— Пустить тебе кровь — как два пальца об асфальт, — с бессильной злостью проговорил я, — но, может быть, сначала пояснишь, где я тебе перешёл дорогу, за что накатил на меня? А потом и решим, как закончим базар: миром или кровью? — Да кто ты такой, чтобы я тёрку с тобой устраивал? — Он чуть не рассмеялся от такой наглости. — Ты что, беспредельщик? — спокойно спросил я. — Я? Ты чё мелешь, москвач? — Так может поступать только беспредельщик — условия-то неравные. — Сдрейфил, что ли? — Горелый усмехнулся и повернулся к своим приятелям. — Неравные условия не в том, что вас так много, а в том, что я, попав к ментам, рискую снова вернуться в зону, а ты, раненый или холодный, останешься на воле. Кстати, если ты из-за девчонки, то мне она до фени. — Холодный, в каком смысле? — заинтересованно спросил Горелый и тут же рассмеялся: — В смысле труп, что ли? Я красноречиво пожал плечами. — Ну, тут ты погорячился. — Он достал из кармана револьвер и, как заправский ковбой, крутанул его на указательном пальце, потом несколько секунд, не моргая, смотрел мне в глаза, вернул оружие назад и весело хлопнул меня по плечу: — А ты ничего, москвич. — На этот раз Горелый назвал меня правильно. Я нажал на кнопку, вернул лезвие в ручку, сунул нож в карман. Напряжение спало, что почувствовали и его приятели. — Я же тебе говорил, Горелый, что Тамарка сама его пригласила, — заметил один из них, и я сразу узнал голос, шептавший у меня за спиной во время танцев. — Это правда? — спросил Горелый. Я снова пожал плечами. — Ладно… — Он чуть помолчал и неожиданно предложил: — Пить будешь? — Если только чуть-чуть — губу продезинфицировать… — Я попытался улыбнуться, но лишь скривился от боли: в результате удара Горелого губа была разбита о зубы, и во рту ощущался привкус крови. — На пятак, приложи. — Горелый протянул монету. — Ничего, до свадьбы заживёт, — отмахнулся я. Мы подошли к садовой скамейке и там раздавили на пятерых бутылку водки. При прощании Горелый вдруг спросил: — Это правда, что ты замочил кого-то на зоне? — А-а… — Я поморщился. — Придал ему ускорение, а он вместо того, чтобы взлететь вверх, полетел вниз… — Ладно, держи пять… — Он протянул руку. — Отдашь десять! — пошутил я, отвечая на рукопожатие… Больше мы с Горелым не виделись, но с того вечера меня больше никто не задевал и не провоцировал. Кстати, возвращаясь пешком в тот вечер в общежитие: на последний автобус я опоздал, а пройти нужно было несколько километров, — по дороге я познакомился с одной приятной особой лет двадцати пяти. Она работала на заводе оператором котельной. Мы быстро нашли общий язык, и в туже ночь Валентина пригласила меня к себе в гости. Она рассказала про двух своих сыновей-дошкольников, которые уже видели десятый сон, а про мужа ни слова. Заверив, что договорится с комендантом, Валентина уговорила меня остаться и оценить её кулинарные способности. Почему-то подумалось: либо разведёнка, либо муж сидит. Как бы там ни было, я вернулся к себе в комнату за полчаса до ухода на работу. Бурные ночи продолжались пару недель но, к счастью, нам удавалось их сохранить в тайне. Всё было прекрасно и удивительно, пока она не призналась, почему старалась, чтобы меня никто не заподозрил в связи с ней: оказалось, её супруг — капитан милиции и работает в уголовном розыске в городе, расположенном в четырёх часах езды на поезде. Это известие настолько потрясло меня, что несколько дней мне снился один и тот же сон: мы занимаемся с Валентиной любовью, а тут, как в старом анекдоте, неожиданно возвращается муж и приставляет к моему лбу пистолет. Что произошло во сне дальше, узнать так и не удалось: каждый раз просыпался раньше, и каждый раз уже пора было собираться на работу… Тем не менее с нежностью вспоминаю эту добрую женщину и её удивительно вкусные оладушки с мёдом… Конечно, статьи в газете и работа в клубе существенно улучшили моё финансовое положение, но пахать в качестве разнорабочего мне ужас как претило. Однажды иду по стройке и вижу группу какого-то начальства, которое, судя по незнакомым лицам и по тому, как лебезил перед ними Кирьянов, начальник нашего строительно-монтажного управления, начальство было из Москвы. Вдруг показалось, что один мужчина лет тридцати с мощной спортивной фигурой мне знаком. Подошёл ближе — точно, не ошибся. Во времена учёбы в Высшем техническом училище имени Баумана мы с этим парнем встречались на ринге, звали его Феликс Юдкевич. Теперь он работал Управляющим союзным трестом и приехал проинспектировать работу своих специалистов, монтирующих конвейер на заводе ДВП. К счастью, он тоже узнал меня. Минут через сорок меня вызвал мастер, освободил от работы и сказал, что меня ждёт начальник СМУ. Появилась уверенность, что приглашение исходит от Феликса. Пробудилась надежда, что моё положение на «химии» резко изменится. Предчувствие не подвело: в кабинете начальника СМУ за его обшарпанным столом сидел Феликс. Увидев меня, расплылся в добродушной улыбке, встал и быстрым спортивным шагом устремился ко мне. Мы крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине. После чего уселись на продавленный диван и с полчаса вспоминали студенческие годы, общих знакомых: кто? где? когда? Феликс приятно удивился профессиональному зигзагу в моей жизни, однако добавил, что я ещё студентом был зачинщиком всех вечеров и вечеринок. Когда первая волна воспоминаний схлынула, мы помолчали немного и без особой охоты вернулись в действительность: — Ну, рассказывай, что с тобой произошло, — попросил он. Не нагружая ненужными деталями, коротко, но доходчиво поведал ему свою грустную историю. — Да, неожиданный поворот. — Феликс тяжело вздохнул. — И сколько тебе осталось? — Чуть меньше года… — А почему же тебе что-нибудь получше не предложат? В смысле работы… — удивлённо спросил он. — Ты же знаешь, как на периферии относятся к москвичам, да ещё с высшим образованием. — К сожалению… знаю… — Он с грустью покачал головой, задумался ненадолго, потом сказал: — На строительстве завода ДВП работает моя бригада наладчиков конвейера, и, если ты не против, я оформлю тебя прорабом… — Прорабом? Но я же не «Копенгаген» в наладке оборудования, — признался я. — А тебе никто и не предлагает заниматься наладкой, для этого есть специалисты, — подмигнул он. — Прораб — это руководитель, а у тебя, насколько я понял, высшее экономическое образование. Ты что, наряды не сможешь закрывать? — Смогу, — не очень уверенно кивнул я. — Не дрейфь, у меня очень толковый мастер — поможет: я с ним уже переговорил, и он отлично всё понял… — Феликс загадочно улыбнулся. — Так что же ты мне мозги крутишь: сам уже всё решил, а передо мной целый сценарий разыграл. — Ну, надо же мне было понять, как ты к этому отнесёшься. — А ты как думаешь? Конечно, положительно!.. — Только есть одно существенное огорчение, — нахмурился Феликс. — Говори! — Работать моей бригаде осталось два, от силы три месяца. — И домой? — К сожалению… — Он глубоко вздохнул. — Правда, я могу продержать прораба и мастера после отъезда бригады ещё на две-три недели для подведения итогов и для проверки работы оборудования, но это всё, что я могу… Хотя… — Он задумался на мгновение. — Попытаюсь замолвить за тебя словечко Кирьянову… — Пока он от тебя зависит, пообещает всё что угодно, а как только закончишь здесь дела… — Я стукнул кулаком по колену. — Не исключено, — согласился Феликс, — но он вроде мужик порядочный, да и после завершения наших работ обещаю позванивать ему. Так что решай… — «Бог не выдаст, свинья не съест!» — решительно проговорил я. — Оформляй! Так я начал работать прорабом в такой мощной фирме, как «Союзлесдревмонтаж». А ещё Феликсу удалось выбить для меня гостиничный номер, где обычно останавливались столичные гости. Это был небольшой домик из трёх комнат, кухни, ванной и туалета. Не скрою, несколько дней, пока входил в курс дела, было нелегко, но мастер и члены бригады монтажников оказались настолько понимающими людьми, что я довольно скоро освоился. К тому времени я сблизился с Начальником спецкомендатуры. Подполковник был толстеньким, невысоким и очень добродушным мужчиной, по национальности комяк, смешно выговаривавший «к» вместо «х»: «корошо», «кам», «крам», «кудой» и так далее. Однажды мне нужно было срочно съездить в Москву. Пообещав привезти ему «салями» и красной икры, я уговорил его выправить документы на десять дней. Очень уж хотелось Начальнику покушать московской колбаски, названия которой он никогда до этого и не слышал. Вернувшись вовремя и вручив ему две палки «салями» и банку красной икры, я заслужил такое доверие, что с ним у меня никогда не возникало проблем. Более того, в самый опасный момент моего пребывания на «химии», во время противостояния с неким «Борманом», подполковник даже подстраховал меня, не дав тому расправиться со мною с помощью клеветы… Та московская поездка памятна для меня тем, что произошло достаточно важное событие: я познакомился со своей будущей женой. Это случилось буквально в день приезда в столицу. Купив бутылку хорошего портвейна и букет цветов, я отправился к одной своей приятельнице, чтобы решить проблему с проживанием. Её дом находился на улице Герцена. Прихожу, звоню, выходит соседка и говорит, что моя «зазнобушка» умотала на практику в другой город и вернётся через пару месяцев. Что делать? Время — шесть вечера, а я на улице. Позвонил знакомым, которым мог доверять, но каждый, услышав короткую историю, приключившуюся со мной, тут же ссылался на какие-нибудь непредвиденные обстоятельства и просил прощения за то, что «не в силах мне помочь». Исчерпав все возможности, отправился на служебную площадь, с которой меня забирали. Мою комнату заселили, но одна из сердобольных соседок, услышав, что я приехал в отпуск на неделю, сжалилась и открыла небольшую тёмную комнатушку, в которой были сложены мои вещи и нехитрая мебель. Я воспрял духом — теперь есть хотя бы крыша над головой. Приняв в подарок цветы, от выпивки соседка отказалась, и я направился на своё любимое место, где часто сидел, наблюдая за прогуливающимися парами, — Суворовский бульвар. Иду я к «своей» скамейке и вижу на ней симпатичную молодую женщину. Разговорились. Естественно, я не стал афишировать, что в Москве нахожусь почти на птичьих правах и что мне ещё нужно «дослужить» свой срок. Мы сразу понравились друг другу и минут через пятнадцать из-за отсутствия стаканов высаживали портвейн прямо «из горла». Нет, не подумайте, что в ней было что-то не так. Чтобы не привлекать сейчас ненужного внимания к её семье, буду называть её Мариной, а её восьмилетнюю дочку — Эльвирой. Марина работала учительницей, жила как раз на Суворовском бульваре и как-то призналась, что я ей показался в тот день чуть ли не инопланетянином. В туже ночь мы оказались в той самой клетушке, где с огромным трудом разложили мой полуразвалившийся диван. В этом было столько романтики, что мы каждый день моего отпуска встречались, а летом я пригласил её с восьмилетней дочерью провести каникулы в Княж-погосте. Да-да, буквально на следующий день я всё честно рассказал о себе. Мой рассказ её нисколько не испугал: оказалось, что её родной брат в тот момент добивал восьмилетний срок, да и бывший муж окунался «за колючую проволоку». Брат, доведённый до нервного срыва занудным и зловредным соседом, отправил его на тот свет, заколов столовым ножом. Учтя хорошие характеристики и все остальные обстоятельства, из-за которых он сорвался, парню дали срок ниже низшего… Наступило лето, и ко мне приехала Марина с дочкой Эльвирой. Собственно говоря, благодаря её приезду в качестве моей невесты нам и выделили сначала ту трёхкомнатную избушку, а позднее двухкомнатный номер в доме гостиничного типа, где проживали члены моей московской бригады наладчиков. Приезд невесты с дочерью дал мне весьма много положительных эмоций и запомнился с самой лучшей стороны. Впервые у меня была действительно настоящая семья. Мы ходили купаться, загорали, ловили рыбу и… очень мало спали по ночам, доводя друг друга буквально до физического истощения.