Она посмотрела на Наську и поправилась: – Мы зашли. Я отступил от двери, соображая, что же происходит. Спросил: – А консьерж… – Он уснул, – сказала жница. – Не волнуйся. С ним всё будет в порядке. Дарина вошла, толкая куколку перед собой, потом втянула контейнер. Закрыла дверь, даже с засовом сама справилась. Снова посмотрела на меня. – Мне надо идти. Можно, чтобы Наська побыла у тебя? – Что случилось? – спросил я наконец. Наська начала всхлипывать громче. – Гнездо убито, – сказала Дарина. – Я пойду. Надо понять, что произошло. Можно оставить девочку у тебя, в безопасности? Я ошарашенно потряс головой. Что? Гнездо убито? В центре Москвы убили две сотни Измененных? – Максим, можно… – Да замолчи! – прикрикнул я, соображая, что делать. – Так… сейчас… стойте здесь! Я метнулся в свой «спортивный кабинет». Торопливо натянул свежие джинсы, рубашку. Открыл сейф и достал макаров. Разрешения на ношение оружия у меня не было, но я не идиот – выходить ночью без ствола. Лучше пусть оштрафуют. Застегивая кобуру под мышкой, я вернулся к двери. Набросил ветровку. Сказал: – Наську мы оставим, но не у меня. Я пойду с тобой. – Ты со мной не пойдешь, – покачала головой Дарина. – А спорим, пойду? – спросил я. – Спорим, ты на это и надеялась, когда сюда шла? Иначе придумала бы, где куколку оставить. Дарина сдалась сразу. Конечно же, она на это надеялась. Глава третья Со жницей идти по ночной Москве было не страшно. Не подумайте, я и так бы не испугался, доводилось и в компаниях гулять, и в одиночку шастать. Но жница – это жница. Надо быть совсем отмороженным, чтобы на нее полезть. Хотя жница без Гнезда – это что-то непонятное. – Рассказывай, что случилось, – сказал я. Мы быстро шли по Тверскому бульвару, тут идти-то всего ничего. Я подумал на миг, не заглянуть ли в кафе, не позвать ли кого-нибудь из ребят. Но решил, что Дарина вряд ли одобрит. – Мы пришли к Гнезду, – сказала Дарина. – Когда приближались, я почувствовала… – Она замялась. – Точнее, наоборот – не почувствовала. Мы ощущаем Гнездо. Это как… – Она взмахнула рукой, смешно подергала пальцами, будто человек, которого попросили объяснить слово «зыбь». – Как вибрация. Ее не было. Я не стал уточнять. Про Измененных говорили всякое, ходили слухи даже про телепатию. Но они ничего не рассказывали. Люди тоже ощущали Гнездо, только нас оно отталкивало. – Я напряглась, – продолжала Дарина. – Пошла вперед, велела Наське быть потише. Еще там не горели фонари, совсем, это странно. И метрах в пятидесяти от Гнезда, на задах театра, увидела лежащую стражу. В боевой трансформации… Ее звали Зи… Она замолчала на миг. – Ее перерубили почти напополам. Бил левша – левая рука отсечена выше локтя, тело перерублено в районе груди, и позвоночник тоже. Она еще была в сознании, но ничего сказать не смогла. Я попытался представить себе стражу, которой разрубили позвоночник, легкие, сердце, но она «еще была в сознании». Бр-р… – А почему «левша»? – спросил я. – Чтобы разрубить костюм и саму стражу – нужен сильный замах, – ответила Дарина. – Значит, оружие было в левой руке. – Или враг был спереди. – Спереди никто не сумел бы ударить стражу, – убежденно сказала Дарина. – А твоя… рана? Дарина мельком глянула на руку. Костюм уже почти сросся. – Это Зи, случайно. Она правой рукой пыталась меня к себе наклонить, хотела что-то сказать. Зацепила когтем. Когда стражи не сражаются, у них никаких когтей нет. Но я слышал, что они могут их выпускать. Значит, и впрямь. – Хорошо, что без яда, – небрежно добавила Дарина. – С Наськой-то что? Где перепачкалась и обувь потеряла? – Вырывалась, не хотела Зи бросать, – призналась Дарина. – Я ее еле утащила, под мышкой волокла. Едва убедила, что надо к Гнезду идти. – И что в Гнезде? – Я не входила. Посмотрела – у входов нет охраны, чуть-чуть пахнет… нехорошо. Никакого движения или звуков. – И нет этой… вибрации? – Нет. Значит, все мертвы. Нам оставалось идти несколько минут. Мы миновали ресторан, где у входа ждали богатеньких гуляк машины с охраной. У одного дома, у подъезда, мужик выгуливал собаку – отважный чел. Впрочем, он от двери не отходил дальше пары метров и при нашем приближении сразу потащил пса в подъезд. – И ты даже не заглянула внутрь? – Максим, – Дарина покачала головой. – Со мной ведь была Наська! Я ее прямо зауважал. Такая беда случилась, а она о девочке беспокоится! – Возможно, она последняя куколка нашего Гнезда, – продолжала Дарина. – Последняя, кто сможет пройти изменение в мать, у нее есть потенциал. В такой ситуации задача любой жницы или стражи – обеспечить безопасность куколки, а уже потом выяснять ситуацию. – А если в другое Гнездо пойти? – спросил я. Всё-таки в Москве было одиннадцать Гнезд Измененных… – Куколку могли бы и взять, – задумчиво сказала Дарина. – А меня нет, я жница. Меня бы сожрали. – Что, серьезно? Она усмехнулась. – Может, и несерьезно… давай тише, раз пошел. И держись за мной. Я и не собирался геройствовать и бежать впереди жницы. Может, я и безбашенный, раз вообще с ней пошел, но не настолько. Гнезда появились через месяц-другой после Перемены. Вначале Инсеки сообщили людям, как теперь жить. Ну, про то, что мы разбалансировали экологию, сами виноваты в пандемиях, к тому же ужасно воинственны, но они всё-таки хотят дать нам шанс. Всем желающим через местные правительства раздали универсальную вакцину. Хорошая штука оказалась, на самом деле. Кто не поверил и не стал прививаться – по-прежнему заражались и умирали. А остальные избавились от всех вирусных болезней. И от ковида, всех шести основных штаммов, и от флай-эболы, и от коронарной гнили. А заодно от гриппа, герпеса, бешенства, гепатита, СПИДа… Инсеки сказали, что это их подарок человечеству. Но мы, люди, такие существа, нам палец в рот не клади. Только что пришельцев боялись и ненавидели, а теперь им стали поклоняться. И требовать даров, как от любого бога. Чтобы они всех накормили, чтобы вылечили рак, геморрой, облысение и прочие болячки. Инсеки терпеливо объяснили, что это уж слишком, даже для них. И вообще люди пока не заслуживают таких подарков. Но, исходя из соображений доброты и любви ко всему живому, Инсеки дали мутаген, который можно было вводить больным детям. Те от всего исцелялись, только дальше росли не совсем людьми. Куколки-то еще ничего, поначалу некоторые даже жили вместе с родителями, словно обычные дети. А вот на второй, на третьей фазе – уходили, собирались вместе, строили Гнездо. У них теперь была своя жизнь. Не такая, как у людей, не такая, как у Инсеков. Правительства делали вид, что Измененные – по-прежнему обычные граждане, но все понимали, что это не так. Жуть, с одной стороны. А с другой, будь я умирающим ребенком, а мне вдруг предложили измениться? Да я бы ни секунды не сомневался! Мы свернули с Тверского, немного не дойдя до ресторана «Пушкинъ». Это самый старый московский ресторан, он был и до Перемены, и вообще, наверное, всегда. Когда я был мелкий, то мы ходили туда семьей. Но сейчас он такой дорогой, что у меня и мысли не возникает туда пойти. Вот родителей бы сводил, там же ничегошеньки не изменилось… Бульвар, пусть и малолюдный по ночному времени, жил своей жизнью. Но стоило сойти с него к Гнезду – всё сразу стало заброшенным и грязноватым. Измененным всё равно, что там, снаружи. А люди не очень-то любят бывать у Гнезда. Может, мы и не слышим эту «вибрацию», но какое-то неуютное ощущение возникает. Сейчас, кстати, его не было.