– Тебе сюда нельзя… – Она заколебалась. – Ладно. Пошли. Ты под дождь попал, да? Вслед за Дариной я вошел в ближайшую дверь. Комната, когда-то бывшая рабочим кабинетом, тоже была вся устлана коврами и завалена подушками. Любят же они мягонькое… Окна снаружи затягивала паутина, лампы не горели, в комнате было сумрачно. От ног Дарины оставались мокрые следы. – Я отмывалась, – пояснила она, усевшись прямо на пол, на подушки. – Всю ночь не спала. – Убирала? – Я не стал уточнять, что именно. Сбросил ветровку, расстелил ее на подушке, чтобы впитала влагу. – Да. У нас есть большая холодильная камера в кафе внизу. – Хранитель большого Гнезда предложила забрать тела, – сообщил я. – Нет, это слишком ценный ресурс. Лицо у меня невольно перекосилось. Дарина вздохнула: – Наши ткани и органы устойчивее человеческих и живут несколько часов после смерти тела. При сильном охлаждении – до нескольких месяцев. Всё, кроме мозга, к сожалению. Еще у нас нет взаимного иммунного отторжения. Тела погибших – идеальный материал для трансплантации. Особенно, если надо проводить ускоренные метаморфозы. – А… – сказал я с облегчением. – Ну а если их съесть, то это мощнейший стимулятор, – добавила Дарина. И неожиданно улыбнулась. – Ты издеваешься? – спросил я. – Не скажу. Что ты узнал? Я коротко рассказал про разговор с хранителем. Дарина выслушала, как мне показалось, без особого удивления. – Я и сама поняла, что наши тут ни при чем, – сказала она. – Мы с Наськой отсутствовали меньше часа. Только большое Гнездо способно выставить достаточно бойцов, чтобы за этот срок сломить сопротивление и уничтожить всех. Но остались бы следы боя, были бы жертвы среди нападавших, тела, пятна биологических жидкостей. А тут всё произошло очень быстро, я полагаю, что за десять-пятнадцать минут. – Кто это мог сделать? Дарина вздохнула. – Может быть – человеческий спецназ. Если очень хорошо подготовились, использовали какие-то газы… не знаю. Но может быть. – А более вероятно? – не унимался я. – Как сам думаешь? Я помолчал. Ну, конечно, мысль была только одна. И очень неприятная. – Эти? – Я кивнул вверх. – Инсеки могли, – согласилась Дарина. – Тогда с концами. Я не знал отношений между Гнездами и пришельцами. Какие-то были, конечно, и судя по разговору со стражей, не самые безоблачные. – Вчера я переоценила себя, – сказала Дарина. – Была в ярости, мечтала отомстить… Не похожа она была на человека в ярости, ну так она же и не человек. – Если это и впрямь Инсеки… – Дарина помолчала. – Тогда я стану возрождать Гнездо. Пройду путь к хранителю. Наську придется вести ускоренным циклом к матери. Есть и еще хорошие новости, как ни странно… – Она осеклась. – Но о мести не может быть и речи. Обязанности с тебя я сниму. Не волнуйся. – Да я и не волнуюсь. – Я же чувствую… – просто ответила она. Потянулась, из-под халата высунулись голые ноги. Лодыжки были тоненькие, подошвы розовые, как у младенца. – Ты без комбинезона, – удивился я. – А ты в штанах и рубашке моешься? – Нет, но… вы же всегда в своей чешуе, – я попытался улыбнуться. – Не думал, что увижу жницу без одежды. – Ты еще и не видел, – сказала Дарина. Повисла неловкая пауза. – Дарина, извини, это прозвучало двусмысленно, – сказал я. – Знаю. Я так и хотела. Она смотрела куда-то мимо меня. Потом опустила взгляд. – Я пока очень похожа на человека, – сказала Дарина. – Жницы недалеко уходят по пути изменений. Если я стану хранителем, всё будет иначе… Максим, я вызываю у тебя отвращение? – Нет, – честно сказал я. В горле пересохло. – Мне вчера показалось, когда ты меня обнимал… – Тебе не показалось. – Максим, это у меня первый и последний раз, наверное. Если… если я тебе не противна… Я встал. Подошел к ней. Дарина тоже поднялась, глядя в пол. Ее пальцы теребили поясок халата. – Может, меня кто-то посчитает… психом, – сказал я, – но ты мне нравишься. Она повела плечами, и халат соскользнул к ногам. Головы она так и не поднимала. Я осторожно взял ее за подбородок и поцеловал. Она ответила, целуясь жадно, неумело и отчаянно, как бывает только в первый раз. – Открой глаза, – попросил я. Дарина замотала головой. – Не бойся, – сказал я. – Я хочу их видеть. Она посмотрела на меня – и я утонул в сиреневом сиянии. Тысячу раз я слышал «такая скука, мутантку бы трахнул» или что-то подобное. Десятки раз я слышал похвальбу «а я тут жницу поимел» – с обилием деталей, касающихся в основном скользкой кожи или нестандартного женского органа. Одна девушка всем рассказывала, что у нее был парень-страж, с «вот таким вот огромным и раздвоенным». Я и раньше-то в эти истории не верил. Теперь я знал на тысячу процентов, что это вранье. Потому что никто этого рассказывать не станет. А если все же станет, то будет говорить про глаза. Светящиеся жадным сиреневым светом. Нечеловеческие глаза на человеческом лице. Мы целовались, глядя друг на друга, в полутемном, заваленном мягкой рухлядью кабинете бывшего Минкульта, я сжимал ее плечи, и не было никакой скользкости из пошлых анекдотов («запрыгнул на нее и проскользнул всё Гнездо»), просто гладкая влажная кожа, словно ты с девушкой в душе. Дарина, путаясь в пряжке, расстегнула мне ремень, я сбросил влажные, липнущие к ногам джинсы и увлек ее на пол. Она совершенно ничего не умела и не знала, у нее действительно всё было в первый раз, и, кажется, Дарина ужасно нервничала, что я сейчас сравниваю ее с другими и сравнение окажется не в ее пользу. И это было трогательно и смешно, потому что я понимал: все девчонки на свете по сравнению с ней ничего не стоят, у меня никогда такой не было… и скоро снова не будет. Но сейчас она была рядом, я еще раз шепнул ей «не бойся» и вошел, ловя испуг и восторг в сиреневых глазах. Дарина вцепилась мне в плечи так сильно, что я застонал, и тут же отпустила в испуге – она была куда сильнее, чем человек, и я вдруг понял, что она боится причинить мне вред не меньше, чем я боюсь причинить ей боль. – Ты мне не навредишь, – прошептал я. – Ты… моя… И только тогда она расслабилась до конца, и мы вошли в ритм, она не отрывала от меня взгляда, потом зрачки ее расширились, будто глядя куда-то за пределы мироздания, и Дарина застонала, вздрагивая подо мной и цепляясь все сильнее, не желая отпускать, но мы и без того уже были единым целым, когда быть ближе просто невозможно. А вокруг нас рокотала беззвучная, могучая, будто океанский прибой, песня Гнезда. Я опустился на пыльные истоптанные ковры, Дарина прижалась ко мне, положила голову на грудь движением, которое любая женщина знает со времен Евы. Прошептала: – Так… так всегда, да?