Вся та нервозность, что в ней угадывалась, куда-то исчезла. Она была собранная, даже выглядеть стала старше. Я заметил, что в тусклом свете ее глаза поблескивают сиреневым. Это было завораживающе и красиво. – И что теперь? – спросил я, не скрывая облегчения. Кто бы ни убил Гнездо, их тут уже нет. Я проявил героизм и благородство, но не поплатился за это. Будет о чем рассказать в компании! – Теперь… – Дарина замолчала, прикрывая лицо рукой. С улицы ударили мощные пучки света. Я осторожно повернулся, у меня даже между лопаток зачесалось. И не зря! Перед входом толпились люди в форме, десятка два. За их спинами угадывался то ли автомобиль, то ли броневичок, с которого светили два ослепительно-ярких прожектора. Мы были как рыбки в аквариуме. Щурясь, я разглядел, что некоторые силовики присели на одно колено, выставив в нашу сторону оружие, явно готовые открыть стрельбу. – Внимание! Это полицейская операция! Бросайте оружие и выходите с поднятыми руками! – донеслось с улицы так громко, что стекла задребезжали. Я послушно разжал пальцы, роняя пистолет. Угораздило же его взять! – Молчи, я буду говорить, – сказала Дарина, обходя меня и открывая дверь. Конечно же, я не спорил. Дарина вышла, замерла на площадке перед дверью. Руки она не подняла, кстати. Шагнув за ней, я из какого-то упрямства хоть и поднял руки, но не полностью, как в кино, а лишь согнув в локтях. Будто собирался поприветствовать полицию. Глава четвертая Как же снаружи слепило глаза! Нас держали в круге света, а что куда хуже – еще и под прицелами. – Лечь на землю! Руки на виду! – рявкнул мегафон, и звук заметался по переулку. Дарина выждала несколько секунд, пока стихло эхо, потом неожиданно громко ответила: – Я Дарина, хранитель Гнезда. Кто старший среди вас, люди? Она как бы сразу провела грань, и полицейские смешались. Потом к нам двинулась кряжистая широкоплечая фигура. В матовом непрозрачном шлеме, в пластиковой броне, не в обычной полицейской, а в какой-то хитрой, с утолщениями на суставах. Силовая, что ли? Как у сил специальных операций? Визор шлема сдвинулся вверх, одновременно прожекторы чуть сместились, прекращая нас слепить. Часто моргая, я рассмотрел полицейского – немолодой мужчина с щетинистым подбородком, со шрамом на щеке. Морда каменная, словно у Измененных. – Полковник Лихачев, отдел «Экс». Хранитель этого Гнезда – Анна Цой. Он помолчал, вглядываясь в Дарину. – А ты – жница Дарина Мельникова. Точно! Фамилия у Ростика была Мельников. Ничего себе подготовка у полковника, он что же, всех в Гнезде знает по именам и фамилиям? – Я хранитель Гнезда, – повторила Дарина. – Хранитель Анна мертва. – И почему я должен поверить? – Потому что ни одна жница не назовется хранителем, если им не является, – ответила Дарина. Полковник Лихачев размышлял. Потом спросил: – Что у вас случилось? – Небольшое недоразумение, – ровным голосом ответила Дарина. – К сожалению, даже у нас случаются конфликты, приводящие к печальным последствиям. Несколько наших погибли. Это печально, но не должно вас волновать. Мы уладим свои проблемы. – В переулке труп убитой стражи, – сказал полковник. – Зинаида Кириллова. Как-то странно было слышать нормальные, человеческие имена и фамилии, когда речь шла об Измененных. На имена-то они поначалу откликались, хотя обычно сокращали или коверкали их, но фамилии игнорировали напрочь. – Да, – согласилась Дарина. – Хорошо, что вы ее обнаружили. Она на миг запнулась, потом продолжила: – Вы можете забрать тело. Гнездо не будет настаивать на его возвращении. По дрогнувшему лицу полковника я понял, что Дарина только что бросила ему очень и очень соблазнительную наживку. – Что это значит? – осторожно спросил полковник. – Она исторгнута, – сказала Дарина. – Это она убила хранительницу? – предположил полковник. – Гнездо не дает комментариев, – ответила Дарина холодно. Полковник мялся. Ему явно хотелось свернуть операцию, забрать своих людей и мчаться за наградами и премиями. Вряд ли в распоряжении властей есть много тел Измененных, уж тем более – стражей в боевой трансформации. Сейчас по всей Москве начнут вытаскивать из постелей ученых и врачей, а к утру тело несчастной Кирилловой уже просветят всеми рентгенами, разрежут на кусочки и осмотрят под микроскопами. Черт, гадость какая. Даже представлять не хочется. – Как себя чувствует уважаемая мать Гнезда? – спросил полковник. На этот раз он обошелся без имени. Не знал, кто мать? – Она очень расстроена и готовится отойти ко сну, – сказала Дарина. Полковник чуть прищурился, а я понял, что Дарина говорит о Наське. И одновременно – что это еще одна ее подачка. И «расстроена», и «готовится отойти ко сну». Выходит, отдел «Экс» тоже мало что знает? – А это кто? – Лихачев кивнул на меня. – Это Максим, – небрежно сказала Дарина. – Он пользуется полным доверием матери и призван мной для расследования инцидента. Я прям чувствовал, как полицейский буравит меня взглядом. – И как фамилия Максима? – спросил Лихачев. – Воронцов. У вас еще остались вопросы? Удивительно, она и впрямь помнила мою фамилию! С одной стороны, обидно, что назвала, а с другой… разве это помешало бы полиции узнать, кто я? – У Максима Воронцова был в руках пистолет, – сказал Лихачев. – У него был в руках предмет, похожий на пистолет, – поправила Дарина. – Но я бы попросила вас выдать ему разрешение на ношение оружия. Полковник аж поперхнулся от такой наглости. Но Дарина добавила, как припечатала: – Это просьба Гнезда. Он пользуется доверием матери. Полковник постоял, размышляя. Потом кивнул. Махнул рукой – и прожектора угасли. – Могу ли я узнать, почему вы приехали? – спросила Дарина. – Анонимный звонок, – коротко ответил Лихачев, спускаясь с лестницы. Полицейские стали уходить куда-то в стороны. Броневик – это действительно был приземистый полицейский броневик, такие нечасто увидишь на улицах, – мягко заурчал мотором и уехал следом. Прошла минута – и словно никого тут не было. Я посмотрел на лунное кольцо. Среди полосы пыли плыла Диана, второй по величине осколок Луны. Становилось светлее. – Идем, – Дарина пошла обратно. Я за ней. В фойе подобрал пистолет, спрятал в кобуру. Интересно: мне и впрямь выдадут разрешение на оружие? – Спасибо, ты меня выручила, – сказал я. – Думал уже, что сейчас мордой в грязь уронят… Я осекся. Дарина рыдала. Тихо, беззвучно, застыв, как столб. Люди, когда плачут, стараются к чему-то прислониться. Наверное, потому, что плачущий – он беззащитен, он нуждается в опоре. А она стояла, будто столб, и тихо ревела. – Дарина… – сказал я неловко. – Зи… – прошептала Дарина. – Зи, прости меня… Я же ее оболгала, Максим! Я ее назвала исторгнутой! Словно она убила хранителя… ее будут препарировать… как… как животное… как… как диковинку… – Вы были подругами? – спросил я и осторожно тронул Дарину за руку. Кожа жницы и впрямь оказалась слишком гладкой и скользкой, будто покрытая тефлоном. Но теплой. Живой.