Лунарёв же в первый раз появился в форме. Собственно, благодаря этому факту, я и узнал сначала его фамилию, что была вышита вместе с инициалами «А.А.» на левом кармане синего авиационного кителя, на котором красовались такого же цвета погоны с голубыми просветами, между которых была одна большая звезда; всякие разные нагрудные знаки и два ряда орденских планок, чьи ленты красиво переливались на свету. При первом посещении «товарищ майор», как его тут же прозвал администратор, находившийся в тот момент рядом со мной, заказал простой водки. Это, конечно, произвело впечатления, хотя и было ожидаемо – типичный жёсткий военный, обычно по скромному пьёт водку. Разговаривать офицер особого желания не изъявлял, впрочем, его никто и не тянул за язык, лишь бы заплатил. Правда, напоследок, отдавая купюру, он сказал: – Я ещё как-нибудь приду. Для меня тогда сразу водку готовьте. С этим, конечно, проблемы отсутствовали, ибо этой самой водки было аж тридцать марок, а количества – хоть залейся! Между тем, майор не обманул, и, в самом деле, вскоре – дня через три – снова появился, но уже в простой гражданской рубашке и джинсах. Без фуражки и остальной формы его лицо казалось, как будто, добрее, голубые глаза смотрелись красивее и насыщеннее на фоне угольно-чёрных волос. Я даже его не узнал сначала, только когда он произнёс: – Я к вам приходил три дня назад в форме. Лётчик. Просил, чтоб вы мне сразу водку наливали. Я вспомнил кто это, подал ему рюмку, тут же наполнил её и предложил чем-то закусывать, но майор ответил: – Потом попрошу. Залпом выпил всё содержимое, занюхал рукавом рубашки, проморгался, а затем посмотрел на меня. – Может, всё-таки закусите? – спросил я. – Отставить! – бросил клиент. – Я же сказал потом попрошу. Тут его выражение лица сменилось, и он уже мягче добавил: – Ты извини, что я так жёстко, просто уволился недавно – отвыкнуть трудно. – Понимаю, ничего страшного, – ответил я. – Да, знаешь, просто иногда люди обижаются, а то и смотрят косо, когда так говоришь им. – Ну, профессиональный сленг, что уж тут? – М-да-а-а…, – протянул Лунарёв. – Когда на нём почти двадцать лет разговариваешь, хех… – Двадцать лет служили? – спросил я, подливая водку. – Чуть поменьше – шестнадцать, – ответил офицер, опустошая рюмку. – Мечи закуску! Я тут же подал ему тарелочку с салом и гренками, и сам не заметил, как начал уплетать всё это вместе с ним. – У меня, получается, шестнадцать «календарей», – начал он, прожевав сало, – а если с лётными и прочими1… ну, ты понял… тут, короче, все двадцать, а то и больше выйдет. – Ёлки, дык, это ж вы уже генералом могли бы быть, наверное! – восхитился я. – Какой там?.. – усмехнулся Лунарёв, выпивая очередную рюмку. – Меня, кстати, Анатолий зовут. Он протянул мне руку, я ответил на рукопожатие. – Слушай, а у вас тут коктейли же есть? – вдруг спросил он. – Конечно…, – ответил я, и только собрался предложить ему глянуть меню, как Лунарёв бросил: – А сделай мне «секс на пляже»! Конечно, от такого сурового человека было неожиданно услышать подобный заказ, но, как говорится, хозяин-барин, а потому – сказано-сделано. Потягивая коктейль, Анатолий осматривался в зале, а затем как будто невзначай произнёс, возвращаясь к предыдущей теме разговора: – А знаешь почему я не стал даже полковником? – Почему же? – спросил я. – А, вот, жопу никому не лизал потому что! Чуть-чего – так все сразу: «ой, Лунарёв!», «ой, Толик!», «да ты ж такой профи!». А как я чего-то просил, так всё – пошёл ты, лётчик… в своё небо… а я им в лицо говорю, мол, нет, товарищ, это вы идите, а мне дайте, что положено! Ну, тут уж, как ты знаешь, что положено, на то хер наложено. Всё равно посылали…. Вот я и запарился со всем этим дерьмом жить. Ты, понимаешь, для страны служишь, присягу даёшь, а на деле получается, что ты не слуга народа, как это, по идее, должно быть, а раб гоп-компании каких-то дегенератов, которым приспичило померяться мускулами или ещё чем-то… Всё время тебе твердят, мол, выполняйте свой долг во имя родины, а она вас не забудет! Какая, твою мать, родина? Где она? Что это? Она есть вообще? Или это государство, которое нас посылает, хер пойми куда, а потом чуть-чего: «их там нет!», а тебе, если по морде не дадут, так молчать под расписку заставят, вот тебе и все дела! Вот те и солдат – слуга народа! Я же, что, думаешь, кичусь своей профессией… бывшей… своим званием? Да я такой же солдат, как и все, просто летал! А на деле-то что? – кому ты служишь – непонятно; кого защищаешь, ради кого воюешь – тоже загадка; зато, когда тебя обсчитывают или посылают – тут уж не тайна! – тут уж, понимаете ли, так получилось у них! А главное – расскажешь кому, пожалуешься, так тебе же только хуже будет! В лучшем случае скажут, мол, извините ошибочка, а, вообще-то, вас государство не обидело – вон, даже орден вручило! Да я, суки, извиняюсь за слово «да», летаю не за ордена и медали, а за то, хотя бы, чтоб себя и семью содержать, раз идеи никакой нет в мире. Так нет же! Тебя заставляют подписать, что платить тебе будут под сотку, а как платили стандартное жалование – так и платят! Ну, зашибись, не правда ли?! А то, что тебя, как бы, убить могут или ещё что – всем по барабану! Ты – солдат, ты – слуга, ты – расходный материал! А коли реально сдохнешь, ну, тогда ладно, дадим твоей семье какую-то страховку… которую только и можно, что пропить…. А так, конечно, по ящику-то мы все в сказке живём… венского леса, твою мать!.. У Анатолия, судя по всему, пересохло в горле, ибо он буквально сразу же высосал весь коктейль через трубочку, а затем рассмеялся: – О, как вставило-то от секса этого!.. Жёсткий, видать, был! Наговорил тут тебе… всего-всего разного, а то, потом ещё явится кто, хех… Ты уж извини, что вывалил на тебя всё это, слушать заставил… – Да что вы! Наоборот даже интересно было! – Я тебе вот чего скажу, раньше было не очень… сейчас хреновенько… а всё изменится – точно тебе скажу! Всё, когда-то, приходит к лучшему! После этих слов майор улыбнулся, кладя на стойку мне купюру и удалился из зала. Заходит он и до сих пор. Реже, конечно, ведь в авиакомпанию устроился теперь. И всё же, Анатолий всё такой же суровый, всё также пьёт водку или коктейли на ней, и вспоминает, время от времени, свою службу. А, вообще-то, мужик интересный. Должен сказать вам, что он просто разрушил мой стереотип о том, что военные матом разговаривают. Да, бывает, конечно, что-нибудь крепкое скажет, но тут же извиняется, ведь он уже не на службе…. Вдова С любимыми не расставайтесь! Корнями прорастайте в них! И каждый раз на век прощайтесь, Когда уходите на миг! А.С.Кочетков По-разному на людей действует горе. Кому-то по мозгам даёт, кого-то гонит в гроб… а кого-то состаривает… Эта женщина была у нас только один раз, однако, для своего возраста и вида, пила довольно крепко, как, иной раз, здоровые мужики не пьют. Когда она вошла во всём чёрном я даже сначала-было подумал, что это «готка» какая-то или ещё кто. Но затем я увидел её лицо – вроде, ещё такое молодое, но начавшее покрываться морщинами, опухшее, с красными, видимо от недосыпа, глазами и почти белыми, словно снег, губами. Она аккуратненько присела за стойку и просипела: – Можно, пожалуйста, Асканели2. Такой заказ был крайне неожиданным, что я даже вначале растерялся и минут пять не мог найти нужную бутылку и то, которая оказалась у нас в единственном экземпляре. Она выпила первый бокал чуть ли не залпом, и из глаз её выступили слёзы, а затем и послышался плач навзрыд. – Ну, что вы, что вы? – начал успокаивать я и налил стакан воды. – Успокойтесь! Что случилось? Женщина едва пригубила воды, затем буквально выхватила бутылку коньяка у меня из рук, и сама себе налила. Залпом выпила весь бокал. – Одна я осталась, понимаешь?! Одна! – сиплым голосом сквозь плач говорила она. – Сыну едва год, а я одна! Я не знаю, как мне жить!.. – Ну-ну-ну, не стоит, – всё ещё старался успокаивать я, думая, что её просто бросил муж. – Может он ещё вернётся… Она посмотрела на меня тяжёлым взглядом своих воспалённых глаз, из которых сочились слёзы и прошептала: – Оттуда. Не возвращаются… Нет его больше… Похоронила я его… Тут мне стало одновременно не по себе и неловко. – Извините пожалуйста! Я вам искренне сочувствую… Женщина налила себе ещё конька и также залпом опустошила бокал. – Вы хоть бы закусывали, а то ж погубите себя так, – внимал я к её разуму. – На кого ребёнка-то оставите тогда? – Я не знаю… я не знаю, что вообще мне делать… Мне двадцать четыре года, все мои подружки счастливы, а я своего мужа хороню… – Жизнь же на этом не заканчивается, – старался я подбирать слова. – В конце концов, вам есть ради кого жить!