нужный момент, не позаботился о ней. Я прищурилась, вглядываясь в его подпись на последней карточке, и ощутила невероятную любовь к своему отцу, который ее поддержал.Но другой ребенок, другой ребенок…— Мне нужно поговорить с Фиби, — вдруг сказала я.Я посмотрела на часы, стоявшие на столе. Без двадцати двенадцать.— Еще нет и полуночи. И, скорее всего, она еще не спит, — произнес Эндрю. — Судя по твоему рассказу, она бы хотела, чтобы ты ей позвонила.— Но у меня нет ее телефона, — запаниковала я.А вдруг я не смогу ее разыскать? И что, если она больше не захочет со мной разговаривать?— Давай позвоним в справочную, — предложил Эндрю и тут же набрал на телефоне несколько цифр. — Здравствуйте! Мне нужен номер Фиби Робертс из… — Он вопросительно посмотрел на меня.— Из Бирмингема — кажется, она говорила именно так. — Я затаила дыхание.— Да, Фиби Робертс из Бирмингема. Отлично. Да. Солихалл? Конечно. Спасибо.Он записал номер на тыльной стороне ладони, а затем положил трубку.Мне пришлось предпринять несколько попыток, прежде чем я смогла совладать с непривычным дисковым телефоном. После второго гудка трубку сняли, и по голосу Фиби я поняла, что она действительно еще не спала. Эндрю положил руку мне на плечо и ободряюще сжал его.— Фиби? Э-э-э, это…Я попыталась проглотить застрявший у меня в горле ком, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал. Мне очень хотелось произвести на Фиби хорошее впечатление.На другом конце провода раздался громкий вздох, пробежал от самого Бирмингема до кабинета моей матери. Фиби говорила торопливо, слегка запинаясь.— Я так рада, что ты позвонила! Очень рада. Я…— Мне ужасно жаль, что я на тебя накричала. Это непростительно. Теперь мне известно, что все это правда. Я ни в коем случае не должна была…Фиби перебила меня:— Нет, послушай, это я должна извиниться. Я же свалилась как снег на голову… Мне очень жаль. Конечно, тебе нужно было время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Дело в том, что мне совершенно не с кем поговорить обо всем этом. Но я так волновалась, когда ты ушла, и теперь…— Я тоже, — ответила я и почувствовала, как по моему лицу расплывается улыбка.Каким-то образом среди развалин моей семьи и густого тумана вопросов и сомнений относительно моего собственного места в этом мире голос Фиби звучал громко и отчетливо, и, несмотря на то что мы были почти незнакомы, было очень приятно осознавать, что мы есть друг у друга.Глава четырнадцатаяНа следующее утро я проснулась от какого-то странного звука. Я резко вскочила, и у меня все поплыло перед глазами. Оглядевшись по сторонам, я увидела голову Эндрю, лежащую на подголовнике старого кресла.Я на Роуз-Хилл-роуд. Мой отец в больнице. Это кабинет моей матери. Я так рада, что ты позвонила! Сложив все на место, мы с Эндрю решили устроить полуночный перекус или, скорее, ранний завтрак, поскольку было уже около трех часов утра, а потом уснули: я свернулась клубочком на старом диване, укрывшись пальто моего друга, а он — в кресле.Помотав головой из стороны в сторону, чтобы размять шею, я уже хотела было поддаться искушению и снова лечь на диван, чтобы еще немного подремать, но тут услышала шаги. На втором этаже.Я наклонилась к Эндрю и растолкала его.— Просыпайся!Он схватил меня за руки, однако я не успокоилась до тех пор, пока он наконец не принял вертикальное положение, ворча и раскачиваясь из стороны в сторону. Над нами скрипели половицы — кто-то ходил взад-вперед по комнате. В туалете слили воду. Входная дверь громко скрипнула.— Доброе утро, мистер Томсон, — прозвучал решительный голос Венетии. — Вы сегодня рано.Эндрю воздел глаза к потолку.— Она разговаривает с почтальоном, — прошептала я.— Да, это ужасно. Пришлось отвезти его в больницу. Я приехала, чтобы взять кое-что из его вещей…Я представила себе, как поднимаюсь по лестнице, чтобы поздороваться с Венетией, держа в руках мамину сумочку «Hermès» и все те документы, которые мне удалось обнаружить, а следом за мной плетется сонный и помятый Эндрю, и поняла, что просто не смогу этого вынести.— Скорее!Я пересекла комнату, подхватила сумочку «Hermès» и кучу пластиковых пакетов, а Эндрю тем временем снова опустился в кресло и стал натягивать туфли. Вручив ему его пальто и придав диванным подушкам прежнюю форму, я вытолкала своего друга в сад и плавным движением притворила за собой балконную дверь. Пришлось оставить ее незакрытой, но я знала, что скоро придет миссис Би.Мы с Эндрю свернули влево и бежали до тех пор, пока не добрались до рододендрона на углу. Здесь в изгороди, разделявшей сад его и моих родителей, был заросший и почти невидимый лаз. Эндрю припустил, явно не желая столкнуться с собственной матерью, которая, едва взглянув на нас двоих, начнет задавать странные вопросы.Мы остановились только у станции метро. Эндрю, нахмурившись, оглядел свои грязные туфли и мокрый свитер.— Что случилось? Почему мы не могли уйти по-человечески, через входную дверь? Эдди, рано или поздно тебе придется дать Венетии отпор.Он произнес это очень сурово, но смягчился, увидев, что я обмякла и мрачно кивнула. Я провела рукой по волосам, пытаясь хоть немного привести их в порядок. В серой утренней тишине решимость, охватившая меня прошлой ночью, куда-то улетучилась, и вместо того, чтобы найти себе новое, совсем другое место в этой бескрайней и постоянно меняющейся вселенной, я попятилась туда, где была всегда, стараясь избегать конфликтов и угождать людям. Сейчас, в свете дня, отказ дежурить у отцовской постели больше не казался мне попыткой самосохранения, а был проявлением самой обыкновенной грубости и бессердечия.Моего подбородка вдруг коснулись прохладные грубые пальцы. Эндрю заставил меня поднять голову и извлек из кармана платок.— Ты выглядишь так, словно тебя протащили через изгородь на заднем дворе. В больнице за тобой захотят понаблюдать.— А меня и в самом деле протащили через изгородь на заднем дворе.Я попыталась увернуться, чувствуя неловкость из-за вторжения в мое личное пространство, но Эндрю не обратил на это внимания. Он стряхнул с моего плеча мох и закатал рукава моей куртки, чтобы скрыть наиболее заметные намокшие следы.Над крышами домов и деревьями висела белая морось. Мимо молча брели на работу размытые силуэты. Туманное утро набросило на нас пелену влажного воздуха, похожую на тонкое одеяло, заглушая все звуки, кроме нашего дыхания, и придвигая нас все ближе и ближе друг к другу, пока я не увидела темные круги под глазами у Эндрю и изящный изгиб его губ, чуть тронутых полуулыбкой. Он осторожно прикоснулся к моему лицу, затем убрал назад мои растрепавшиеся волосы, и я невольно расслабилась и потянулась к его улыбке, почувствовала грубую шерсть его рукава на своей щеке, тепло его дыхания на своих полуопущенных веках. Он приобнял меня, а я положила руки ему на плечи. Его лицо было так близко… Но тут я опомнилась и резко оттолкнула Эндрю. Он был моим другом и напарником по кухне. Мы совсем не были… влюблены друг в друга. Что бы это ни означало. Мы не могли быть влюблены друг в друга, потому что были знакомы много лет, на протяжении которых ссорились, делали ошибки. Мы видели друг друга насквозь и не могли стать любовниками. Это было бы странно. Чересчур. Это ни за что бы не сработало.Мое лицо покраснело. Я попыталась вывернуться из его объятий, но Эндрю не отпускал меня, и тогда я проскользнула под его локтем.— Как хочешь, — произнес он, и я поспешила ко входу в метро, ища в карманах билет.Эндрю догнал меня уже на платформе, и я отошла в сторону, стараясь сохранять дистанцию между собой и этим шерстяным свитером, который, кажется, отвлекал меня всякий раз, стоило мне к нему приблизиться. Эндрю больше ничего не сказал насчет того, что — чуть было не — случилось, и пошел вперед, выбирая на платформе не очень многолюдное место.— А вдруг твой отец живет где-то неподалеку? — размеренным тоном произнес он, сдерживая зевоту. — Я имею в виду Гарри, если он действительно твой отец. Если он был ровесником твоей матери, то наверняка еще жив, я в этом уверен. Думаю, ты сможешь это выяснить, правда?— Хм… — отозвалась я, пряча кошелек в боковой карман сумки и уклоняясь от столкновения с мужчиной, на спине у которого был большой рюкзак.— Ты не хочешь поговорить со своим биологическим отцом?— Учитывая то, что случилось, думаю, в этом нет смысла.— Ты не знаешь, что случилось на самом деле, — возразил Эндрю.— Я знаю, что он не поддержал мою маму. И мне это не нравится. Следовательно, он мне тоже не нравится.— Судя по всему, Фиби захочет на него посмотреть. — Эндрю остановился в конце платформы.— Знаю. — Я плотнее закуталась в джинсовую куртку, защищаясь от сырого майского воздуха и руки? Эндрю, которая все еще была слишком близко к моей. — Так странно думать, что мы с ней близнецы. Мы совсем не похожи. У меня все это в голове не укладывается.— Разнояйцовые близнецы могут быть не похожи друг на друга. — Эндрю топнул ногой. — Господи, как же я ненавижу английскую погоду! Я начинаю жалеть, что отверг марсельский план.— Клодетт наверняка примет тебя обратно, — хихикнула я.Он неодобрительно посмотрел на меня — в сумеречном утреннем свете его глаза превратились в синие озера, — а затем покачал головой.— Нет, между нами все кончено. Мне нужно о многом поразмыслить, и если бы мы с тобой смогли осилить «Le Grand Bleu»…Эндрю запнулся на слове «поразмыслить», и я почувствовала, что снова краснею. Что бы это ни было, я хотела его остановить, потому что совершенно точно не сумею справиться еще с одним масштабным событием, способным перевернуть мою жизнь.— Как бы там ни было, — продолжал Эндрю уже обычным тоном, и это меня успокоило, — мне кажется, что люди слишком романтизируют появление близнецов. На самом деле в этом нет ничего такого. Два совершенно разных ребенка находятся вместе в одной матке в течение девяти месяцев, вместо того, чтобы родиться по очереди. Вы с Фиби должны познакомиться поближе. И тебе обязательно нужно позвонить Мерку, когда он вернется.— Да, — неохотно отозвалась я. — Придется объясниться с ним и извиниться за то, что я не сказала ему правду.Эндрю вдруг рассмеялся.— Жаль, что я не слышал этого разговора. Почему ты просто не сказала: «Она умерла. Чем я могу вам помочь?» Честное слово, тебе следует проявлять больше смекалки, Эдди. Ты позволяешь Венетии помыкать тобой, а Грейс — врываться на твою кухню. Говори людям, чего хочешь ты. Они все равно будут любить тебя, понимаешь?«И начать нужно с „Le Grand Bleu“», — мысленно добавила я. Я отошла от Эндрю на шаг, притворившись, будто высматриваю поезд, однако на самом деле думая о том, кем я являюсь для окружающих меня людей, чего они от меня ожидают, кем они хотят, чтобы я была, и вдруг осознала, что Фиби для меня «tabula rasa». Я совершенно ее не знаю, так же как и она меня, и все же она ждет моего звонка. Почему-то эта мысль очень ободрила меня — я могу быть для кого-то совершенно незнакомым человеком, я могу быть кем угодно, свободной, избавленной от постороннего давления и ожиданий.— Думаю, я знаю, что мне нужно делать, — произнесла я, заметив вдалеке огни поезда.— Что? — Эндрю зевнул.— Познакомиться с Фиби поближе. Без какого бы то ни было давления. Отличный совет.— Ого, это уже интересно. — Мой друг поднял голову. В его голосе прозвучала радость.Поезд подъехал и со скрежетом остановился.— Очень рад, что смог тебе помочь. Если хочешь, я поеду с тобой в больницу, — предложил Эндрю, — по старой дружбе, и все такое.В сером свете занимающегося майского дня наши глаза встретились. Он улыбнулся, устало и дружелюбно, и я задумалась, а не привиделось ли мне все то, что случилось чуть раньше.— Очень мило с твоей стороны. Но не стоит, правда, — ответила я. Дверь открылась прямо напротив нас. — Я справлюсь. И еще там будет Венетия. Разве она не говорила, что привезет отцу вещи?— Тогда позвони мне после всего этого, ладно? И не позволяй Венетии тебя доставать. Не забывай, что твоя сестра — всего лишь человек, — произнес Эндрю. — Хотя, — он взял мою сумку и подтолкнул меня в вагон, туда, где было несколько пустых сидений, — присяжные могут не принять это во внимание.Глава пятнадцатаяВ поезде Эндрю вскоре уснул, тяжело уронив голову мне на плечо. Когда вагон заполнился людьми, мне пришлось убрать сумку с сиденья. Рука Эндрю лежала у меня на коленях. Я посмотрела на его часы и краем глаза заметила, что из моей сумочки выглянула «Ребекка». Голос водителя сообщил нам, что скоро мы поедем дальше. Я выудила книгу из сумки и принялась ее листать.Моя мать всегда делала пометки на полях, с какой бы целью ни читала книгу — то ли ради удовольствия, то ли для работы; она задавала вопросы, пыталась проследить связь между событиями. «Ребекка» была одной из самых любимых ее книг, и мама часто перечитывала ее, когда не могла уснуть. Я лениво листала страницы, выхватывая предложение то тут, то там и чувствуя, что веки мои тяжелеют, и время от времени пробегала глазами мамины заметки. Почему?? Готические маркеры. Максима? Это обескураживает! В конце книги мои пальцы вдруг наткнулись на маленький листок бумаги, и, замерев, я перевернула его.Убрать в гостинойВремя работы «Оксфам»Речь на награждении совета декановЗакончить последний абзацОперация ФредаДень рождения ЭддиТорт. Шарики. Конфетти. Подарки. ПалаткаЯ негромко охнула, и женщина, сидевшая напротив меня, удивленно подняла голову, медленно окинула взглядом мои растрепанные волосы, сумку и Эндрю, улыбавшегося во сне, и убрала свой пакет с надписью «M&S» подальше от меня. Я заметила это только краем глаза, потому что смотрела в окно, на туннель подземки, где на стенах были неровные, покрытые плесенью наросты, и вспоминала свой десятый день рождения.Моя мать ненавидела зиму и, когда наступал январь, обычно либо суетилась по дому, либо затихала, становилась тревожной, часто срывалась на нас и при первой же возможности исчезала в своем кабинете. В то время я не устраивала многолюдных вечеринок, лишь несколько подруг заходили ко мне поиграть, но в 1970 году мой день рождения выпал на субботу, и мама разрешила мне пригласить десять девочек, чтобы отметить с размахом вступление во второе десятилетие. Я была в невероятном восторге от этого и расспрашивала всех вокруг о том, что люди делают на вечеринке по случаю начала второго десятилетия. Но мама, по всей видимости, вскоре пожалела о своем обещании, поскольку незадолго до дня моего рождения уехала на семинар — возможно, это был совет деканов, обозначенный в списке. Никакой тебе подготовки к празднику, никаких планов на субботу. К пятнице я начала мысленно заключать сделки с разнообразными кармическими силами, которые должны были помочь мне устроить вечеринку для десяти девочек, приглашенных на завтра на три часа.Поэтому в субботу я уснула только под утро, а когда проснулась, в доме было тихо. Я высунула голову из спальни, вглядываясь в пустой коридор и напряженно прислушиваясь. Ничего, только часы тикали внизу. В моей груди все сжалось от неожиданно нахлынувшей боли, и я оглянулась, чтобы посмотреть на циферблат будильника. Десять тридцать. Где же все?— Мам? — позвала я. — Ви?Но мой голос был так тонок, что, когда я замолчала, тишина стала еще более гнетущей. Сердце стучало, словно сумасшедшее. Я медленно вышла из комнаты, заглянула к Джасу, потом к Венетии, потом в родительскую спальню. Везде было пусто. Испытывая страх, я на цыпочках спустилась по лестнице — десятилетний ребенок, бродящий по пустому дому после бессонной ночи. Неужели все ушли? Исчезли? Переехали? А может быть, их похитили? Убили?В холле на первом этаже было темно и пусто. Гостиная была закрыта. Я осторожно нажала на дверную ручку, но громкий щелчок в тихом доме напугал меня еще сильнее, и я оставила дверь в покое. Может быть, все на цокольном этаже? Может быть, они решили, что в кухне уютнее, и притаились, чтобы устроить мне сюрприз? Может быть, миссис Бакстер приготовила мой любимый торт с кокосовым кремом, трехъярусный, с десятью свечками, а родители, Венетия и Джас развешивают флаги и шарики и сейчас дом наполнится музыкой, светом и весельем? Я была уверена, что в этом все и дело, что все ждут, когда я появлюсь, поэтому мне нужно поторопиться. Затаив дыхание, я включила свет и спустилась на цокольный этаж, мысленно подбадривая себя и готовясь услышать: Сюрприз! С днем рождения!Я открыла дверь, сначала совсем чуть-чуть, потом — нараспашку, и разочарование навалилось на меня, словно тонна кирпичей. В кухне было темно и грязно, стояла неубранная после завтрака посуда, в воздухе витал слабый аромат жареного бекона, а еще там было так же пусто и страшно, как и в остальной части дома. Я заплакала и начала икать от страха. «Эй! — кричала я на весь дом. — Есть здесь кто-нибудь?»И вдруг сквозь слезы я увидела на столе листок бумаги. Я узнала почерк отца, и мне потребовалось некоторое время, чтобы прочесть записку. «Прости нас, пожалуйста, милая. Мы скоро вернемся. С днем рождения!» На листе были красные пятна, наверное, от варенья, которое они ели за завтраком.Мне понадобилось некоторое время, чтобы успокоиться. Что ж, они хотя бы не забыли о том, что у меня день рождения. Но почему они меня не разбудили? И куда могли уйти в столь особый день, знаменовавший мое вступление во второе десятилетие?Я оделась, потом посидела некоторое время в кухне и убрала тарелки, размышляя о том, смогу ли я испечь пирог за ближайшие полтора часа и куда моя мама положила коробку для вечеринок. Нужно ли организовать для гостей какие-то игры? А может, позвонить миссис Бакстер, чтобы она пришла и приготовила нам чай? Я пыталась мыслить разумно, но видела только лицо Доны Маккарти, которой было уже одиннадцать и которая ужасно важничала, после того как устроила вечеринку, где каждая гостья могла раскрасить глиняную посуду и получила в подарок розовую сумочку. Дона должна была прийти вместе с девятью другими девочками через три часа.Над кухонной плитой висели маленькие часики, которые миссис Бакстер прикрепила к вытяжке и использовала как таймер, и, сидя за кухонным столом и комкая в руках записку, я смотрела, как утекают минуты. Двенадцать пятнадцать. Двенадцать двадцать. Двенадцать тридцать.Наконец ожидание стало невыносимым. Перевернув папину записку, я нацарапала большими сердитыми буквами: «Я в парке», выключила свет и вышла из дома.На улице было темно и холодно, погода была серой и такой унылой, как бывает только в феврале в Англии. С деревьев и кустов в палисадниках капала влага. Дорога была коричневато-серого цвета, тисовые изгороди — сдержанно-зелеными.Эндрю тоже не оказалось дома, поэтому я пошла в парк одна. Сначала я побродила по дорожкам, затем отправилась на детскую площадку, на которую несколько бесстрашных родителей вывели погулять своих тепло укутанных малышей. Я долго сидела на качелях, отчаянно надеясь, что кто-то все же будет меня искать и что десять девочек, не застав меня дома, просто развернутся и уйдут, однако сырость в конце концов меня доконала и я побрела обратно домой, смирившись с неизбежным. Привет, Дон. Рада тебя видеть. Входи. Я шла все медленнее и медленнее и под конец уже буквально ползла, не осмеливаясь поднять голову, пока не добрела до дома номер сорок два по Роуз-Хилл-роуд.Мне все же пришлось поднять голову, но сделав это, я с трудом узнала собственный дом. Остальные здания на нашей улице были неприглядными, серыми и коричневыми, с пустыми цветочными горшками на подоконниках и колючими изгородями без листьев. А дом номер сорок два сиял яркими красками. К входной двери были привязаны шарики, перила украшены флажками. Были там и большие искусственные цветы, вырезанные из картона, и огромный плакат. Он был таким ярким, что, взглянув на него после прогулки по холодному серому парку, я почувствовала боль в глазах. Я бросила велосипед у ворот и взбежала по ступенькам. Сквозь кухонное окно я услышала обрывки разговоров, смех и звуки радио, стоявшего на полке рядом с плитой. Входная дверь была приоткрыта, и я осторожно ее толкнула. Внутри было еще больше флажков. Никого не было видно, но я заметила след из конфетти, ведущий в кухню, и пошла по нему.Открыв кухонную дверь, я чуть не упала. Там было шумно и весело. Человек двадцать кружились под флажками и шариками. Дети болтали в углу, а миссис Бакстер разливала кофе и предлагала гостям молоко. Многострадальный мистер Бакстер ел скон. Дон хлопала длинными ресницами, глядя на Эндрю, пытавшегося посы?пать праздничный торт остатками конфетти и не обращавшего на нее внимания. Мой папа и тетя Клара расставляли на столе тарелки.Я замерла на секунду. Меня с головой захлестнуло облегчение и приятное возбуждение… Но тут в центре всего этого я увидела свою мать, болтавшую и веселившуюся как ни в чем не бывало. Мне все же показалось, что она злится на меня из-за того, что я не стала дожидаться их здесь, не помогала им с подготовкой, а ведь это была моя вечеринка, все это было для меня. Испытывая ужасную неуверенность в себе и не зная, куда девать глаза, я пробралась к маме, коснулась ее руки, чтобы привлечь к себе внимание, и испытала облегчение, когда ее лицо озарила улыбка.— Милая, с днем рождения! Где ты была, ради всего святого? Ты же опоздала на собственную вечеринку!— Я думала, что вечеринки не будет, — пробормотала я, чувствуя, как снова проваливаюсь в жалость к себе. Вытерев руки о грязные джинсы, я пожалела о том, что не надела нарядное платье, которое висело у меня в шкафу. — Я не знала, куда вы все подевались.— Но ведь папа оставил тебе записку, — ответила мама, и в ее голосе послышалось нетерпение. Увидев мои слезы, она увлекла меня в сторону, к двери кладовой. — Эдди, пора тебе перестать быть такой впечатлительной. Хватит плакать. Мы хотели устроить тебе сюрприз, но потом Венетия поранилась, у нее пошла кровь, и мы вынуждены были отвезти ее в отделение скорой помощи. Ты еще спала — удивляюсь, как ты не проснулась от шума. Нам пришлось просидеть в больнице целую вечность. Слава богу, что у нас есть миссис Бакстер. Она все организовала… В любом случае у нее это получилось гораздо лучше.Мама хотела сказать что-то еще, но тут к нам подошел папа. Он выглядел очень встревоженным. Где я была, все ли со мной в порядке? А еще он попросил у меня прощения. А потом все остальные заметили меня и окружили, принялись обнимать и поздравлять. Школьные подружки выстроились в очередь, чтобы вручить подарки. Венетия направлялась ко мне, осторожно поддерживая перевязанную руку.— Эдди! — крикнула она. — Я поранилась ножницами! Придется носить это две недели!Я обернулась и посмотрела на мать. Та кивнула.— Твоя сестра подумала, что отрезала себе палец, и устроила истерику. Она искала его повсюду, пока не поняла, что он на месте.И вот тут я наконец рассмеялась, и это было здорово — смех помог мне сдержать свои дурацкие слезы. Мама была счастлива, мне исполнилось десять, пришли гости. Эндрю принес собственноручно испеченный торт и корчил гримасы, когда Дон с ним жеманничала. Все было хорошо.Глава шестнадцатаяЯ медленно закрыла «Ребекку», хмуро глядя в окно поезда. На самом деле все было плохо. Я все время помнила, что вступила во второе десятилетие в панике и тревоге, и торжественно клялась, что если у меня когда-нибудь будут дети, я ни разу не исчезну без предупреждения. И строго-настрого запрещу вечеринки-сюрпризы.Послышался резкий звук из динамика, и Эндрю вздрогнул.— Что происходит? — Он принялся оглядываться по сторонам, щуря сонные глаза. Машинист сообщил, что через минуту мы отправляемся. — Уже утро? — Эндрю опять закрыл глаза и вытянул вперед нижние конечности, задев женщину, сидевшую напротив, и та испуганно поджала ноги.— Извините, — сказала я ей. —