– Я знаю, – повторил преподаватель – На самом деле все просто – это фамилии, а мы с вами глупцы. Глава 25. Сильвестр Это правда было очевидно и очень просто, стоило только взглянуть на эти слова под правильным углом, и Верочка, та, которую он не взял в команду, а также Герасим, которого он без сожаления и уговоров выдворил, ему в этом помогли. Видимо, он совсем не разбирается в людях, на этой мысли он с болью посмотрел на Полину. Как же страшно было ошибиться. С помощью этих ребят все загадки Влада разгаданы, только бы не зря, только бы это был правильный путь к иконе. Пусть деда нет, но икону вернуть обязательно надо, наверняка у того есть какие-нибудь родственники. Так ребятам будет легче жить, они снимут вину за этот глупый поступок. И пусть облако разблокировать так и не удалось, но воровство возращенной уже иконы, снятое на телефон, не будет висеть дамокловым мечом над их головами. Наверное, именно поэтому абсолютно все, в едином порыве хотели найти икону. – Значит так, – сказал Сильвестр, когда все замерли в ожидании после его слов, – начнем с того, что Шадра и Иодко это фамилии. «Девушек с веслом» кто только ни делал, но все же первым был скульптор Иван Шадра, который сотворил ее для парка Горького. Девушка была обнажена, имела красивую фигуру и породила множество споров и слухов вокруг себя. Спустя некоторое время Ромуальд Иодко тоже заполнял своими красавицами парки поменьше и попроще. – У него девушки тоже были нагие? – усмехнулся Илья. – Нет, – ответил Сильвестр парню, – его дамы были одеты, кто в купальник, ну, а кто даже в шорты и футболку. – Получается, если наша девушка не Шадра, а Иодко, значит, с веслом кто-то должен встать одетым. Я бы, конечно, лучше скульптуру Шадры посмотрел, вон, хотя бы в исполнении Настасьи, – выдвинул свою версию Илья, продолжая веселиться. – А губа не треснет? – огрызнулась девушка дерзко. В этот момент на поляну вернулся Славка Новгородцев, держа в руках настоящее большое весло. – Где ты его так быстро достал? – спросила Полина, оглядывая нужный им реквизит. – Вы не поверите, – ответил Славка радостно, – оно стояло в кустах под окнами нашей веранды, где я сидел, когда увидел обратную сторону доски. Я еще тогда подумал, что оно здесь делает. – Где ты подслушивал, так и скажи, – ехидно поправил его Илья. – Если бы он не подслушивал, мы бы остались без весла, – попыталась сгладить ситуацию Полина. – Так что там, Сильвестр Васильевич, с нашими девушками, неужели разница только в одежде? Как-то не сходится. – Вы правы, Полина Васильевна, – ответил он ей официально. Ему очень сильно хотелось обратиться к ней на «ты», в этом было что-то личное, что-то доверительное, словно переход на следующий уровень, но при студентах он не хотел ее компрометировать. – У девушек было другое и, наверное, самое главное отличие: они держали весла в разных руках. В парке Горького стояла дама, держащая весло в правой руке, Иодко же своим спортсменкам давал весла в левую руку. – А вот это все меняет, – согласилась Полина, и Сильвестру даже показалось, что она ему подмигнула. – Давай, Настасья, забирайся на постамент, время уже подходит. – А что я? – возмутилась та, но было видно, что она не против. – В какую сторону-то лицом? – В ту, где была раньше прикреплена табличка, – сказал Сильвестр, помогая девушке залезть, а Славка, точно факел, передавал ей весло. Тени уже ложились на землю, пытаясь вытянуться подальше. – Да не прижимай ты его, – посоветовал Сильвестр Настасье, – поставь рядом, а верх даже немного отодвинь. Все столпись вокруг тени, которая медленно, но все же двигалась. Когда время наступило, то максимум тени весла остановился на старом и трухлявом пне. – Так просто, – хмыкнул Илья. – Зачем все это было городить? – Это же Влад, он хотел, чтоб мы побегали, понаблюдать за нами, как за подопытными крысами, – зло сказал Глеб. – А он просто отдал ее трухлявому пню, – произнес Илья разочарованно. Вовка потрогал пень, и тот пошатнулся. – Помоги, – крикнул он Сильвестру, и они вдвоем подняли его и перевернули. Там, внутри старого пня, переливаясь бликами в лучах солнца, лежала старинная деревянная икона святого Георгия Победоносца. Вздох восхищения пронесся над поляной, и словно тяжелая ноша упала с души. 19 января 1864 года Келия в усадьбе купца Хромова на Монастырской улице Город Томск За окном завывала метель, протяжно и страшно. Федор Кузьмич последнее время сильно болел, и потому приютивший его благодетель, купец Хромов предлагал устроить сиделку, но тот всячески отказывался. – Коли хочешь мне помочь, найди парнишку маленького, чтоб по хозяйству помогал, а я его чему-нибудь в ответ обучу, и тогда у нас все будет по справедливости. И вот после тех слов, уже третий месяц с ним в небольшом ските жил дворовый парнишка лет десяти. Мальчонка был на все способный – и дров наколоть, и печку истопить, и даже кашу сварить. Вот и сейчас, под звуки завывающей метели он, растопив печь, кормил с ложки ослабевшего вконец Старца. – Расскажи мне еще про войну, дядька, – попросил он, деловито обтирая от каши рот Федора Кузьмича. – Да что в той войне интересного, – вздохнул старик. Он словно бы устал жить и оттого не очень-то цеплялся за этот мир. – Ну как же, – воодушевленно говорил малой, – пушки, солдаты, генералы. И Наполеон, пакость такая, силен до жути был. Вот как мы смогли, как сдюжили, это же чудо было истинное! – Так сто раз уже рассказывал, – ответил Старец, слабо ухмыльнувшись ребячьему восторгу. – Давай лучше про победу расскажу, – предложил он своему кормильцу. – Так победа – это не интересно, – махнул рукой мальчонка. – Победа – это радость, война – это горе, – сказал Старец, и мальчонка не стал с ним спорить, видимо, решил, что пусть хоть про победу расскажет, а то вообще замолчит. – Когда русские вошли в Париж, город замер в страхе и ожидании погромов, – медленно заговорил старец, – но русский император строго-настрого запретил своим войскам бесчинствовать, трогать музеи и дворцы, а также мирное население. Немного присмотревшись к русским, которых в Европе называли дикарями, француженки были безмерно удивлены. Офицеры были красивы, воспитаны и вполне сносно говорили по-французски. Но больше всего парижских жителей поразили наши казаки. Они были огромны, косая сажень в плечах, имели шикарные усы и длинные сабли. Каждый вечер весь Париж приходил к реке Сене, смотреть, как наши казаки сначала купают в реке своих лошадей, словно бы это был их родной Дон, а после, под восторженные возгласы публики, сами моются, да при том в неглиже. Мальчонка захихикал тихо и радостно, отчего и Старец улыбнулся. – Да, эти купания обсуждались даже в высших слоях французского общества, не говоря уже о простых гражданах, – добавил Федор Кузьмич. Было видно, что ему приятны эти воспоминания. – А еще чего веселого было? – спросил мальчонка, продолжая кормить Старца. – Я сам не видел, – подумав, продолжил Федор Кузьмич, – но мне рассказывали, что наши русскую смекалку там применили. Французы приносили бутылки вина без счету, и лишь когда посетители питейного заведения собирались уходить, считали пустые бутылки на столе. Наши это приметили, и большую часть уже выпитого составляли под стол, отсюда выходило, что платили они намного меньше. После даже в Санкт-Петербург перенесли эту традицию, мол, если пустая бутылка на столе, то денег не будет. – Откуда ты, дяденька, так много знаешь? – вздохнул паренек. – Наверное, от этого голова и болит? В ответ Старец лишь грустно улыбнулся. – Вот на днях тебя сам архиерей посещал, – назидательно сказал пацан, – уговаривал исполнить долг христианина, говеть тебя уговаривал, а ты чего отказался, вон, больной совсем. – Если бы я на исповеди не сказал про себя правды, небо бы удивилось, а если бы сказал, удивилась бы земля, – произнес Федор Кузьмич. – Так что нельзя мне. – Так ведь и помрешь скоро, душу не облегчив, – деловито пробурчал мальчонка, обмывая пустую посуду. – А я завтра и помру, – спокойно согласился старец. – У меня к тебе дело особенное есть. Сможешь ли ты тайну хранить? – спросил он у малого. – Вот те крест, – ответил тот, перекрестившись и поцеловав висевшее на шее распятье, и с большим вниманием присел рядом с Федором Кузьмичом. – Видишь, в углу икона стоит, – продолжил старец, немного задыхаясь. – Возьми ее и храни, как душу свою бессмертную. Детям передавай и внукам о том, что беречь ее надо строго в тайне. С этого места не съезжай и потомкам своим прикажи здесь жить весь век. Икона эта непростая, она Россию бережет, покуда икона на ее территории и владеет ею русский с чистыми помыслами, выстоит Родина все пройдет. Однажды, когда придет время, здесь появится монах из Георгиевского монастыря, ему и отдадите, более никому и никогда. Обещаешь? – Обещаю, – ответил малец и добавил: – А чего им сейчас нельзя забрать ее? Пущай там хранится, делов-то. – Времена грядут дикие, иконы будут жечь, храмы сносить, нельзя ее туда, здесь она целее будет. Только ты о ней помалкивай главное, людская молва очень быстрая, может и беду принести. Уразумел? Мальчонка лишь кивнул головой. – Вот и молодец. Сейчас сними икону и под рубаху спрячь, не то утром в суете забудешь, а после тебе уже никто ее не отдаст, – дал указания Старец. Мальчишка проворно залез на табурет и снял икону. – Как зовут-то тебя? – спросил вдруг Федор Кузьмич малого, и тот немного растерялся от его вопроса. Странность была в том, что они прожили вместе бок о бок три месяца, и Федор Кузьмич ни разу не поинтересовался его именем. – Пашкой кличут, – ответил мальчонка удивленно. – Пашка Малахов. – Я так и думал, – выдохнул Старец и закрыл глаза.