— Вы что, чокнулись здесь все? — вскричал я и попытался оказать сопротивление: как-никак, а мои восемьдесят пять килограммов и звание Мастера спорта по десятиборью предоставляли такие возможности. Однако лучше бы я этого не делал: несколько профессионально направленных ударов по корпусу мгновенно не только сбили мне дыхание, но и ослабили желание сопротивляться. Меня подтащили к окну, насильно заставили опуститься на пятую точку и пристегнули вторую часть наручника к нижней трубе отопительной системы. — Между прочим, точно так поступали и фашисты! — никак не желал успокоиться я. — Ещё вякнешь что-нибудь подобное, и я тебе почки отобью! — как-то уж слишком спокойно, словно делясь чем-то обыденным, тихо проговорил «фиксатый». — Хватит, старлей, займитесь делом! — строго приказал старший в штатском. — А вы, Виктор Николаевич, лучше помолчите, если не можете сдерживать свои эмоции! Грубостью вы только себе навредите! — вполне вежливо обратился он ко мне. — Вы из Госбезопасности? — поинтересовался я. — Догадались? — чуть заметно ухмыльнулся он. — Тогда не мешайте нам работать! — Могу я задать один вопрос? — никак не мог успокоиться я. — Только один! — Разве сотрудники Комитета Государственной Безопасности имеют право вторгаться в квартиру к добропорядочным гражданам и обыскивать её, не имея на руках никаких документов? То, что я услышал в ответ, заставило меня надолго задуматься… — Собственно говоря, вы должны благодарить нас за то, что мы пришли без каких-либо прокурорских санкций, — устало проговорил он и пояснил: — Без санкций для вас, возможно, всё ещё обойдётся, а с ними, то есть когда делу уже дан официальный ход, точно бы лишились свободы. Так что сидите молча и молитесь, что на каком-то этапе в отношении вас произошёл незапланированный сбой и нас направили к вам без санкций. Несколько часов, пока шёл обыск, я мучительно размышлял над словами старшего в штатском, пытаясь отыскать в них потаённый смысл, но только через много лет, когда нечто подобное повторилось с совершенно другими последствиями, я сумел по достоинству оценить справедливость этих слов и даже запоздало мысленно поблагодарить его за них. Но до этого осознания нужно было ещё дожить… За несколько часов обыска набралась такая куча бумаг, что работники Органов при всем желании не могли втиснуть их в прихваченные ими три портфеля. Выход из дурацкого положения нашел милицейский капитан. Заметив на кухне ополовиненный мешок с картошкой, он спокойно высыпал клубни на пол, для порядка потряс им, подняв такую пыль, что едва сам не задохнулся, и принёс мешок в комнату. — Пойдёт? — спросил капитан старшего. — Лучше же всё равно не найдёте, — отмахнулся тот. И в картофельный мешок стали аккуратно складывать мои рукописи, наброски сценариев, записи по стажёрской работе режиссёра и вообще всё, что им встретилось, написанное рукой или напечатанное на машинке. Когда обыск был наконец закончен, меня отстегнули от батареи, «фиксатый» снял с меня наручник, сунул себе в карман, потом подхватил один край мешка, его коллега — второй, и они направились к выходу, за ними двинулись и капитан милиции со старшим в штатском. Сообразив, что меня действительно не арестовывают, я немного воспрял духом. — Извините, старшой, а к кому обращаться, чтобы вернули мои рабочие записи? — спросил я. — Вот, звоните по этому телефону, — ответил он, быстро написав номер на бумажке. — Надеюсь, что по нему кто-то ответит, — пробурчал я как бы про себя. — Не сомневайтесь… — усмехнулся тот. — До свидания. — Лучше прощайте… — совсем осмелел я. Когда они ушли, я взглянул на часы: восьмой час вечера. Звонить по выданному мне телефону было явно поздно, и я отложил проверку на завтра. Почему-то я был уверен, что врученный мне номер телефона принадлежит какому-нибудь следователю, который, услышав, кто звонит, начнёт «качать права». Настроившись именно на такой приём, в девять тридцать утра я набрал номер, после того, как безо всякого интереса проглотил свою любимую глазунью с ветчиной. Я был крайне удивлён, услышав довольно приятный молодой женский голос, вежливо оповестивший: — Приёмная начальника УГБ по Ленинградской области полковника Надсона… Кто вы и по какому вопросу звоните? Если бы не легко запоминающаяся и довольно редкая для СССР фамилия — Надсон, она вряд ли сохранилась бы в моей памяти: — Я могу переговорить с товарищем полковником? — Назовитесь, пожалуйста, — вежливо предложил голос. — Режиссёр Доценко Виктор Николаевич! — Минутку, Виктор Николаевич… В первом издании этой книги, когда я представил рукопись Издателю, мне «посоветовали» не упоминать об эпизодах знакомства с будущим Президентом России, но сейчас, во втором издании, я решил написать, как всё было… «Минутка» несколько затянулась, и я уже подумал, что сейчас секретарша передо мной извинится и распрощается, но в трубке раздался приятный баритон. — Доброе утро, Виктор Николаевич, здравствуйте, вы хотите со мной встретиться? — спросил приятный баритон и, не дожидаясь ответа, неожиданно предложил: — Через час вас устроит? — Да, конечно… — тут же согласился я… Ровно через час я уже подошёл в его приёмную, и секретарь попросила меня чуть подождать… Вскоре дверь его кабинета распахнулась, и оттуда вышел Надсон с каким-то молодым человеком: — Вот, Владимир, это и есть тот самый молодой режиссёр-стажёр, о повести которого я вам и рассказывал, Виктор Доценко… — А мне понравилось! — улыбнулся он. — Легко читается… Попрощавшись, он ушёл, а Надсон пригласил меня в свой кабинет. Я вдруг решил спросить: — А кто этот молодой человек? — Понравилось, как он вас поддержал? — подмигнул он и тут же добавил: — Это Володя Путин, мой стажёр, студент юрфака ЛГУ… но вернёмся к вашей киноповести… Владимир прав: действительно читается легко! Но… — Он сделал паузу и уже серьёзным тоном проговорил: — Если вы хотите, чтобы у вас в будущем не возникало никаких проблем и вы спокойно продолжали бы работать на воле, а не в других местах, как говорится «не столь отдалённых», советую сменить тематику вашего творчества! В его тоне не было ни раздражения, ни угрозы, можно было подумать, что старший товарищ даёт дружеский совет младшему… — Вам что, недостаточно письма, полученного вами из-за границы? Здесь необходимо пояснение для тех Читателей, которые не имели возможности ознакомиться с романом «Отец Бешеного». Полковник Надсон напомнил мне о письме моего родного отца, уехавшего из СССР ещё до моего рождения. Тогда я учился в Высшем техническом училище имени Баумана на первом курсе. Письмо принёс нарочный, вызвав меня из общежития. На конверте был обратный адрес в Лос-Анджелесе, и в нём, кроме нескольких листочков с убористым текстом, имелось пятьсот долларов. Отец писал о том, что он столько лет разыскивал меня и наконец нашёл, где я проживаю, мечтает со мною встретиться, чтобы наладить отношения. Очень сожалеет, что не имел возможности помогать мне, и сейчас посылает немного денег как бы для проверки, получу ли я их. Мне до сих пор непонятно, каким образом в Органах госбезопасности узнали об этом письме, тем не менее вскоре я был вызван на Лубянку, где некий полковник, фамилия которого мне не запомнилась, продиктовал мне ответное письмо отцу и забрал присланные им пятьсот долларов. Тон письма был таким дерзким и обидным, что, если оно и дошло до него, вряд ли отцу захотелось бы продолжать общение со мной. Доллары, естественно, были реквизированы, наверняка в доход семьи полковника… Именно на это письмо и намекал полковник Надсон. То ли случайно, а скорее всего, намеренно он давал мне понять, что с того злополучного письма моя персона и попала под пристальное внимание Органов… — Я доходчиво вам говорю? — со значением спросил полковник. — Более чем! — вздохнул я. — Вот и ладненько… Надеюсь, мне не придётся слышать о вас в подобном контексте? Всего доброго!.. Тон его голоса не слишком-то соответствовал пожеланию, высказанному им в конце. Это был уже второй звоночек, предупреждавший о пристальном внимании ко мне со стороны Органов КГБ, но я был молод, беспечен и всё в моей жизни складывалось так удачно, что я отнёсся к этому сигналу несерьёзно, а напрасно… Прошло много-много лет… …и «тайное стало явным»… Я ещё не был известным режиссёром и писателем, и моя фамилия вряд ли заставляла кого-то задуматься: «Где я её слышал?» — но буквально через несколько дней после окончания августовского фарсового путча 1991 года мне позвонил незнакомый мужской голос: — Виктора Николаевича Доценко можно? — Вы с ним разговариваете. — Здравствуйте. — Здравствуйте. — Вы — режиссёр? — Да, — ответил я, не понимая, кто звонит и почему интересуется моей профессией. — Кажется, вы и писатель?