– Эй! – не выдержал я. – Почему вас не трогают менты? – Из уважения к былым заслугам! – гордо откликнулся бомж. Я постоял, глядя ему вслед. Вспомнил реплику деды Бори: «Вы его не узнали?». И стоило мне придумывать бомжу инопланетное происхождение? Деда Боря, похоже, его узнал. Покачав головой, я двинулся дальше. И уже через пару минут обратил внимание на людей, идущих в том же направлении. Да, конечно. Центр Москвы. Даже после Перемены. Но не в такой же ливень! При такой погоде люди передвигаются быстро и целеустремленно. От дверей автобуса до станции метро. От выхода из метро до подъезда. А вокруг люди шли сосредоточенно и не спеша. Будто и не особо хотели куда-то двигаться, но знали, что надо, – и собирались с духом. Я начал украдкой приглядываться к прохожим. Слуги Прежних? Да вряд ли… Ничего общего в их лицах не было. Люди постарше, помоложе. Совсем уж школоты не наблюдалось, но мои ровесники попадались. Женщин, пожалуй, больше, чем мужчин. Многие шли группами по двое, по трое. Да что такое происходит? Я вдруг понял, что слова бомжа про «людей много пришло» относятся вовсе не к нашей крохотной команде. Чем ближе я подходил к Гнезду, тем больше вокруг оказывалось народа. Люди начали собираться в компании побольше, разговаривать на ходу. Я ускорил шаги, пристроился к трем женщинам, что-то энергично обсуждавшим. – …поубивали всех деток, на куски порезали… – говорила одна, с возмущением и жадным любопытством одновременно. – Нелюди проклятые… Ой-ей-ей… Я шел уже так быстро, как только мог, чтобы не вызывать подозрений. Люди сбивались в плотную бормочущую массу. Я лавировал между ними, выхватывая то одну, то другую реплику, – и ничего хорошего услышанное не предвещало. Вокруг Гнезда уже собралось несколько сот человек. Дождь грохотал по зонтам, словно толпы маленьких барабанщиков выстукивали сумасшедший ритм. Я увидел телевизионщиков: оператор в куртке с надписью «Россия-24» невозмутимо снимал толпу, перед камерой стояла девушка с микрофоном и что-то возбужденно говорила. За ее спиной то и дело мелькали любопытствующие и тот особый род зевак, что стараются влезть в любой кадр. Были даже дети, в большинстве своем без родителей, то ли из ближайших дворов, то ли из школ. Я остановился рядом с корреспондентом, вслушался. – Информация о массовом убийстве куколок, произошедшем в Гнезде, распространилась по всей Москве. Часть собравшихся – родители, когда-то отдавшие тяжелобольных детей на Изменение, часть – неравнодушные граждане. Люди требуют показать всех Измененных, в толпе распространяются списки направленных в это Гнездо… Что она творит? Это же только подстегнет людей. Сейчас все примутся складывать и сообразят, что в Гнезда направляют гораздо больше детей, чем там находится Измененных. Ну а дальше включатся «я-же-матери», многочисленные ненавистники Инсеков и Измененных, просто любители побузить… Причем не только у нас, не только в Москве и не только в России. Такой репортаж не будут передавать по главному новостному каналу без санкции сверху. Кто-то из Прежних сделал свой ход, и надо признать – убийственный. Можно пытаться сражаться с монстрами. А как ты будешь биться с людьми? С обычными людьми, причем совершенно искренне возмущенными. Их же не убедить, что такая вот хрень у нас была всегда, всю историю человечества. Что нынче, если разобраться, еще не худший вариант. Я стал пробираться сквозь толпу к входу в бывшее Министерство культуры. Двери были закрыты, стены облеплены мокрой паутиной, даже она не выдержала непрерывного дождя и обвисла. У ступенек, ведущих к дверям, стояли четверо полицейских. Двое в форме, а двое – силовики, в броне с мускульными усилителями. Те, что в форме, стояли спокойно, положив руки на автоматы, а вот полицейские в силовой броне все время слегка поворачивались налево-направо. Вряд ли для лучшего обзора, скорее это было элементом психологического давления. Выглядело и впрямь пугающе, будто не люди, а фантастические роботы стояли на охране Гнезда. Усиливали впечатление боевые модули на руках: два ствола на правой, раструб с баллоном на левой. Одни утверждали, что на левой руке баллон со слезогонкой, другие – что огнемет. Не знаю, никогда не видел силовиков в действии. Может, в баллоне вообще ничего нет, но щель раструба тревожила воображение куда больше, чем стволы. – Куда? – спросил один из полицейских в силовой броне. Забрало шлема было опущено, голос шел из динамика на груди, искаженный и с металлическим оттенком. Струи ливня стекали с брони, будто уходящая волна с панциря краба. – Я Максим Воронцов, призванный Гнездом, – ответил я. – Твой Призыв снят, – ответил силовик после секундной паузы. – Призыв снят, – согласился я. – Но это ничего не значит. – Уходи, – сказал силовик. – Гнездо изолировано. Я покачал головой. – Лихачев про него говорил… – напомнил из-под забрала один из полицейских в форме. – Проход закрыт, – упрямо повторил силовик. С легким шумом сервомоторов вытянул ко мне левую руку. – Уходи! – Свяжитесь с полковником, – сказал я. – Меня нельзя трогать. Силовик легонько толкнул меня в грудь. Ну как легонько. Не монстр, конечно. Но если бы я не ждал чего-то подобного, то упал бы. – Тронул, – сообщил силовик. Толпа за моей спиной стала выгибаться дугой, отступать. – Он завалил ту тварь, что ребят убила, – упрямо напомнил полицейский в форме. Силовик заколебался. Я прямо чувствовал, что он был чертовски зол. На всех и вся. Его вытащили из дома на усиление, он не любил Измененных, еще больше не любил толпу с ее простыми и быстрыми мыслями. И меня он не любил, я ведь одновременно был и частью толпы, и одним из молодых бездельников-серчеров, и, в его представлении, немножко Измененным. С другой стороны, он яростно ненавидел тварь, убившую его товарищей. А я эту тварь завалил, такая информация всегда расходится… А ведь я действительно ощущал его мысли. Гнездо помогало? Чувствовал, понимал – отстраненно, с легким раздражением, без сочувствия или симпатии, но словно зажегся во мне какой-то яркий огонек, высвечивающий всё и вся. Как тогда, с двумя незадачливыми грабителями у Комка. И я ощущал каждое движение, которое может сделать он и которое сделаю я. Его не сбить так просто с ног, и пластины брони не пробить даже пулей, но если легонько толкнуть вот так и дернуть здесь… кстати, в баллоне – похожая на напалм смесь, их экипировали по «красному коду»… Я вздрогнул. Не собираюсь я драться с человеком, который пусть и нехотя, но защищает Гнездо. – Пропустите, – сказал я. – Это нужно сделать. Он все еще колебался. В этот момент двери сдвинулись, под дождь выскочила Наська. Босиком, без зонтика. Мрачно дошлепала до нас, разбрызгивая воду из луж, быстрым рывком отстранила силовика. Я услышал взвизг моторов, когда ладошка куколки сдвинула сто с лишним кило мышц и пластиковой брони. – Это ко мне! – заявила Наська, беря меня за руку. Толпа заволновалась, задвигалась. Люди обнаружили, что по меньшей мере одна из куколок жива, и загалдели. Силовик рефлекторно попытался схватить Наську. Та отбила его руку и завопила: – Ты че с ребенком дерешься? Здоровый жлоб, не стыдно? Полицейский сдался. Отошел на шаг, раздраженный и обрадованный одновременно. Драться с Измененными у него, конечно же, полномочий не было, появление Наськи позволило ему выйти из ситуации. – Спасибо, малявка, – сказал я, торопливо входя в Гнездо. – Спасибками не отделаешься, – сообщила Наська, отряхиваясь, будто щенок. – Откуда их столько набежало? – Сам в ужасе. В фойе были все наши, кроме трех новых куколок. Я кивнул Дарине – мрачной, напряженной, стоящей рядом с Миланой. Не удалось ей поспать. Свет в фойе не горел, было почти темно, только слабые отсветы ламп из коридора и серая мгла из окон. Ну правильно, нечего стоять, как в витрине. – Часа полтора, как толпа начала собираться, – сказала Дарина. – Едва ты ушел. Максим, что происходит? – Кто-то пустил слух об убийстве Гнезда, – ответил я. – Только это всё объявили внутренней разборкой. Что одни Измененные поубивали других.