Я последовал совету и тут же закашлялся — это действительно была моя первая сигарета в жизни. И вдруг почувствовал такую лёгкость в теле, что показалось, я взлетаю над полом, а голова странно и непонятно закружилась. — Ну, как? — Хорошо… — глупо улыбаясь, ответил я и добавил от избытка чувств: — Спасибо… И неожиданно услышал нечто такое, чего никак не мог ожидать из уст старого Вора, прошедшего десятки тюрем и колоний, из уст того, кто единым движением ресниц или бровей мог решить судьбу любого зэка. Он преподал мне урок, который помог мне выжить, не сломаться, навсегда сохранить оптимизм. — Послушай, земляк, ты же режиссёр, я знаю, так СДЕЛАЙ СЕБЕ ФАНТАЗИЮ… Чувствуете, какой необычный, колоритный поворот мысли старого жулика? — СДЕЛАЙ СЕБЕ ФАНТАЗИЮ… — повторил он. — Может, судьба не зря тебя сюда впихнула? Запоминай, откладывай всё в своей коробочке… — Бриллиант ткнул меня в лоб. — Когда-то, может, и пригодится… В тот вечер мы с ним долго говорили. Он рассказывал о том, как нужно жить «за колючкой», почему нужно уважать мужика. Кто такой «Смотрящий в хате», в тюрьме, в колонии. Почему они обязаны разруливать острые ситуации и не допускать ни ментовского, ни жуликовского беспредела. Речь Бриллианта не была изысканной, литературной, но его слова доходили до самого мозга, сразу всё становилось легко и понятно, словно каждое слово ты выстрадал сам, и вытравить его из твоей души уже было невозможно. Я слушал и смотрел на его тщедушную фигуру и никак не мог понять: чем этот старый «стручок» завораживает и притягивает? Что в нём такого, что заставляло слушать его речи не только меня, но и сотни, тысячи других людей? Незадолго до своей смерти в 1985 году в разговоре с сотрудником МВД Вася-Бриллиант сказал слова, которые для сегодняшних воров звучат как поддержка: «Не списывайте все преступления на воров и не делайте из них козлов отпущения. Мы несём свой крест чистоты воровской жизни. Она чище, чем вся ваша государственная конюшня. Сегодня вы нас в петлю толкаете, а завтра, когда мы уйдём, удавка затянется на вашей шее…» Откровенно говоря, похожий вопрос в плане теоретическом меня уже давно волновал. Мне было интересно: отчего один сильный парень не может заставить слушаться себя даже своего близкого приятеля, а какой-то шпиндель, в котором и душа-то неизвестно в чём держится, заставляет прислушиваться к своему мнению не только тех, кого давно его знает, но и совершенно незнакомых людей, которые готовы отдать за него жизнь? Конечно, внутренний дух, внутренняя сила, бесшабашная дерзость, да и вера в самого себя — все эти качества крайне необходимы, чтобы и другие люди поверили в тебя. Но мне кажется, этого маловато для того, чтобы за тобой поднялись сотни или тысячи других людей. А что тогда имеется в одном человеке и отсутствует у другого? Исторически любая власть основана на писаных или на неписаных законах, дисциплине. Таковы правила каждого коллектива, каждой общественной ячейки: обычной семьи, детского сада, школы или института, армии или криминального мира. «Вор в законе» — тот же самый командующий, и его приказы и распоряжения должны выполняться неукоснительно: за нарушение или неподчинение следует наказание. С Бриллиантом мне посчастливилось пообщаться лишь один вечер, но и этого вечера хватило на то, чтобы настроить свою жизнь «за колючей проволокой» совсем на другой лад. Потому что с того самого разговора с Бриллиантом я не переставал думать над его словами, к тому же вспомнил одно из предсказаний болгарской целительницы Бабы Ванги, сказанное мне полвека назад: «…Твоя страна надолго упрячет тебя за решётку, но это не должно сильно огорчать, придёт время, и ты станешь известным писателем не только в своей стране, но и далеко за её пределами…» Постепенно пришёл к твёрдому убеждению, что мне во что бы то ни стало необходимо ВЫЖИТЬ, чтобы потом рассказать обо всех своих испытаниях людям… На следующий день после нашего с Бриллиантом общения, видно, сообразив что-то или почуяв некую угрозу «социалистическому строю», менты выдернули меня из камеры старого «Вора в законе» и после привычного кулачного «подмолаживания» кинули уже в другую камеру, где находились трое хозяйственников и один молодой доходяга из Подмосковья по имени Никита. В своём прошлом, рассказывал Никита, он слыл одним из самых сильных местных качков. Однажды, поднабравшись в одной компании, не поделил с кем-то из приятелей местную красавицу. Слово за слово, началась драка. На стороне приятеля выступили ещё двое, а кроме того, у приятеля был нож. Первое обстоятельство не смутило Никиту, он довольно легко раскидал эту троицу, но разгорячённый приятель, воспользовавшись тем, что Никита отвлёкся на другого противника, засадил ему нож по самую рукоятку, задев при этом сердце. Как потом определили врачи во время операции, остаться ему в живых позволил не иначе как сам Бог. Не обратив внимания на свою смертельную рану, но ощутив страшную боль в груди, Никита в ярости бросился на своих обидчиков, сломал одному шейные позвонки, второго швырнул головой об отопительную батарею, и тот навсегда остался инвалидом, третий же, сообразив, что ловить нечего, благоразумно сбежал. Тот, кому Никита сломал шею, оказался сыном Секретаря горкома партии, который сделал всё, чтобы «хулиган и убийца понёс заслуженное наказание». Никиту с огромным трудом вытащили с того света, и сложнейшая операция так подкосила его, что от прошлых ста с лишним килограммов живого веса в нём осталось не больше шестидесяти. Трудно сказать, что сыграло главную роль в том, что ко мне стали относиться с большим уважением: то ли я сам внутренне изменился, и это ощущалось, то ли Бриллиант замолвил за меня своё авторитетное «воровское слово». Тем не менее, в какую бы камеру я ни попадал, меня сразу же принимали как старого знакомого, с которым всем делились, как с близким. Позднее я узнал настоящее имя Бриллианта, этого мудрого человека из криминального, «синего» мира, — Василий Бабушкин. Мне до сих пор неизвестно, что такого натворил в своей жизни Вася-Бриллиант (вполне возможно, что найдутся и те, кто пострадал от него], но лично мне Василий Бабушкин здорово помог, вполне возможно, даже спас мою жизнь. Благодаря этой встрече мне удалось не только перенести впоследствии все невзгоды и лишения во время следовательского беспредела, но и сохранить всё то доброе, что я получил от матери и от природы… Находясь в Бутырке, я всё время думал о маме, которой пришлось столько пережить! Когда меня лишили свободы в первый раз, я по дурацкой инфантильности решил не беспокоить маму и просто исчез из её поля зрения на два года, даже и не догадываясь, сколько добавил ей седых волос этим необдуманным поступком. Целых два года мама разыскивала меня, рассылая во все инстанции письма о моём исчезновении. Однако органы МВД хранили загадочное молчание или отвечали, что им ничего обо мне неизвестно… Хорошо запомнив свой прошлый тюремный опыт, я едва ли не с первых дней ареста просил обо всём сообщить маме, однако Истомин сделал это, только когда следствие закончилось, то есть месяцев через пять-шесть. А как Истомин психологически измывался над мамой, не позволив ей ни одного свидания со мною! Сколько раз ей приходилось обивать его пороги, чтобы вызволить из его липких лап золотые вещи, доставшиеся мне по наследству от моей бабушки Лаймы. Истомин внаглую хотел их присвоить. Хорошо ещё, что подарки бабушки Лаймы были изъяты из моей комнаты в присутствии соседей, и поэтому Истомину пришлось вернуть их маме. Но вернуть более пятисот редких книг из моей библиотеки да кое-какую аппаратуру, а также подарки зарубежных деятелей кино маме не удалось, о чём я весьма сожалею… Через несколько лет, когда я оказался на свободе, соседи рассказали, что ко мне в комнату менты наведывались раз десять, как к себе домой, и всякий раз являлись с огромными спортивными сумками и портфелями, набивая их под завязку при уходе. Как-то соседи попытались спросить, что это они всё время тащат, но их так отбрили, что отбили всякую охоту вмешиваться в дела их бывшего соседа. Когда я писал эту главу, произошло удивительное событие. Читавшие мою книгу «Отец Бешеного» наверняка запомнили Генриха Сечкина, о котором я там упоминал. Генрих Сечкин — в прошлом «Вор в законе», погоняло — Сека. У него было много «ходок за колючку» и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе. Были и побеги. Порой удачные, порой трагические. Более подробно об этом вы можете прочитать в его книге «За колючей проволокой». Когда мы познакомились, он уже стал журналистом, а за несколько лет до этого, увлекшись всерьёз гитарой, стал одним из лучших гитаристов страны, более того, в связи с этим вошёл в европейские музыкальные каталоги. Как-то он принёс мне свои новые печатные издания — воспоминания о своём воровском прошлом. Читая их, я вдруг понял, что один из этих рассказов мне знаком. Начинаю размышлять: сам Генрих мне не рассказывал, тогда кто? Звоню ему, дотошно расспрашиваю, и неожиданно выясняется, что мы с ним сидели в одной камере в 1983 году! Мне с первой встречи показалось, что его лицо знакомо, но я никак не ассоциировал его с тем стодвадцатикилограммовым мужчиной, с которым провёл несколько дней в одной камере. Да и меня, потерявшего во время следовательских экзекуций более двадцати пяти килограммов, Генрих не смог узнать. Вот что он рассказывал: «— Вот ты, Режиссёр, спрашиваешь, был ли в моей жизни случай, когда законник „завалил" другого законника. Послушай об уникальном случае, произошедшем на моих глазах, в массовой резне среди Воров. На Колыме это было. Получилось так, что около четырёхсот „Воров в законе" оказались на одной зоне, где „мужиков" вообще не было. Так сотворили „на верхах" властных структур. В исключительных условиях на „Воровской сходке" было принято решение ходить на работу, а иначе с голоду бы все вымерли. Но внутри зоны мы были представлены сами себе — начальство туда не заглядывало — и делали всё, что хотели: мастерили карты и устраивали турниры. Главным образом изготавливали холодное оружие, причём с таким мастерством, что оно могло украсить любую коллекцию. Добыли даже взрывчатки и сделали несколько гранат. Но нашёлся среди нас парень по кличке Алкан — потрясающий карманник. О нём ходили легенды. В то время женщины нередко прятали деньги, завернутые в носовой платок, под нижнюю резинку своих трусов. Так вот, он извлекал их, не вызывая у обладательницы никакой реакции. Он был большим любителем выпить и пристрастился гнать самогон, причём самой высшей пробы. Эта способность и оказалась для нашей зоны роковой…» — Самогон? — Я был несколько обескуражен. — Именно: самогон!.. Однако продолжим… «…так вот, ему удалось раздобыть дрожжи и изготовить из подручных материалов этот благороднейший напиток. После нескольких кружек самогона и начались выяснения отношений. В итоге один из Воров по кличке Кощей назвал другого — Палёного —„мусорской" рожей. Такое оскорбление Вор стерпеть не мог. — Воры, слышали? — завопил Палёный, вроде бы даже сразу протрезвевший. — Слышали, — прозвучало со всех сторон. — Поступай по-воровски! Палёный прыгнул к своему матрасу, выхватил нож, вонзил его в Кощея и тут же вырвал его обратно. — Ты за что Вора убил?! — в ярости вскрикнул Колючий — приятель Кощея. — Получи! — Выхватив из-под своего матраса огромный клинок, он проткнул Палёного насквозь. Тут и началась та резня. Многие уже не понимали, кто, кого и за что режет. Сверкали ножи, всё заволокло дымом от разрывов самодельных гранат, жутко кричали раненые, кровь лилась потоками… Под утро барак и его окрестности напоминали Куликово поле после битвы: везде валялись трупы, слышались стоны раненых. Оставшихся в живых Воров, и ещё способных ходить погрузили в машины и вывезли в сопки. Там нас окружили солдаты с автоматами и толстыми дубинками. Командир сказал: — Ну, бродяги, попили вы нашей крови, теперь мы попьём! И на нас набросились солдаты с дубинками. Били от всей души…» — Жутко, конечно, но я спросил совсем о другом, — тихо заметил я, пытаясь понять что-то для себя. — Кажется, я знаю, о чём ты… — задумчиво кивнул Генрих: «— Однажды после неудачной попытки побега я оказался на пересылке, где самым авторитетным был Вор по кличке Хорь. Собралась „сходка", чтобы узнать о положении на тех зонах, откуда прибыли Воры. Если не изменяет память, одним из тех, кто нарушил „Воровской закон", был Вор по кличке Лось. Он целый месяц провёл в лагере, где хозяйничали „суки", и при этом не только не зарезал никого из них, но и не помог другому Вору Винту, которого эти„суки" изуродовали. „Сходка" приговорила Лося к смерти… Он выслушал приговор с удивительным спокойствием. Тогда Хорь говорит ему: — Может быть, ты не Вор? Может, фраер? Оставим жить. Опустим, конечно, но житъ-то будешь… — Нет, — отвечает Лось. — Я — Вор!.. Я виноват иумру смертью Вора!.. Нашёлся добровольный исполнитель приговора и ножом зарезал Лося на глазах у всей „сходки". Надо сказать, тот принял смерть с достоинством. Уверен, некоторые на его месте валялись бы в ногах и просили пощады…» Прочитав его рассказ, я позвонил ему и спросил: — Скажи, Генрих, тебе приходилось встречаться на зоне с чеченцами? Как они там себя вели? — В каждом лагере были разные порядки. В Казахстане, например, где я отбывал свой первый срок, на зоне было менее чем тысяча заключённых. Основной контингент — казахи и узбеки. Но было человек пятьдесят чеченцев, которые терроризировали всю зону. Предводителем у них был некий Хасан, который, поговаривали, доводился родственником какому-то иранскому хану. Он всегда носил в серебряных ножнах огромный остро отточенный двусторонний кинжал. Даже «Хозяин» лагеря, увидев его, окружённого свирепыми телохранителями, смущённо отводил глаза в сторону. После войны смертная казнь в стране была отменена, и делали эти чеченцы всё что угодно. У них и так уже сроков было на всю оставшуюся жизнь, бояться им было нечего. А охранники лагеря предпочитали не вступать в конфликт с ними. Однажды мой друг-Вор по кличке Васька-Чахотка пошёл умыться к арыку. На его беду, туда же подошёл и Хасан со своими абреками. Увидев Ваську, он ногой оттолкнул его и как ни в чём не бывало принялся наводить марафет. Столь дикое, неслыханное оскорбление «Вора в законе», да ещё от фраера, хоть и какого-то там хана, вызвало у Васьки такую ярость, что он со всей силы вмазал ногой Хасану в его самодовольную рожу. Тот выхватил кинжал и вонзил его в худое Васькино тело. Увидев это, заключённые, прибывшие из Москвы, взбухли. Ваську уважали все — и «мужики», и Воры. Возник бунт. Чеченцев избивали чем попало. Их барак окружили, захотели их сжечь живьём. Подбежал «Хозяин» зоны: «Что вы делаете? Сгорит весь город. Идите к Завхозу зоны, он выдаст вам ломы. Ломайте простенки между окнами и делайте с этими чеченцами что хотите — житья от них нет!» В результате всех чеченцев перебили. Правда, Хасану чуть было не удалось спастись. Он выбежал на за-претку и уже почти добежал до вахты, но тут ему в спину вонзилось сразу несколько трофейных чеченских кинжалов. Как только чеченских «террористов» на зоне не стало, жизнь сразу наладилась… — Выходит, это была твоя первая битва с «чеченскими террористами»? — усмехнулся я.