаже шёл срочный ремонт горевшей комнаты, и за строителями тоже приходилось выносить кучи мусора. Задерживались допоздна, и Нюрке пришлось купить маме побольше булочек и молока, чтобы не голодала до её прихода. Мама ворчала, говорила, что Нюрка её бросает. Нюрка объясняла про работу, как могла. А втайне радовалась. Её воля, она бы и ночевала на работе. Запиралась бы в подсобке и мечтала, сколько влезет. Не надо было бы никого кормить, ничего готовить, не надо было бы радостно улыбаться и хвалить маму за вылепленных из пластилина человечков. Одно плохо — из-за внеплановой работы Нюрке приходилось пропускать час в Интернете. На него просто не оставалось сил — едва справившись с домашними обязанностями, она валилась в постель. Но и без компьютера она легко могла пообщаться с Всеволодом Алексеевичем, прежде чем заснуть. Стоило прикрыть глаза, и его образ появлялся сам. Чаще всего в концертном костюме, а иногда в мятой фланелевой рубашке, явно домашней. Где она его в такой видела, на какой фотографии? А может, просто придумала? Он всегда улыбался и говорил что-нибудь хорошее. О том, что скоро приедет. О том, что надо верить в свои желания, тогда они обязательно сбудутся. А иногда молча подходил к ней сзади с большим деревянным гребнем в руках, обнимал за плечи и начинал расплетать её косы. И потом долго расчёсывал Нюркины волосы, пропуская пряди между пальцев. Такие моменты она любила больше всего. — Нурай! — в коридоре, который Нюрка как раз заканчивала пылесосить, появился дядя Азад. — По всей гостинице тебя ищу! Спустись на ресепшн, там тебя к телефону! — Меня? К телефону? Никто и никогда не звонил ей в гостиницу. Ещё не хватало! Да и кто мог ей звонить? Кто вообще знает, что она здесь работает, кроме мамы? Нюрка полетела на первый этаж, на ходу представляя, как будет злиться на неё Захра. Неслыханная наглость, чтобы горничной звонили на ресепшн гостиницы! Но Захра передала ей трубку со странным выражением лица. — Слушаю! На том конце тараторили по-азербайджански. Нюрка, хоть и закончила русскую школу, знала два языка. Говорила на азербайджанском, правда медленно, подбирая слова. Но сейчас она молчала даже не поэтому. А потому, что просто не знала, что сказать. — Я приеду, как только смогу, — пробормотала она наконец. — Приезжай немедленно! — закричали на том конце. — Я в суд подам на вашу семью! Я вас на улицу выселю! Нюрка положила трубку на рычаг. Захра стояла рядом и, похоже, слышала каждое слово. — Поезжай домой, — твёрдо сказала она. — До завтра я тебя отпускаю. В другое время Нюрка бы безмерно удивилась такой доброте. Но сейчас просто не смогла оценить поступок начальницы по достоинству. Ей казалось, что мир перевернулся с ног на голову. Нет, невозможно. Шутка какая-то. Глупая шутка. А если правда? Что же теперь делать? Пока ехала домой, пыталась дозвониться маме по сотовому, бесполезно, трубку никто не брал. Нюрка и не особо надеялась, мобильник маме она купила уже давно, но та им почти никогда не пользовалась по назначению, постоянно оставляла в туалете, где играла на нём в тетрис. Нюрка через три ступеньки поднималась на их пятый этаж. В подъезде внешне всё было нормально, по крайней мере по лестнице вода не хлестала. Она уже почти уверилась, что над ней просто подшутили. Открыла дверь своим ключом и обмерла. Вода стояла по щиколотку. По прихожей плавал резиновый коврик, обычно лежавший возле двери. На комоде сидел кот и истошно орал. Шлёпая по воде, Нюрка бросилась искать мать. Та обнаружилась в комнате за компьютером! Увлечённо клацала мышкой, даже не замечая творящегося вокруг бедлама! Впрочем, в комнате воды было значительно меньше, спас высокий порог. Нюрка кинулась на кухню. Так и есть, вода хлестала из раковины, переливаясь через край. Оба крана открыты на полную, а сваленная в раковину посуда не давала воде уходить в слив. Нюрка завинтила краны, схватилась за тряпку, понимая, что поздно. Вода давно просочилась по всем стыкам, по всем щелям в квартиру на четвертом этаже, хозяева которой и звонили в гостиницу. Она прекрасно знала, что там живёт солидная семья, владельцы какого-то кафе. И у них дорогой ремонт, о чём они не преминули сегодня напомнить по телефону. — Мама! — Нюрка всё-таки не выдержала, вернулась в комнату. — Мама! Посмотри, что ты наделала! Мать хлопала глазами, явно не понимая, как Нюрка здесь оказалась посреди дня. И почему она с тряпкой и ведром? А откуда вода на полу? — Мама, зачем ты открывала краны? — Я посуду хотела помыть. Помочь тебе. — Помыла?! — Так воды не было. Ясно. Воду в последнее время часто отключали, какие-то ремонтные работы. Она вывернула краны и ушла, забыв про посуду. Часа два Нюрка вытирала полы, развешивала на балконе коврики и расставляла намоченную обувь. А потом пошла к пострадавшим соседям. Хозяин кафе долго качал головой и цокал языком, слушая её сбивчивые объяснения. — Следить надо за матерью, девушка. — Я работаю. — Наймите сиделку! Пойдёмте, я покажу вам, на что стали похожи наши обои! А я ведь собирался продавать квартиру, на днях покупатели придут. Что я им теперь покажу? Он провёл Нюрку в комнату, такую же, как у них с мамой, и в то же время совсем другую: с коврами на стенах, с деревянной мебелью, то ли старинной, то ли усиленно изображающей таковую. Здесь, к счастью, ничего не плавало, но по светлым кремовым обоям ползли зловещие мокрые пятна. И можно было не сомневаться, что через пару дней обои начнут отходить от стен. Да и потолок теперь требовалось белить заново. — Вы понимаете, во сколько обойдётся ремонт? — нудил хозяин. — Я уже не говорю о том, что вы сорвали мне скорый переезд. Я настаиваю на компенсации. — Сколько? — упавшим голосом спросила Нюрка. — Не знаю! Нужно пригласить специалистов, всё, так сказать, замерить, подсчитать. — У нас нет денег. Вы же должны понимать… — Я должен? Я вам ещё и должен? — взвился сосед. — Вы меня затопили! А если завтра ваша мама пустит газ, мы все взлетим на воздух? Думаю, мне стоит обратиться в органы опеки, чтобы они проверили, как вы справляетесь с возложенными на вас обязанностями. Нюрка всё поняла. — Подождите пять минут, — попросила она и вышла из квартиры. Вернулась с конвертом. Тем самым, который хранила в верхнем ящике стола. Протянула соседу. — Здесь сто двадцать пять манат. Больше у меня нет. Он взял конверт, достал очки. Долго и обстоятельно пересчитывал деньги. — Этого мало, — наконец изрёк он. — Только на материал. А работа? — Я сама вам поклею обои. И потолок побелю. Я умею. Она правда умела. Ремонт в их с мамой квартире однажды уже делала, одна. — Ещё мне не хватало таких мастеров! — всплеснул руками сосед. — Ладно, Нурай, идите, разберусь как-нибудь. И присматривайте лучше за своей мамой! Но Нюрка пошла не домой. Ей просто необходимо было сейчас прогуляться, подышать свежим воздухом, хоть немного успокоиться. Иначе она сорвётся на маму. Брела куда глаза глядят. Один поворот, второй, скверик, фонтан. Сама не заметила, как дошла до парка филармонии, её любимого уголка. Села на лавочку, подставляя лицо тёплому, но ещё не жаркому весеннему солнцу. Прикрыла глаза. А когда открыла, увидела его. Прямо напротив, на круглой афишной тумбе, висел огромный плакат. «В рамках гастрольного тура! Народный артист России Всеволод Туманов с новой программой «Любимые мелодии». Билеты в кассах филармонии». * * * Сначала в замке неторопливо заворчал ключ. Тому, кто отпирал тяжёлую дубовую дверь изнутри, спешить было некуда. Ему что, у него рабочий день уже начался. А то, что снаружи скопилось человек тридцать народу, так бабкам всегда делать нечего, только дай в очереди постоять. Сейчас просочатся внутрь и начнётся: пенсии, пособия, выплаты, льготы. И все требуют, все возмущаются, каждая считает, что государство обязано, даже если государство давным-давно другое. Впрочем, возмущался народ в очереди и до того, как дверь открылась. Нюрка успела всякого наслушаться, хоть и старалась изо всех сил не вникать. Но бабки разговаривали громко, и каждая норовила обратиться именно к ней, чувствуя свободные молодые уши. — Я вот всю жизнь проработала, у меня стаж — пятьдесят лет! А соседка моя, Зайнаб, только сорок пять. Так почему, скажи, у неё пенсия больше? Где справедливость? — А на электричество, на электричество-то как цены подняли? Как жить с такими ценами? — Переезжаю я, в Россию, к дочке. Говорят, полгода пройдёт, пока пенсию пересчитают и переведут. А бумажек сколько надо собрать — ужас! Месяц бегаю! — И самое главное, к начальнику надо, на подпись. А он принимает два часа в день. Люди с четырёх утра тут стоят в очереди! Нюрка кивала, соглашалась, отвечала невпопад, думая, как кстати сейчас пришёлся бы плеер. Она отчаянно завидовала всем обладателям нехитрого устройства, позволяющего оградиться от любых посторонних звуков. Она бы закачала в плеер самые любимые песни Всеволода Алексеевича и сейчас слушала бы его, а не ворчащих бабок. Увы, мечте о плеере пока было суждено оставаться мечтой. Сейчас у неё цель поважнее, и ждать она не может. До приезда Туманова оставалось две недели. Каждый день на счету. Каждый день кто-нибудь, но не она, подходит к кассам филармонии и покупает билеты на его концерт. Первый ряд, её первый ряд, уже распродан, на втором осталось несколько мест по краям, на третьем ещё есть одно в серединке. Нюрка знала все свободные места наперечёт, а кассирша, едва она приближалась к заветному окну, норовила уйти на перерыв, а если не успевала вывесить табличку, раздраженно просила не отвлекать глупыми вопросами. Что спрашивать? Покупай билет или уходи, не отрывай людей от работы. Но смутить Нюрку было не так-то легко, и она каждый день до и после смены снова и снова появлялась возле касс. На что она надеялась? Что билеты вдруг подешевеют в десять раз? Что кассирша над ней сжалится и подарит билетик? Конечно, нет. Но она чувствовала ежедневную потребность приходить сюда, как будто, узнавая количество свободных мест, она хоть как-то контролирует ситуацию. С мамой Нюрка не разговаривала — просто не могла. Молча, стиснув зубы, разогревала еду, ставила тарелки и уходила в комнату. Сама ужинала ночью, перед компьютером. Мама, конечно, не понимала, почему она злится, растерянно смотрела на дочь, пыталась заговорить, но Нюрка словно глохла и слепла, заходя домой. Неделю она искала решение. Пробовала одолжить денег на работе, но ни Эльмира, ни Гюнель заработанным не распоряжались, отдавали зарплаты родителям до последней монетки. Чёртов Восток с его патриархальным укладом! Как он порой раздражал Нюрку, как бесили эти покорно-молчаливые клуши, всю жизнь пресмыкающиеся сначала перед отцом, а потом перед мужем. И главное, считающие, что так и надо! Она обратилась даже к дяде Азаду, но тот сделал удивлённые глаза: «Ты что, Нурай, у меня трое сыновей, и всем помогать надо. И супруга болеет, половина зарплаты только на лечение идёт. А дочка…» Нюрка не стала дослушивать про дочку, кивнула и ушла. У всех семьи, у неё — Туманов. И когда в следующий раз он приедет в Баку? Через три года? Через пять лет? А приедет ли вообще? Их счастье обычное, ежедневное и бесплатное, а она мечтает о двух часах, которые сможет провести рядом с ним в зале филармонии. И за которые нужно заплатить хотя бы пятьдесят манат. О том, что три последних ряда забронированы Фондом соцзащиты, Нюрка узнала от той же недружелюбной кассирши. И тут её осенило. Пусть с последнего ряда, но она его увидит. И услышит. Да просто одним воздухом с ним подышит! Уж лучше последний ряд, чем ничего. И она ринулась в соцзащиту в свой первый же выходной. И вот дубовая дверь наконец-то открылась, впуская нестройный, но шумный поток бабушек и Нюрку заодно. Бабушки резво разбежались по кабинетам, в коридорах соцзащиты они ориентировались лучше, чем в собственных квартирах. Нюрка же долго блуждала по прохладному помещению с вытертой ковровой дорожкой, читая таблички на азербайджанском и пытаясь понять, в какую комнату нужно ей. Дошла до единственно знакомой, где оформляла документы на маму. С неё и начала. — Билеты? Какие билеты? — Тётка тут работала русская, но от этого ничуть не более дружелюбная. Она смотрела на Нюрку сквозь толстые очки, не скрывая раздражения. — Чего вы от меня хотите? — Билеты на концерт Всеволода Туманова. Ваш фонд закупал три ряда. Мне нужен один билет для мамы, она инвалид. Вот… Нюрка вывалила на стол тётке целую кучу бумажек. Удостоверение, справки, история болезни. У неё была специальная папка для всей этой макулатуры, которую ежегодно требовалось предъявлять, чтобы получать пенсию. Тётка открыла удостоверение, небрежно бросила его обратно в кучу. — Что вы мне суёте? Инвалид детства. Вы знаете, девушка, сколько у нас только по городу таких? — И все хотят на концерт Туманова? — уточнила Нюрка. — Моя мама — его поклонница, понимаете? Она с детства влюблена в его песни. Целыми днями их крутит. Для неё это событие века! Вы думаете, много радостей в жизни у инвалида? Врать Нюрка умела самозабвенно, веря каждому своему слову и заставляя тем самым поверить других. Но тётка оказалась непробиваемой.