Старший прораб, инструктировавший меня перед первым дежурством, предупредил, что в любое время может проверить, как я исполняю свои обязанности. — …и, не дай бог, застану тебя отсутствующим на объекте или спящим — без объяснений выгоню. Вылетишь, как пробка из бутылки, и тебе не поможет даже Начальник отдела кадров! — заявил он. Судя по его словам, начальник СМУ не преминул обнародовать свои догадки. Естественно, не желая потерять такое клёвое место и не имея будильника, в первую ночь я очень боялся заснуть и потому, как только меня начинало клонить ко сну, тут же одевался и топал на обход. В свете яркой лампочки и луны девственный снег удивительно красиво искрился, а под ногами добродушно поскрипывал. Охраняемая площадь была довольно внушительной: чтобы обойти её по периметру, требовалось добрых тридцать минут. Первый обход я сделал, когда ещё были слышны какие-то звуки со стороны поселка: голоса, музыка, лай собак, — и шагать было даже весело. Ночью все выглядело совсем иначе, не так, как при свете дня. Всё вокруг казалось совершенно незнакомым. Я медленно брёл по свежевыпавшему снегу и старался думать о чём-нибудь приятном. Пытался даже стихи сочинять, но из этого, к сожалению, в первый обход ничего не вышло. Когда отправился на обход во второй раз, ощутил какое-то непонятное беспокойство. А пришло оно после того, как вспомнился рассказ старшего прораба. Он в красках поведал мне историю о том, как с год назад неизвестные люди наведались на стройку, чтобы стащить рамы и доски, но наткнулись на сторожа и зарубили его топором. Весёленькая история для человека, заступающего на своё первое ночное дежурство, не правда ли? Под впечатлением этой раздирающей душу истории иду я по стройке и стараюсь выбирать места посветлее. По спине мурашки и холодный пот. Повсюду мерещатся какие-то тени, слышатся подозрительные шорохи. Чтобы отогнать страх, начал громко петь — говорят, это помогает… Какое там! С огромным трудом сдерживался, чтобы не броситься бежать. Этот обход показался мне вечностью, а когда добрался наконец до бытовки, был так рад, словно получил известие о досрочном освобождении. Казалось, никто никогда не заставит меня отправиться в следующий обход. Но, посидев и отогревшись, успокоился, чайку попил с бутербродами и даже посмеялся над своими страхами. Вполне возможно, мой организм сумел адаптироваться к новому положению и загнал страх куда подальше. Во всяком случае, следующий обход прошёл без каких-либо осложнений. И именно тогда мне и удалось написать одно из моих самых любимых стихотворений: Поэт в неволе Ты — королева в заточенье, А я — придворный твой поэт, Как будто бы лишённый зренья, Но всей душой готовый петь… Слепые лучше сердцем видят: Бетона толща — не заслон. Поэтому, в темнице сидя, Могу я охранять твой сон. Писать послания и оды И воспевать красу души, Желать простора и свободы, Чтоб радостью земною жить. Восторжествует справедливость, Нас ждёт свобода впереди. Надеюсь, Королевы милость Меня тогда вознаградит… Гораздо легче стало, когда я перекупил у одного хмыря старенький, но вполне исправный будильник. И совсем лафа пришла, когда Семён Вершинин, один из моих сменщиков, проработавший сторожем уже более года, как-то проговорился, что последний раз делал обход месяцев десять назад. — Понимаешь, Виктор, я как рассудил: если кто-то захочет чего-то прибрать на нашей стройке, то чем ты или я сможем ему помешать? — задал он риторический вопрос. — Голыми руками, что ли? Да и кому, честно говоря, приспичит тащиться на стройку ночью, если он вполне может за бутылку вывезти всю стройку днём, ему ещё и грузить помогут… Скажи, я не прав?! Мне нечего было возразить, но я всё-таки напомнил: — А старшой разве не проверял тебя ни разу? — Прораб, что ли? Петрович? — Семён так весело рассмеялся, словно услышал забавный анекдот. — Делать ему нечего, чтобы по ночам от своей Нинки на стройку из города шастать! Он и меня перед первым дежурством пугал… Слушай, а Петрович тебе, случаем, не рассказывал про то, как некоему сторожу башку ломом проломили? — Он заразительно заржал. — Топором, — возразил я, не понимая причины подобного веселья. — Ну и жук наш прораб! Я потом всё разузнал о том, что случилось пару лет назад… Башку действительно проломили одному сторожу, но не во время дежурства, а во время траханья с чужой женой. Её муж, кстати, прапорщик, возвратился некстати с дежурства домой. Видит, на столе бутылка, закусь всякая, ну, думает, какая жена заботливая, заходит в спальню, а тот сторож с его женой кувыркается вовсю. Вот прапора и заклинило: схватил в сенях ломик и саданул по глупой башке… — Насмерть? — Нет, к сожалению… — Почему «к сожалению»? — не понял я. — Бедняга на всю жизнь «ха-ха» словил — дуриком стал. Сактировали его: бедолага после встречи с ломиком не только не помнил, откуда он, но даже своё имя позабыл напрочь. Живёт по подвалам и питается либо с помойки, либо чем Бог подаст… — Да, получил удовольствие, — с сочувствием покачал я головой и, естественно, припомнил свою любовную историю с женой капитана — похоже, я легко отделался, но спросил о другом: — А что с прапором? — А что с прапором… судили… дали два года условно и… из органов попёрли… Начальник СМУ хорошо знал возможности кадровички: с того дня, когда Зинаида Валерьевна проявила ко мне внимание, моя жизнь потекла спокойно и размеренно. Конечно, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и моё спокойствие сопровождалось некоторыми издержками. Вначале, «на новенького», вроде было терпимо: два-три раза в неделю, когда не сторожил «объект», я приходил к Зинаиде Валерьевне домой и оставался на ночь. Однако её аппетиты росли не по дням, а по часам. Дошло до того, что она при помощи своей подруги-врача выправила мне бюллетень, и я «болел» более трёх недель, из которых около двух провёл в её доме. Но из своей «официальной» болезни я извлёк весьма и полезный опыт: оказывается, на Севере, где действуют так называемые северные надбавки, болеть весьма выгодно — за три недели болезни я получил по бюллетеню намного больше, чем за месяц работы. К тому времени я познакомился с симпатичной учительницей, преподававшей в вечерней школе для «химиков». Альбине было двадцать семь лет, и у неё было трое детей, из которых самому старшему — восемь, а муж погиб на лесоповале. Чтобы каждый раз не заниматься выпиской документа, разрешающего поездку в город, где проживали все сотрудники управления, Зинаида Валерьевна выправила мне постоянное разрешительное удостоверение, благодаря которому я мог даже снимать жильё в городе. Некоторое время я провёл у Альбины, пока не вернулась с отдыха её мама. В свою очередь Альбина познакомила меня со своей подругой Людмилой, которая согласилась сдать мне комнату в своей двухкомнатной квартире за вполне умеренную плату. Людмила работала дамским парикмахером и была настолько высоким профессионалом, что даже выступала за советскую команду парикмахеров в Париже. В характере Людмилы сочетались совершенно, казалось бы, несочетаемые черты. Достигнув вершин в своей профессии, была откровенно ленива; обладая великолепной фигурой супермодели, имела не очень впечатляющую внешность и весьма крупный нос. При вспыльчивом, даже злобном характере была внимательна, заботлива, порой даже нежна. После того как я стал мягко отдаляться от Зинаиды Валерьевны, та встала на путь мести, что для меня могло закончиться довольно плачевно. Однажды, вытянув из меня, почему я такой грустный, Людмила нежно погладила меня по короткой стрижке, достала бутылку хорошего вина и после того, как мы выпили, заверила, что поможет мне, и просила больше не беспокоиться. Думаю, нет нужды говорить, что с того дня мы довольно часто ночевали в одной кровати. Оказалось, что Начальник спецкомендатуры, тот самый «русский полковник», её родной, а главное, любящий дядя, который потакал всем капризам бедной сироты (её родители, большие любители горных лыж, погибли под снежной лавиной в Чешских Татрах, и дядя, родной брат отца, вполне достойно заменил ей и отца, и мать]. По просьбе Людмилы дядя перевёл меня из СМУ на должность режиссёра-затейника в Водный дворец города. Это было уникальное сооружение, во время праздников трибуны забивались, как говорится, под завязку, а на воде разыгрывались целые представления. Могу даже похвастаться, что мой сценарий, по которому подготовили и провели праздник Нептуна, посвящённый Новому году, заслужил одобрение не только прессы, но и властей города: я оказался первым «химиком», получившим денежную премию от городского исполкома. «Премировать Доценко В. Н. за вклад в развитие культуры города Ухта…» Как говорили побывавшие на том представлении, такой феерической постановки на воде они никогда не видели. Сейчас, вспоминая, каких усилий, каких нервных затрат мне это стоило, тем более что всё делалось за сущие копейки, как говорится, на чистом энтузиазме, приходит в голову, что повторить такое невозможно даже за большие деньги. Скоро ли, долго ли, но моё пребывание на стройках народного хозяйства закончилось, и я наконец-то еду в Москву… Глава 9 Борьба за «место под солнцем» Заливаю горе крепким чаем, Научился всё же чифирить, С этим в забытьи и засыпаю, Ты пойми: мне трудно стало жить!