– Завтра всем сообщите, что я умер, – сказал император, и все ахнули. – Надо соблюсти все положенные ритуалы, завещанные еще моим прадедом Петром Первым. Тело обязательно вскрыть и забальзамировать, внутренности, как и предписано, вынуть. Сердце и мозг поместить в серебряную вазу со спиртом и запаять. Остальное поместить в дубовый ящик, внутри обитый свинцом, с запирающейся крышкой. И вазу, и ящик обить черным сукном и перевить серебряным шнурком. Забальзамировать тело следует очень плохо, а везти гроб в Санкт-Петербург надобно как можно дольше, чтоб никто так и не смог дознаться, что это не я. Маменька моя непременно настоит на открытии гроба. Так вот она не должна там уже ничего увидеть к тому времени. Причин может быть тысячи, например, плохой бальзамировщик, возьмите пьяницу какого, чтоб не просыхал и не вникал особо. Останавливайтесь по пути чаще положенного, можно в каждом попадающемся городе, и заказывайте литургию в особо больших храмах. Также пусть народ идет простится к царю, так к марту в столицу и приедете. – Чей труп повезем, – откашлявшись, спросил Петр Волконский, что было для него несвойственно. Он был настолько молчаливый человек, что про него шутили, что произносит господин генерал только одно слово в год, и всегда это слово «нет». – Так Пашкин и повезете, – ответил Александр, перекрестившись. – Вместо него похороните какую-нибудь икону и крест поставьте хороший, – это он уже давал указания Пашкову. – История замкнулась, – произнес он тихо, уже как бы разговаривая сам с собой. – А как же трон, как же Россия? – спросила Елизавета Алексеевна, вытирая тихие слезы. Александру понравилось, что она не спросила «а как же я?», в первую очередь подумав о стране, что стала уже для нее родной. Права была бабка Екатерина, когда говорила ему, что русский – это не национальность по рождению, русский – это состояние души. Человек, поживший в этой стране, поневоле становится русским. Скольких сама Екатерина сделала русскими, не считая, конечно же, саму себя. Александр, родившийся в России, не мог даже представить, что его бабка Екатерина Вторая была немкой. Он доселе не знал более русского и преданного Родине правителя, чем она. Вот и Елизавета изменилась, понимает, что России без царя никак. – Еще два года назад я подписал секретный манифест, в котором принял отречение от престолонаследия брата Константина и признал в качестве законного наследника младшего брата Николая, – объяснил Александр. – Ему я напишу зашифрованную записку, и только он сможет понять надпись. Еще в детстве, будучи мальчишками, мы придумали свой личный шифр, на особый случай. Не думал я, но, видимо, такой настал… – Будут вопросы о том, что ты, государь, человек глубоко верующий, а мы, зная, что ты умираешь, не пригласили к тебе священника, – вдруг заметил лейб-медик Вилье. – Скажите, что не было предпосылок для беспокойства, на выздоровление пошел, – рассудил Александр и, видя, что лекарь хочет что-то возразить, добавил: – Не пекись о своей репутации, не стоит – это мирское все. – Я теперь навсегда останусь лейб-медиком, не сумевшим вылечить императора, – грустно, но покорно произнес он. – Люди поговорят и забудут, – успокоил его император. – Людские пересуды недолги, не о том думаешь. А священника не зовите, не стоит врать святому отцу, не дело это. Позже, примерно через год тело обязательно извлеките и перезахороните по всем правилам, негоже Пашке в императорской могиле лежать, пусть лучше пуста будет. – Я с тобой! – Елизавета Алексеевна, не выдержав, и кинулась в ноги Александру. – Куда бы ты ни шел, возьми меня с собой. – Нет, – Александр подхватил жену и поднял с пола. – Наша с тобой земная жизнь закончилась. Теперь встретимся мы с тобой, только когда предстанем пред Богом и, возможно, там будем более счастливы. – Куда ты?.. – сквозь слезы вновь спросила Елизавета. – Этого не знает никто, – пожал плечами Александр, – даже я. Одно я знаю точно: для России моя смерть теперь лучший исход событий. Это произойдет сейчас, когда они не готовы, и когда у власти будет Николай. Он не ходил с ними в атаку и не праздновал вместе победу в Париже, ему будет проще с ними разобраться, я бы не смог. – Государь говорил такие вещи, что окружающим казалось, что он не вышел еще из бреда. – Россия может уничтожить себя только изнутри. Я же не смогу уже предотвратить всей беды, но, возможно, я смогу отмолить Россию у Господа. Присутствующие не понимали его, но они видели, что не им, а больше себе сейчас говорит эти странные и непонятные слова Александр. Именно в эту минуту и родился на свет Федор Кузьмич, блаженный старец, называющий себя безграмотным крестьянином, но иногда по привычке переходящий на французский язык. Глава 14. Костер После ужина решили сделать по-пионерски – развести костер, вернее, на этом настоял Сильвестр Васильевич, утверждая, что языки пламени и общность людей у костра позволяют лучше думать. Он утверждал, что мысли благодаря пламени переплетаются и могут решить даже самые непростые задачи. Недаром испокон веков все ритуалы проводились у костра или свечи, Сильвестр утверждал, что надо брать лучшее у предков, и все ему подчинились. Получился своеобразный мозговой штурм, только не в офисе, а по-походному, у костра. Огромные комары и прохлада, которая приходила, лишь только солнце садилось за горизонт, а также периодический моросящий дождь, который поддерживал постоянную влажность воздуха, не были поводом для отказа от идеи. Глеб принес гитару, но все как-то не начинал играть, продолжая мучить струны переборами, и всем было очень грустно. Не хватало в их компании лишь рыжего Славки, который так поспешно сбежал с общего собрания и больше не появлялся – вот он делал это мастерски и уже не раз пел под гитару. Его отсутствие беспокоило только Настасью, она постоянно у всех спрашивала про него и даже ходила искать по территории, но так и не нашла. «Мне нужно с ним поговорить», – оправдывалась она перед презрительно усмехающимися ребятами, но Славка как сквозь землю провалился. Зато в их команде случилось неожиданное пополнение. У костра с ребятами сидела Верочка – девушка, которая тоже пробовалась в команду и проиграла Владу. Именно ее и выследили на кухне столовой Вовка и Полина Васильевна. Девчонка была очень обижена на своего конкурента за полностью подтасованное голосование, она понимала, что Влад всех подговорил. Грусть и обида, возможно, прошли бы бесследно и вскоре забылись новыми событиями, на которые в молодости жизнь не скупится. Но случай изменил все, а всем известно, что случай – псевдоним Бога. Так и решила Верочка, когда узнала, что соревнование будут проходить на турбазе, где ее дядя, мамин двоюродный брат работает директором. Таких совпадений не бывает, подумала Вера и посчитала его знаком судьбы. Именно тогда у нее родился план мести Владу, коварный и, как ей показалось, очень тонкий. Представить самоуверенного и резкого парня параноиком, которому всюду мерещится привидение. Помня про легенду о Черном монахе, она нашла у дяди огромный дождевик и стала являться Владу по ночам, подкарауливая его в самых темных местах. Именно поэтому Еве и показалось, что фигура парит в воздухе – огромный военный дождевик почти скрывал две тоненькие ножки Верочки. – Дай сюда, – сказал Вовка, отобрав у парня музыкальный инструмент, который он по-прежнему мучил. – Что ты над ней издеваешься? Гитара петь должна, а не твои новомодные мелодии повторять. Итак, внимание, выступает Вовка Петровский, прошу любить, кормить и никогда не бросать, как говорил кот Гарфилд. Все немного оживились и даже заулыбались. Вовка же не только отобрал гитару, но и еще взобрался на пень, обнаруженный неподалеку, как на импровизированную сцену. – Я не плачу, что сейчас не имею царстваИ бывалого коня нету в подчиненииИ по миру у меня вечные мытарства,Но все это ерунда, все без исключения. Там, за диким лесом,Знаю наперед,Волшебная принцесса,Переживая, ждёт. Я давно уже бы дал заднюю на печкуИ трехглавого дракона просто пожалел.Но ведет меня судьба к красному крылечку,В царство тридевятое, пока не протрезвел. Там, за диким лесом,Знаю наперед,Волшебная принцесса,Переживая, ждёт В этом мире потерять можно очень многоеИ, на красное поставив, получить зеро;Только счастье у людей – штука однобокая,Потому то надо верить только лишь в одно. Что там, за диким лесом,Знаю наперед,Волшебная принцесса,Переживая, ждёт. Пока все наслаждались Вовкиным заводным пением, которое немного взбодрило ребят, к Полине подсел Сильвестр и спросил: – Вам он не кажется странным, ну, каким-то не таким, как не из нашего мира? От точного вопроса Полина даже вздрогнула, потому что сегодня несколько раз эта мысль приходила в голову ей самой. – Вот опять же, как он догадался о Верочке? – продолжал возмущенно шептать Сильвестр. – Ну, я как свидетель скажу вам, что он не о Верочке догадался, а о том, что тот, кто пугал Влада, не из своих. Своим это было невыгодно. Зачем? Им нужно было срочно с ним договариваться. Тут было нечто другое, какая-то месть, пугающему ничего не требовалось от Влада, только его испуг. Поэтому он решил, что лже-монах на самом деле – инородное тело в нашей истории, не относящееся к тому, что тут происходит. Детский сад по сравнению с убийствами. Плюс ко всему, то, что это что-то личное, говорит и то, что монаху не нужен был никто другой. Другие ребята не видели его, а Ева заметила совершенно случайно. – Представляю, как девчонка испугалась, увидев вас, выпрыгивающих из подсобки, – заметил Сильвестр и хмыкнул. – Ладно Верочка, – поддержала его веселье Поля, – видели бы вы глаза поварихи! Я, если честно, очень испугалась, что они у нее вывалятся. Сильвестр стал хихикать, представляя эту картину, и Полина, видя, как еще два дня назад ненавистный ей Пират умеет смеяться, посмотрела на него внимательней. Человек, умеющий так смеяться, априори не может быть плохим, подумалось вдруг ей. – Верочка побежала, – продолжила веселить коллегу Полина, – повариха грохнулась, Вовка с криками «всем лежать!» перепрыгнул через нее, как бегун через барьер. Видимо, не имея подходящего опыта, он пнул ногой повариху прям в глаз, которым сейчас она вполне может подсвечивать улицу. Вовка же на ходу извинился и продолжил погоню за Верочкой, но надо знать нашу повариху – она встала и побежала за Вовкой. И не в упрек его спортивной подготовке, почти его догнала. Я же, – Поля уже сама хохотала, – поняла, что операция под угрозой срыва, решила остановить повариху и побежала уже за ней. И вот такой веселой компанией мы вбежали в корпус директора турбазы, где все дружно и свалились скопом поверх ничего не понимающего Дениса Николаевича. Все орут, Верочка голосит: «Дядя, я не виновата!». Вовка призывает всех к переговорам, а повариха кричит: «Держи вора!». Почему она решила, что Вовка вор, я не знаю, но, видимо, ее зов был самым убедительным, потому что Денис Николаевич последовал именно ему и схватил Вовку. Я, понимая, что объяснять долго, решила удержать Верочку, а повариха, заподозрив меня в сговоре с вором, резко обхватила меня двумя руками. Вот так мы и стояли, как родные люди, не видевшие друг друга сто лет, минут двадцать, пока не разобрались, в чем дело. Сильвестр уже хохотал в голос, не в силах остановиться, Полина тоже уже смеялась от души, вспоминая их дневные приключения. На миг как будто исчезли убийства, смерть Влада и Черное озеро с пропавшей иконой деда. Стало так хорошо, просто хохотать у костра с совсем не злым Пиратом, что ничего другого просто не существовало. На мгновение она перевела взгляд на Вовку, и тот ей одобрительно подмигнул. – Но он и правда странный, – невпопад вдруг сказала Полина, перестав смеяться. – Тут я с вами соглашусь. Вечер уже опустился на лагерь, и теперь свет от костра словно бы отделял их от остального мира, разделяя пространство на свое и чужое. Поэтому очень неожиданным для всех и немного пугающим выглядело появление Славки. Никто даже не заметил, как он оказался на границе света и тени, но лишь только Вовка закончил свои веселые песнопения, в образовавшейся тишине на фоне потрескивающих дров он не очень уверенно произнес: – Мне кажется, я знаю, где Влад оставил карту. 1 мая 1826 года Таганрог Елизавета Алексеевна, а в девичестве Луиза Мария Августа Баденская смотрела в окно, где первая весенняя гроза распугивала невежественных дворовых. Эта яркая вспышка напомнила ей балы времен Екатерины. Она любила мысленно возвращаться к царствованию императрицы Екатерины и, хотя застала всего четыре года, будучи в таком возрасте, когда мало размышляют, эта эпоха осталась для нее образцом, мерилом. Было у Екатерины много слабостей, наверное, были и недостатки, но никто не постиг, как она, искусства царствовать. Даже Александр, не говоря уже о его ненормальном отце Павле. О преемнике ее супруга, младшем брате, Елизавета вообще не хотела даже думать после того, как жестоко он обошелся с бунтовщиками на Сенатской площади. Елизавета Алексеевна хотела встретиться с Николаем и просить о милостивом приговоре для некоторых из них. Многих она знала лично, причем как героев отечественной войны. Ей хотелось напомнить об их заслугах и попросить за них, но ей отказали в аудиенции и настойчиво рекомендовали не лезть в государственные дела. Говорят, Николай не слушал даже мать, которая просила его не зверствовать. После смерти мужа она любила вникать в государственные дела, почувствовав себя главой семьи. Елизавете Алексеевне, вспомнилось, что когда открыли гроб, в котором по указу Александра очень долго везли тело Пашки, то там уже никого было не узнать. Но, видимо, материнское сердце обмануть нельзя, потому как Мария Федоровна, сначала настоятельно требовавшая открыть гроб, после увиденного воскликнула: «Это не мой сын!». Елизавета вновь посмотрела в окно. Это были плохие воспоминания, а хотелось вернуться к хорошим. К тому, пусть недолгому времени, когда она и Александр были влюблены друг в друга по-настоящему. Наверное, самое важное в жизни, это знать, что любовь у тебя была. Что ты все же испытал это невыносимо прекрасное чувство, которое дается не всем в этой жизни. Правда, потом меж супругов был лед, и даже когда она пожелала сопутствовать ему в военной компании 1812 года, то и там отношения были натянутыми. Хотя Елизавета Алексеевна и купалась в славе своего венценосного супруга, но ее это не радовало. Свекровь с неприязнью говорила, что ни одной императрице столько не кланялись, как ей, и это было правдой. По пути ее следования за войсками, возглавляемыми Александром, ее восторженно встречали русские воины, в том числе, те, за кого сейчас так болела душа. Ей рукоплескала вся Европа. В Берлине в честь ее выпустили монетки-жетоны, которыми осыпали улицы, ей посвящали стихи, в ее честь воздвигали триумфальные арки. «Самое дорогое украшение востока появляется, чтоб порадовать страны западной Европы» – так было написано на транспаранте при въезде императрицы Елизаветы в Кёнигсберг. Но Елизавета Алексеевна не была глупа и знала цену всем эти восторженным встречам – просто Европа почувствовала силу русского оружия и по-настоящему испугалась. Когда-то Елизавета Алексеевна писала своей матери, что чем дальше заходит Наполеон, тем меньше шансов сесть за стол переговоров. Русские могут договориться, пока не пролилась русская кровь, но когда смерть приходит в каждый второй дом, то уже народ не даст своему государю говорить о мире, если даже он того захочет. Так что Мария Федоровна завидовала зря, хотя она так и не стала такой же русской, как Екатерина или Елизавета Алексеевна. Во время войны она очень пеклась о землях своих родственников в Европе и требовала от Александра подписать мир. Но, как и Николай сегодня, так и Александр матушку свою не слушал и делал так, как учила его бабка Екатерина, – бился до конца. Елизавета Алексеевна очень тогда гордилась мужем, в душе мечтая с ним помириться. И вот тогда Николай Михайлович Карамзин, добрый друг выступил неким адвокатом. Огромного ума и знаний человек, Елизавета не забудет, как он когда узнал, что она первый год своей жизни была настолько мала и слаба, что врачи лишь разводили руками и предлагали родителям уповать на Господа, сказал: «Вы просто, дорогуша, сомневались, принять ли жизнь». Вот и тогда, после победы он сказал Александру просто и мудро, что он должен помириться с супругой. К счастью, император прислушался к нему, и они еще десять лет прожили в любви и согласии. Нет, она не была такой же, когда они только полюбили друг друга, она стала более настоящей, повзрослевшей и глубокой, как зрелое вино. Мысли пробежали по жизни и вернулись обратно, в Екатерининское время. Вдруг вспомнились стихи: Я буду любить тебя, бесконечно долго;Воспоминания нитями держат связь.И память хранить с яростью волка,Непрерывно о наших душах молясь. Уже не страшны мне пустые глаза разлуки,Холодные годы грядущей и злой немоты.Я счастлива, слышу волшебные фуги,Ведь знаю, что где-то на свете есть ты. Екатерина очень любила любое творчество и даже проводила поэтические вечера. Елизавета Алексеевна никогда не участвовала в них, считая свое творчество чем-то неинтересным и глупым, но присутствовать обожала. В последние же полгода затворничества, она стала чаще поверять мысли бумаге, словно бы общаясь с Александром посредством письма. Вела дневник и тайно писала письма матери, потому что Николай и свекровь не приветствовали это и вообще старались контролировать всю переписку вдовствующей императрицы, боясь заговора и ее претензий на трон. Но Елизавета Алексеевна не собиралась претендовать на престол, она знала больше остальных, и с этими знаниями, в кои посвятил ее Александр, она уже не могла, как они, просто и шаблонно смотреть на мир. Все ее записи были о муже и для мужа. Вот и эти стихи она посвятила ему, теперь только ему, поняв, что все остальные мужчины, которые встречались ей, просто меркли в сравнении с ее истинно великим мужем, с которым ей посчастливилось прожить жизнь. Ощущалось так, будто она подводила итоги, но, по сути, так оно и было. Елизавета Алексеевна решила поступить, как ее венценосный супруг – уйти в монастырь, умерев при этом для мира. Остались те же друзья, что помогут ей сделать это. В отличие от Александра, в ее случае все будет проще и тише. 4 мая 1826 года во время путешествия из Таганрога в Санкт-Петербург, в городе Белев Тульской области умерла российская императрица Елизавета Алексеевна. А в девичьем монастыре Сырков Новгородской области появилась Вера Молчальница, православная подвижница, хранившая обет молчания двадцать три года.