– Тишина, товарищ майор, – глубокомысленно заметил Корзун через минуту, – эта колонна уже переправляется через мост и входит в Шпандау. Наши не препятствуют. Может, в ловушку заманивают? – Может, и так, – согласился Ракитин, – а может, устали, воевать надоело. – Это как? – не понял Шашкевич. – Такого не бывает, товарищ майор. – Много ты знаешь, чего не бывает… Предел наступает, Федор, всему на свете наступает предел. Может, нашим сил не хватает, чтобы противодействовать прорыву. Лично я выпустил бы их из города – пусть себе чешут. А на открытой местности перекрыл бы дорогу да условие поставил: жить хотите – лапы вверх. А не хотите – как хотите… – Зачем им на запад, товарищ майор? – Американцам хотят сдаться. Американцы добрые – у них немцы не хозяйничали, города с населением не уничтожали… Надеются, что сжалятся над ними, а если и поместят в лагерь, то ненадолго. И условия содержания у союзников им нравятся больше, чем у нас. Поят, кормят, на «вы» обращаются. Представляете, сколько их уже в плену у американцев? По всей Европе с запада на восток собрали. Можно новую армию сформировать и снова на восток бросить… – Вот уж нет, – лениво пробормотал Вобликов, – повторно этот фокус у них не пройдет, не позволим… Корзун приподнялся, с любопытством повертел головой. – Товарищ майор, а чем же все-таки рояль отличается от пианино? Вы обещали просветить. – То, что валяется, – это рояль, – объяснил Андрей. – В нем струны и весь механизм расположены горизонтально. А если вертикально, то это пианино. Если проще – пианино занимает меньше места. – Повышаем культурный уровень, – обрадовался Вобликов. – А фортепиано? – А фортепиано – это общее название. Ладно, не наседайте, я не такой уж светоч. Там еще педали есть, как в автомобиле. Где-то две, где-то три… – Вы такой умный, товарищ майор, – похвалил Вобликов. – Вот Корзун тоже не дурак, а ничего такого не знает. Учились в музыкальной школе? – Первая любовь училась, – хмыкнул Ракитин. – В консерватории. На пианино брякала и на скрипке скрипела. Мы на свиданиях только тем и занимались, что обсуждали творчество великих композиторов. – Сочувствую, – вздохнул Вобликов. – Надеюсь, вы недолго за ней ухаживали, товарищ майор? «Вообще не понимаю, зачем я за ней ухаживал», – подумал Ракитин. – О чем это мы, товарищи офицеры? – спохватился он. – Хватит антимонии разводить, приготовиться к броску. На той стороне реки послышался шум – приближалась новая колонна. Группа перебежала перекресток, затаилась в руинах. Не запад шли не меньше ста военнослужащих, с парой грузовиков и двумя легковыми машинами. За колонной бежали несколько гражданских – в темных плащах, надвинутых на головы шапках. Двое крепких мужчин поддерживали сутулого полного субъекта в шляпе. Не исключено, что под прикрытием «дружеских штыков» из Берлина пытались вырваться обитатели Имперской канцелярии. Этот факт настораживал. Путешествовать в машинах эти люди не хотели (а видимо, могли), передвигались пешком, всегда имея возможность укрыться в развалинах. Андрей скрипнул зубами. Связи с Крейцером нет, хоть молись, чтобы Трауберг не поменял планы! Улица, идущая ко второму мосту, называлась Шарлоттенштрассе. До нее оставалось метров триста, когда снова пришлось искать укрытие. На этот раз прорыв был серьезным: шла крупная организованная колонна с танками! Выходило не менее полутысячи военных, а с ними сотни полторы «приблудных» – видимо, жители центральных округов, бегущие от Красной армии. Проходили танки, грузовики, их обтекала пехота. Были даже автобусы и артиллерия – бронированные «кюбельвагены» тащили полевые орудия. Похоже, основная «тропа» для отступающих была именно здесь. Время поджимало. Андрей посматривал на часы и недовольно хмурился. За первой колонной с автобусами пошла другая – теперь бежала преимущественно пехота. Лезть в очередной капкан совершенно не хотелось. Но и ждать всю ночь они не могли! – Товарищ майор, вижу справа маленький сквер, за ним, кажется, станция метро, – сообщил лежащий впереди Корзун. – Здесь одна ветка, несколько перегонов вдоль Хафеля. Есть соображения? Ракитин колебался. Больше всего он ненавидел выбирать из двух зол! Что в метро – неизвестно, но бег по тоннелю куда приятнее бега по городу с видом на снайперов и дьяволят из Гитлерюгенд! – Товарищ майор, – добавил Корзун, – боеспособных подразделений в метро нет – они уже три дня как покинули подземелье. Пробежимся, как по беговой дорожке. Терзали сомнения, и все же он махнул рукой – ходу! Оперативники кинулись к углу здания, за которым находился чахлый сквер… Глава десятая Автоматы – под накидками, пальцы поглаживали спусковые крючки. Нервы натянулись до предела. Сначала шли быстро, чтобы проскочить опасный участок, потом сообразили, что не надо выделяться, сбавили ход. Станция была как новая, только вход в нее частично завалило. В недрах даже работало электричество, что было удивительно, но, видимо, имело объяснение. Функционировали лампы на потолке – далеко не каждая, многие моргали, но все же освещение, пусть и тусклое, имелось. Подрагивал пол, в недрах подземелья еще не замерли генераторы. Здесь не было сквозняков, почти не проникал холод. На станцию «Штадтмитте» стекались люди со всех окрестных улиц. В большинстве это были мирные берлинцы. Наспех одетые, обмотанные какими-то шалями, покрывалами, они сидели и лежали вдоль стен. Людей было много, только в первом переходе их скопилось не меньше сотни. Кто-то спал, кто-то пребывал в прострации. Худая девочка в забавном желтом берете теребила безучастную мамашу, жалобно просила еды. Соседи отворачивались, мама даже не слышала, что ей говорят. Люди здесь сидели не один день, все продукты, что взяли с собой, давно съели, боялись подняться на поверхность, обреченно ждали конца. Военных было немного – с нашивками вермахта, и большинство – раненые. За ними ухаживали гражданские. Белокурая девица с бледным лицом меняла молодому лейтенанту повязку на голове. Кровь запеклась, лекарств не было, голова офицера безжизненно свесилась. – Бедняжки, – поцокал языком Вобликов. – Самый незащищенный слой населения, так его… А на что они рассчитывали? Что мы придем и всех по головкам начнем гладить? – Осторожнее давайте, – предупредил Ракитин. – Поди пойми, что у этих «незащищенных» в головах. Всякие тут есть, и оружие могут припрятать. И смотрят на нас со своим понятием… На них действительно смотрели. Люди поворачивались, поднимали головы, провожали бойцов взглядами. В глазах метались страх и непонимание. Не сложно выявить чужаков даже в скоплении народа. Поневоле приходилось ускоряться, поглядывать по сторонам. Навстречу ковылял на костылях раненый с нашивками обер-ефрейтора. Забинтованная нога была согнута в колене. Он чуть не упал, прижался к стене, посмотрел на чужаков воспаленными глазами, в которых было что-то недоброе, угрожающее… Берлинское метро не отличалось глубиной. Не чета московскому. Гранитная лестница, ведущая к поездам, также была занята людьми. Они сидели и лежали, почти не разговаривали. Уже не казалось диковинкой пересекаться с тоскливыми детскими глазами. И здесь присутствовали раненые. От них исходил тяжелый запах, но когда-то чистоплотные берлинцы к нему уже привыкли. Женщины поили раненых, меняли им перевязки. «Гюнтер умер, Грета, – слабым голосом проговорила сухая особа средних лет, – оставь его в покое, он уже не очнется… Грета, не плачь, ему уже не нужна твоя вода. Лучше поищи фрау Тишке, пусть найдет мужчин, чтобы вынесли его на улицу…» Четверых «прохожих» она окликнуть побоялась, хотя определенно их заметила. В равнодушных глазах проснулся страх, они забегали, потом женщина отвернулась, уткнулась в пол. На перроне тоже было людно. Своды просторного зала подпирали монолитные колонны. Бросалась в глаза нацистская символика на стенах и даже потолке. Вследствие известных событий она смотрелась карикатурно. В два конца уходили пустые тоннели. Между колоннами чуть не штабелями лежали люди – в основном дети, женщины, пенсионеры. Запахи царили убийственные. Некоторые тела по виду не отличались от мертвых – возможно, таковыми они и являлись, только убрать их было некому. Мраморный пол был испачкан кровью – недавно здесь кого-то проволокли. Белобрысый лейтенант с перевязанной рукой – еще мальчишка – обнимал здоровой конечностью смазливую молодую немку в смешной шапочке для «выхода в свет». Оба сидели на чемодане, губы немки что-то шептали. Словно поезда ждали. Лейтенант поднял глаза, безразлично посмотрел, как мимо проходят советские контрразведчики. Оружия при себе у немца не было – выбросил. Поступок, безусловно, умный и дальновидный. Раненый фельдфебель привалился к колонне. Из забинтованной ноги просачивалась кровь. Левая рука выше локтя тоже была перевязана. Мужчина сильно ослаб, его никто не опекал. Безразличие к собственной судьбе сквозило в пустом взоре. Внезапно он оживился, в глазах заблестело что-то осмысленное. Правая рука потянулась к лежащему рядом автомату. Он стиснул рукоятку, стал медленно поднимать его одной рукой. Пришлось отстать. Андрей подошел к раненому, поднял «ППШ». Лицо пострадавшего исказилось, покрылось зеленью. Но он продолжил свои попытки. – Не надо пытаться стрелять, – сухо сказал Ракитин. – Иначе это сделаем мы, у нас получится лучше, чем у тебя. Задрожала рука, фельдфебель уронил автомат на колено, изобразил иконописный лик. Андрей нагнулся, забрал у немца автомат, отправился дальше, подмигнув по ходу насупившейся молодой немке. Та вспыхнула, стала покрываться румянцем. Люди перешептывались, смотрели с недоумением. Поднялся невысокий мужчина в пиджаке и мятой кепке, облизнул губы, прихрамывая, двинулся наперерез. – Я прошу прощения. – Он мялся, не решаясь заговорить. – Я не понимаю по-русски… Вы знаете немецкий язык? Я очень прошу простить, что задерживаю вас… – Дитрих, не надо, – проговорила женщина из толпы. – Не подходи к ним, они могут выстрелить, они убьют тебя и нас всех… – Да отстань ты, Шарлотта, – отмахнулся мужчина. – Не могут они нас убить, нас не за что убивать… – Ваша правда, – согласился Ракитин, переходя на немецкий. – Успокойтесь, в вас никто не будет стрелять, если сами не возьметесь за оружие. Что вы хотели спросить? – О, вы знаете наш язык, я польщен… – Мужчина судорожно пытался улыбнуться. – Всего лишь на минутку, господа, товарищи… Я Дитрих Беккер, немецкий антифашист, три года, с 38-го по 41-й, провел в нацистских лагерях – был арестован за то, что помогал евреям и распространял антивоенные листовки… В 41-м меня выпустили, работал машинистом в метро… пока оно не закрылось… Сейчас сидим и ждем вместе с женой, она очень напугана… Женщина даже зажмурилась – ждала выстрела. Губы что-то безостановочно шептали. Наверное, половина присутствующих в этом зале молилась Господу. И где, интересно, был их Господь четыре года назад? – Что вы хотели, герр Беккер? – Ракитин был вежлив, но в объятия предпочитал не бросаться. Что-то ему подсказывало, что ввиду разгрома германской армии количество антифашистов в стране теперь возрастет многократно. – Боюсь спросить, вы знаете, что происходит? Красная армия уже здесь? Не вернутся ли наши… простите, германские войска? Что ждет нас, обычных граждан? Мы сидим здесь третий день, нам приносят новости, похожие на сплетни… Я не могу оставить жену, полгода назад мы потеряли сына, он работал инженером на севере Италии, погиб под бомбежкой англичан… Куда мы должны идти, к кому обращаться? Я могу представить документ, что подвергался гонениям со стороны бесчеловечного нацистского режима… – Какие же новости, похожие на сплетни, вам приносят, герр Беккер? – Недавно подходил человек, он рассказал по секрету, что Гитлер жив, сейчас он находится на севере страны, где готовит мощное наступление, и скоро Берлин отобьют обратно, Красную армию запрут в капкан… – Это ваш выбор, герр Беккер, чему верить. Германские войска в центре Берлина несколько часов назад запросили прекращение огня. Утром будет подписан акт о капитуляции берлинского гарнизона, а через несколько дней – о капитуляции всей Германии. Война окончена, с чем я вас и поздравляю. Мирному населению бояться нечего. Красная армия, в отличие от немецкой, не воюет с гражданскими. Мы – еще не армия, просто идем по своим делам. Доведите до сведения граждан: несколько часов вам лучше не выходить на поверхность, а потом будет можно и даже нужно. Вы же не собираетесь всю жизнь провести в подземелье? Вас не беспокоит царящая здесь антисанитария? Половине этих людей требуется медицинская помощь. – Спасибо вам… – Небритые щеки немца подернул румянец. – Мы так и сделаем… Хвала Иисусу, наконец все кончается… Люди устали от войны, им все равно, что будет дальше, лишь бы не стреляли и не бомбили… Я могу вам чем-нибудь помочь? – Сделайте одолжение, герр Беккер. Нам нужно попасть на станцию «Принцаллее». Мы можем пройти тоннелем? – Да, это южная ветка, вам сюда… – Немец указал пальцем. – Два километра по основному тоннелю, никуда не сворачивайте… Там будут технически шахты, вспомогательные тоннели, но вы не заблудитесь. Даже освещение кое-где должно работать… Поезда на путях не стоят, с этой ветки их давно убрали в депо… – Тоннель затоплен? – Уверен, что нет. Я немного в этом разбираюсь. Позавчера была большая вода – ходили слухи, что кто-то подорвал перемычки под Ландвер-каналом, но до перрона уровень воды не поднялся. Пару часов вода стояла, потом ушла, растеклась по техническим помещениям и колодцам. Я неоднократно спускался в тоннель – мне это интересно в силу профессиональной деятельности. Возможно, в отдельных местах вода будет вам по щиколотку… – Благодарю, герр Беккер. Что вы можете сказать о солдатах регулярной германской армии? Они часто сюда заходят? Пользуются ли тоннелями? Я имею в виду военнослужащих с оружием в руках, намеренных и дальше оказывать сопротивление. – Прошу понять меня правильно, господин военный… Это непредсказуемо… – немец и вправду хотел помочь. – Мы иногда видим, как ходят военные с оружием… Иногда это бывают солдаты СС, полевая жандармерия. Случается, что у них весьма боевой вид. А иногда это кучка деморализованных людей… К мирному населению они не пристают, раненых тоже не трогают. Вчера забрали двух рядовых из саперных войск – они прятались среди нас, но их заметили. Ругался офицер… кажется, в звании гауптштурмфюрера… Этих людей хотели расстрелять как дезертиров, они уже простились с жизнью. Но все же передумали, забрали с собой, сказали, что они будут искупать вину перед рейхом с оружием в руках… Если хотите, я вас провожу, – изъявил готовность Беккер. – Я не знаю, что происходит на станции «Принцаллее», этого никто не знает, вы можете попасть в неприятную ситуацию…