Но я помню, что сказала Кристина. Он ушел с той самой официанткой, которую я согнала с колен в порыве горячки. Глупая обида жжет грудь изнутри. Он мне ничего не должен, я вообще его сама поцеловала, можно сказать изнасиловала языком, но как же обидно, что он так просто забыл меня и пошел целовать другую. Ну и ладно. Такой человек точно на мне никогда не женится и не будет таскать букеты роз, как Миша. И точно бы не был таким терпеливым как Миша. Наверняка даже не дал бы мне отвернуться, просто посадил бы к себе на колени и принялся толкаться языком в мой рот, пока подо мной росло твердое естество, готовое вот-вот проткнуть меня насквозь. И я бы не смогла устоять. Стоит только вспомнить его длинные пальцы в себе, как между ног болезненно ноет, а это только фантазии…. А зачем брать замуж, если девушка готова отдаться до брака. Вот о чем я думаю. Мама просто счастлива. Помогает мне с макияжем и прической, воркует чего – то, рассказывает о смешной клиентке, а я не слушаю. Смотрю на свое лицо в зеркале прихожей, оно же трюмо и не могу справиться с дурацкой мыслью, что иду по какой — то чужой дороге, навязанной, хотя и легкой. И стоит повернуть голову, как я увижу ту дорогу что нужно. Да, она не покрыта асфальтом, да там ямы и холмы, но она моя. Та, по которой я должна пройти. Ладно, пора собираться. Надеваю купленное мамой платье, оно струится по телу как вода. Блестит, словно сшитое для выступления. Мама улыбается. Наверное, впервые за долгие-долгие годы. Она всегда была раздражительной, а еще очень амбициозной. Она привела меня в гимнастику в четыре года и увидела потенциал, повод реализовать собственные мечты. Меня никто не спрашивал, я просто выросла с мыслью, что должна заниматься и слушать маму. Она начала платить за индивидуальные тренировки. Делала из меня звезду. Радовалась победам и всегда ругала за поражения. Выискивала ошибки, даже если я занимала первое место. Потом родилась Мира и ее ждала та же участь. Она хотела сделать из нас чемпионок, а сделала инвалидов. Мне повезло больше, я справилась, только осталась с больной спиной. Мире повезло меньше, она сломала позвоночник. И теперь я обязана выйти замуж и обеспечить их с матерью, потому что она вложила в нас слишком много, потому что продала дом за городом, чтобы были деньги на индивидуальные тренировки, она вложила в нас душу, а мы не оправдали ее ожиданий. Надеюсь, теперь оправдаю. Она делает мне красоту на голове, словно действительно готовит к выступлению. Наносит макияж. Потом поворачивает к себе лицом. Внимательно осматривает свою работу. — Не поведи меня. — Постараюсь. — Ты же знаешь, что нужно сделать, чтобы привязать его к себе окончательно. — Он меня замуж позвал, куда уж ближе? — Если ты его упустишь. Елизавета, Мира так и останется инвалидом. И это будет на твоей совести, ты же понимаешь? — Понимаю. — Чтобы не получилось, как тогда… — Мам, у меня прострелило спину. Но я доделала программу. — Значит недостаточно хорошо. Это был твой последний шанс, а ты его упустила. — ну хватит уже! Мое тело в любом случае сыграет свою роль. Хоть не как гимнастки, так как шлюхи, — Лиза! — она заносит руку, а я сжимаюсь. Уже на автомате. – Ты что же, думала я тебя ударю? — Нет конечно. Макияж же может испортиться. Прическа. Все, не злись, я ушла. Там, наверное, Миша приехал. Я даже обуваться не стала. Просто подхватила вещи и крикнула мире, что люблю ее и выскочила в подъезд. Суббота, а работы в квартире Матвея идут полным ходом. Я невольно прислушиваюсь, пока одеваюсь и обуваюсь. Уже знаю, что не вызову лифт, чтобы пройти возле его двери, получить порцию похоти, что взглядами выражают рабочие, иногда сидящие на лестнице. Но я все равно иду мимо них, потому что всегда есть шанс, что Матвей приехал их проверять, что он окажется дома. Ну а вдруг? И я конечно просто пройду мимо и даже не поздороваюсь с ним, но кажется, что увидеть его жизненно необходимо, хотя бы раз. Миша действительно уже приехал, как обычно одетый с иголочки, в джинсы, белую рубашку, белые кроссовки и пуховик. Господи, как я мечтаю, чтобы Миша подарил мне не айфон, а пуховик. И точно не мечтаю об очередном букете роз, что через день вянут. Скоро у меня аллергия на них будет. Я принимаю букет, и он тут же фотографирует нас для своего канала в социальной сети. Интересно, а первую брачную ночь он тоже будет постить? Даже смешно становится. Хотя фотки отличные ничего не сказать. — Мы отлично смотримся вместе, как думаешь? — Согласна, Миш, — он открывает мне двери, и я аккуратно сажусь, стряхивая хлопья снега с каблуков. Миша улыбается. — Ты просто идеальная, Лизун. Лизок. Ничего более глупого он придумать не мог. — Это потому что рядом со мной идеальный парень, — еще немного и мы начнем блевать радугой и сердечками. — А скоро стану идеальным мужем, — он наклоняется прямо к моему лицу, закрывая собой свет, заполняя пространство между нами до тошноты сладким одеколоном. Тянется губами, а я понимаю, что вот прямо сейчас в этой всей ванильной сцене я не могу отказать ему в поцелуе. Можно сколько угодно думать о Матвее, летать в облаках рядом с мужчиной, который одним касанием сводит с ума, но нужно помнить о реальности. И моя реальность — это идеальный Миша, который давно в меня влюблен. Я закрываю глаза, жадно надеясь, что испытаю хоть тень тех ощущений, что крыли в клубе рядом с Матвеем. Даю себя поцеловать, даже открываю рот, впуская в себя инородное тело, но не чувствую ничего. Полное опустошение и незримую, бессмысленную вину перед своими фантазиями, где Матвей заходил гораздо дальше, чем касания губ и имитация полового акта через одежду. — Вау, – отрывается Миша и смотрит мне в глаза. – Ты чудо какая сладкая. — Ожидание того стоили? — облизываю я губы, словно это сотрет вкус сладких сигарет. Матвей курит другие. Взрослые. С табаком, а не ягодками. Почему – то их вкушать более приятно. — Сверх того, даже боюсь представить, что нас ждет в первую брачную ночь, детка. — Очень жду, — вру я и улыбаюсь, а он дарит мне еще раз свои слюнявые губы и отрывается, чтобы наконец сесть в машину. Я сжимаю руки в кулаки и убираю между ног, потому что очень хочет дать себе оплеуху, потому что хочу открыть дверь и выскочить, потому что хочу на свою дорогу… Сложную, как упражнение, которое нужно сделать пару сотен раз, чтобы он наконец получилось. Мы выезжаем на дорогу. Пока стоим на светофоре Миша снова снимает, теперь уже наши сплетенные руки. — Только представь, скоро мы будем женаты… — А когда? – делаю попытку. А что обещанного три года ждут, а сестре бы операцию. — Я уже родителям сказал, они кстати тебя помнят хорошо, — он улыбается, а я зеркалю… Скоро челюсть будет болеть. По телу страх невольный. Я тоже помню его маму. Всегда ухоженную и яркую женщину. А еще дико обожающую своего сына. Она точно раскусит, что у меня к нему только меркантильный интерес. Конечно Миша встает в позу, но зерно мысли она точно заложит. – Она хочет с тобой познакомиться поближе. Как насчет вторника? Ужин. — Я не против. Просто не знаю, как дождаться брачной ночи. — И я в нетерпении. Хочешь, можем устроить ее прямо сегодня, — он цепляет мою ногу, ведет вверх по бедру, проникая под юбку. Терпи. Терпи Лиза. Это просто долг, который ты отдашь матери. Просто долг. — Я не могу так. А вдруг ты потом перестанешь меня уважать, — господи, как тяжко притворяться идиоткой. — Ты ж моя невинная девочка. Хотя я помню, как ты отжигала под градусом. — Мне нельзя пить. — А я бы напоил тебя. Ты была великолепна. — Не напоминай, ладно… — поворачиваю голову и моргаю пару раз. – Это мы куда приехали? — Как куда. В Мираж. Тут у Глеба днюха. Я сглатываю, но чувствую, как волнение адреналином несется по венам. Тороплюсь выйти, зайти в клуб, посмотреть нет ли здесь Матвея. Я не буду с ним разговаривать. Я не буду, у меня же есть парень, я просто на него посмотрю. Правда разочарование тяжелой ношей обрушивается на спину. Его нет. Наверное, опять пялит какую – нибудь официантку. И тут у меня словно затылок к печке прислонили, так он начинает печь. Я поворачиваю голову и четко вижу Матвея, стоящего у барной стойки. Он мешает в стакане кубики льда, а я смотрю на него через весь зал через людей, что мечутся в диком танце, через собственные обиды и ревность. Только вот они как – то меркнут перед диким, неутолимым голодом еще раз ощутить на себе его губы, еще раз ощутить в себе его пальцы. Я стискиваю бедра, не прерывая зрительного контакта. Пытаюсь вспомнить все, что говорила мать. Про ответственность, про сестру, про долг перед ней, но стоит ему поманить меня пальцем, как я встаю, словно по команде. Дрожь от коленок охватывает все тело, оно словно тянется к Матвею. Неумолимая сила притяжения, с которой я не могу бороться. Даже не пытаюсь. — Лизун, ты куда?