– Вот, – говорит она, протягивая письмо, и Ребекка тотчас же вскрывает конверт. – Это из муниципального управления. Они сообщают, что в ответ на запрос тебе предоставляется место в доме престарелых «Бергалид». Ты просила о нем? – Нет, – отвечает бабушка, качая головой. – Но пару месяцев назад меня посетили две дамы, задававшие массу вопросов, например, какие препараты я пью и в какой помощи нуждаюсь. Признаться, я подумала, что они из социальной службы на дому, и рассказала о всех моих трудностях. – Но это ведь еще не означает попросить место в доме престарелых? Они не могут так поступить с тобой! Ты же справляешься при помощи сотрудников социальной службы? Бабушка чуть морщится. – Честно говоря, становится все тяжелее. Девочки, которые ко мне приходят, в основном все милые, но вечно торопятся. Еду передо мной поставят, мусор выбросят, а больше ничего не успевают. Душ я в результате принимаю не чаще раза в неделю… – Да ты что? Ты можешь мыться в душе только раз в неделю? – Да, и то, если у них хватает времени. Ребекка прикусывает губу. Наивно было предположить, что стоит только привести в порядок дом, как у бабушки жизнь наладится. – Значит, мы должны попросить больше часов, – решительно заявляет она. – У тебя должна быть возможность принимать душ и получать помощь с уборкой. Ведь ты же хочешь остаться жить в своем доме? Бабушка пытается выдвинуть кухонный стул здоровой рукой, но это у нее не получается, и Ребекка помогает ей сесть. – Ну что, кофе будет? – интересуется Анна. – Сейчас будет, – улыбается Ребекка и ставит на стол кофейник. Сидя напротив бабушки, она перехватывает ее взгляд. – В своем доме жить милее, это понятно, но я уже не справлюсь одна, как раньше. И обузой быть не хочу. Не хочу превращаться в проблему, о которой ты вечно хлопочешь и волнуешься. Так что, может быть, мне все равно лучше переселиться в Бергалид. Ребекка помешивает кофе. Ей бы очень хотелось возразить, сказав, что все образуется, но как можно такое обещать, если присматривать за бабушкой здесь некому? А вдруг она снова упадет и будет лежать, не в состоянии позвать на помощь? Что тогда? В дверь опять постучались. Ребекка идет открывать и радуется, когда видит на пороге мать. – Привет. Я на секундочку, только цветы вручить, – говорит Камилла, протягивая букет тюльпанов. – Бабушке будет очень приятно, заходи. Ребекка проводит мать в кухню. За последнюю неделю они виделись больше, чем за несколько предшествующих лет. Камилла навещала бабушку в больнице, и пару раз у них даже зашла речь о Лýке. – Мы только что приготовили кофе, и есть свежеиспеченные булочки, если хочешь. – Спасибо. Здесь теперь так красиво, – отвечает мать, обводя взглядом дом. – Это все благодаря Ребекке, – объясняет бабушка. Камилла осторожно присаживается на краешек стула. – Я совсем ненадолго. – Отчего же? Можешь оставаться тут сколько хочешь. Ребекка тоже присаживается за стол и придвигает блюдо с булочками ближе к матери. – Помнишь ту зиму, когда ты решила продавать булочки? – с улыбкой интересуется Камилла. – Что? Это правда? – О господи, да, – смеется мать. – Ты услышала по телевизору, что панды вот-вот исчезнут с лица земли, и захотела собрать деньги, чтобы спасти их. – Точно! – восклицает Ребекка. – Теперь помню. Папа помог мне смастерить небольшой прилавок. – Ты испекла сотни три булочек, уж никак не меньше, – подхватывает рассказ бабушка. – В супермаркете решили, что у нас не все дома, когда мы купили и потащили десять пакетов муки. – Потом ты стояла на Стурторьет, посреди рождественского базара с вывеской, на которой нарисовала плачущую панду, и выручила от продажи булочек больше двух тысяч крон, – вспоминает Камилла. – Всемирный фонд дикой природы прислал тебе личное письмо с благодарностью. Ребекка улыбается. У нее осталось только слабое воспоминание о сборе средств, и так приятно услышать подробности от мамы и бабушки. Они долго сидят и пьют кофе, пока Камилла не собралась уходить. – Прежде чем уйдешь, я хотела спросить тебя кое о чем, – обращается к ней Ребекка. – О чем же? Внучка быстро обменивается взглядами с бабушкой. – Я знаю, что вы уже говорили о Лýке, и немало, и ты осведомлена о его участии в движении Сопротивления и о том, как он помогал датским беженцам перебраться в Швецию. – Да, – кивает мать, вопросительно глядя на дочь. – Несколько человек из тех, кого он спас, собираются почтить его память, и я буду очень рада, если ты присоединишься. Камилла сразу меняется в лице. – Боюсь, не получится, – говорит она, поднимаясь с места. – Ну пожалуйста, мама, – уговаривает Ребекка. – Это очень важно, поверь. – Спасибо за кофе, – бормочет мать и уходит в прихожую. Дочь спешит за ней. Такая реакция ее удивила. – Понимаю, ты расстроена, но неужели тебе не интересно узнать больше о Лýке? – Нет, – отрезает Камилла, надевая ботинки. – Ну ладно, – сдается Ребекка. – Хотя грустно, конечно. Есть еще один вопрос, который я хотела обсудить с тобой. – Вот как. Какой же? Дочь мнется. Время обсуждать бабушкино жилье явно неподходящее, но непонятно, успеют ли они еще увидеться до отъезда. – Мне скоро пора возвращаться в Стокгольм, и я хотела спросить, не сможешь ли ты заходить сюда чуть чаще, чтобы присматривать за бабушкой? – Ребекка, – вздыхает Камилла, – бабушка слишком стара и не может жить одна в этом доме. Так дальше не пойдет. Я связывалась с координатором в муниципалитете, и мне подтвердили, что для нее есть место в городе, в доме престарелых. – Значит, это ты разговаривала с муниципалитетом? – Да, – кивает мать. – Я не вижу другого решения. А ты? – Но ты же знаешь, что бабушке хочется остаться жить здесь. Не дождавшись ответа, Ребекка качает головой: – Это так на тебя похоже. Думаешь только о себе. – Вовсе нет. – Тогда почему в четверг не можешь прийти? Камилла делает глубокий вдох. – Я не надеюсь, что ты поймешь меня, но Лýка меня не интересует. Я выросла с другим отцом и много лет пыталась понять, почему ему до меня нет дела. Я искала изъяны в себе, думала, что просто недостойна любви, – говорит она, опустив глаза. – Если бы только бабушка рассказала правду, может быть, мне не пришлось бы так мучиться. Но вместо этого своим молчанием она заставляла меня думать, что я сама во всем виновата. Такое простить непросто, – продолжает Камилла и долго возится с застежкой своей куртки. – Я сочувствую, но не думаю, что бабушка хотела навредить тебе. Наоборот, она боялась, что расти без отца еще хуже. – В ее намерениях я не сомневаюсь, но она же видела, как я страдаю из-за того, что происходит. Мать направляется к выходу, и Ребекка чувствует, как все надежды камнем падают в бездну. А ей-то казалось, что они наконец на правильном пути. Девушка стоит, разочарованно уставившись в пол, и тут ее посещает идея. – Подожди, – торопливо произносит она. – Я хочу дать тебе одну вещь. На секунду исчезнув, Ребекка возвращается с бабушкиным дневником. Нерешительно протягивает его матери. Может быть, она не права, так вольно распоряжаясь чужими личными записями, но ей так хочется, чтобы Камилла смогла понять бабушку. – Что это? – Дневник. Прочитай, пожалуйста. Тяжело вздохнув, мать убирает дневник в свою сумку.