– Уверен, она не хотела показаться недружелюбной. Она злится на меня, не на тебя. Весь этот план не пришёлся ей по душе. Но мне кажется, что всё прошло хорошо. – Конечно. Легко вам говорить, – я несколько раз на пробу вращаю запястьем и морщусь. – Вас никогда не смущало то, как люди изливают на вас свои чувства? Он пожимает плечами. – Просто рад, что могу принести в этот мир немного больше радости. Я разглядываю его лицо, пытаясь увидеть в нём хотя бы намёк на сарказм. – Ну конечно, звучит совершенно в вашем духе. – Так как насчёт того, чтобы выпить? Он приглашает меня? Я киваю до того, как успею передумать. Не знаю точно, что происходит между нами, но, по крайней мере, он больше не злится. Пока. *** Он отводит меня в крошечный, почти пустой паб, расположенный чуть дальше по улице. В зале я не вижу ни одного знакомого лица (и славу Богу), и только мы вдвоём сидим за барной стойкой. Он заказывает две порции своего любимого бурбона, и я даже не спорю, поскольку сейчас мне без разницы, что попадёт мне в рот, при условии, что это жидкость и в ней есть алкоголь. – Твоё здоровье, – говорит Эдриан, поднимая бокал. Бурбон приятной, обжигающей волной прокатывается по моему горлу. Я всё ещё чувствую, как сводит руку, но, будем надеяться, это пройдет. – Если я заработаю синдром запястного канала, за лечение платить будете вы, – жалуюсь я. – Ну конечно. Удачи тебе с тем, чтобы доказать, что ты не заработала его, мастурбируя на мои книги, – он опрокидывает в себя бокал, выпивая алкоголь в один глоток. Я фыркаю. Я уже настолько далека от того, чтобы чувствовать смущение в его присутствии, что даже не возмущаюсь. – Вам лучше заручиться поддержкой адвоката, засранец. Он смотрит мне в глаза. – Смотри-ка, ты даже не стала этого отрицать. Именно в этот момент я вспоминаю, что он не знает. Он остаётся в блаженном неведении насчёт моей зависимости от Натали МакБрайд, начавшейся ещё до нашего соглашения. Моё лицо заливается краской, несмотря на мои попытки оставаться невозмутимой. – Я и не собиралась удостаивать это ответом, – сообщаю я ему. Надеюсь, это звучит убедительно. – Я прошу прощения за всю эту ситуацию с бассейном, – внезапно говорит он. Он медленно вращает бокал на стойке. – Не за сам инцидент. Но за то, что вёл себя как кретин из-за него. – Не вели, – говорю я ему. – По крайней мере, не больше обычного. Не думаю, что кто-либо из нас знал, что с этим делать. – Ты точно знала, что с этим делать, – он слегка усмехается. – Прости. Ты права. Вздыхая, я опираюсь локтями на барную стойку. – Это просто было неожиданно. Он кивает, жестом заказывая себе ещё один бокал бурбона. – Я всегда думал… ну, учитывая, что прошло пять лет, наверное, я думал, что если бы что-нибудь должно было случиться, то это бы уже случилось. Я посматриваю на него искоса, с осторожностью. – Вы думали об этом? Он мягко усмехается. – А ты нет? – Не до недавнего времени, – говорю я ему. Я даже не уверена, что это до сих пор правда. У Эдриана дёргается рот. – Почему ты всегда лжёшь? – Честно, я не думала… – я прочищаю горло. – Не то чтобы вы не были… привлекательны, разумеется, – я снова начинаю краснеть. – Просто я никогда по-настоящему не улавливала тех флюидов. И, полагаю, была слишком занята тем, что ненавидела вас. – Эти чувства не обязательно должны взаимоисключать друг друга, знаешь ли, – его колено сталкивается с моим под стойкой, и я не могу сказать, намеренно он это делает или нет. – Это и правда так плохо – работать на меня? У меня вырывается смешок. – Вы серьёзно? – Я знаю, что со мной трудно, но… – он хмурится, глядя на свой бокал. – Ты похожа на человека, который любит вызовы. – По-видимому, так и есть. О, да какого чёрта. Я допиваю свой напиток и заказываю ещё один. Он продолжает смотреть на меня, ожидая нормального ответа. Как, чёрт возьми, я могу объяснить эту ситуацию тому, кто не имеет о ней ни малейшего понятия. – Вы придумываете мне прозвища, огрызаетесь на меня, стоит мне принести вам кофе на пять минут позже, и катком проходитесь по моей личной жизни. Вы всё критикуете. Вы никогда, никогда не благодарите меня, даже ни разу не подарили мне открытку на Рождество. Но я знаю, что вы такой, какой есть, и я всё ещё здесь, так что… Полагаю, в действительности это не ваша вина. Это я виновата, что ожидала чего-то другого. Он сидит тихо и, не отрываясь, смотрит на барную стойку. Я задаюсь вопросом, услышал ли он хоть что-нибудь из того, что я сказала. – Не думал, что для тебя важны рождественские открытки, – наконец говорит он ровно. – Из всего сказанного вы услышали только это? У него всё ещё тихий голос. – Не уверен, что понимаю, что ты хочешь мне сказать, Меган. – Ничего, – я пожимаю плечами. – Именно вы подняли эту тему. Хотите, чтобы перед вами рассыпались мелким бесом, поищите в другом месте. Эдриан пробегает пальцем по ободку бокала. – Ненависть – это сильное слово. – Мне нравятся сильные слова, – возможно, это просто бурбон, но, по-моему, он действительно выглядит… подавленным. Я бы рассмеялась, не будь это так грустно. – Эй, – говорю я, касаясь его плеча. – Да ладно, приятель. Вы тот ещё засранец, но на самом деле я, – я сглатываю с трудом. – На самом деле я не ненавижу вас. Как только я произношу это, я понимаю, сколько в этом правды. – Почему нет, чёрт возьми? – он смотрит на меня с тенью улыбки. – Ты только что описала худшего в мире босса. Я бы его уже прикончил. – Я подумывала об этом, – моя рука всё ещё лежит на его плече, но я не убираю её. – Но кто бы тогда поддерживал во мне дух смирения? Он смеётся, почти беззвучно, а потом соскальзывает со стула и вытаскивает бумажник. – У меня болит голова, и мне нужно выспаться. Этого должно хватить, чтобы заплатить за напитки, и на такси домой. Я киваю, стараясь избавиться от этого ужасного чувства внутри. Невероятно, но теперь мне его даже жалко. *** Я решаю воспользоваться метро и пройти остаток пути до дома пешком. На улице всё ещё хорошо, и мне хотелось бы побыть наедине со своими мыслями. Я оставляю очень щедрые чаевые бармену и засовываю оставшиеся деньги в карман, чтобы вернуть их Эдриану позже. Почему я чувствую себя такой виноватой? Я сказала только правду. Ему нужно было всё это услышать. Но, кажется, мои слова его сильно задели, как будто он не осознавал всего этого – или, по крайней мере, не хотел осознавать. Вспомнив о том, что в моём кухонном шкафу нет ничего кроме половины пачки «Трискитс» (закуска в виде квадратных вафель из цельнозерновой муки, которую производит компания «Набиско» – прим. переводчика), я останавливаюсь рядом с продуктовым магазином. Не знаю, чего я хочу, но, думаю, стоит хоть чем-то заесть бурбон. Я зависаю над полкой с сырами и смотрю на марки, в действительности не видя их, когда кто-то касается моей руки.