Я живу. И моя дочь по-прежнему рядом со мной. Я бы не хотел, чтобы было по-другому. Отказываясь говорить о Брук с Милли, я задаю вопрос, который, вероятно, должен был задать в ту же секунду, как увидел её здесь. — Кто-нибудь знал, что ты инсценировала свою смерть? Милли вздыхает, мягко кивая. — Мои родители. Больше никто другой. Конечно. Вот почему Холли испытывала такое отвращение при мысли о том, что мы с Эмори будем вместе. Не потому, что она считала это странным. Потому что дочь, с которой я должен был быть, всё ещё была жива. — А что насчёт Эмори? — Как будто она могла сохранить секрет. Хорошо. Я не уверен, чувствую ли я себя от этого лучше. Если бы её родители знали, что это жестоко со стороны всех троих – позволить своему единственному ребенку поверить, что её сестра действительно умерла. Но я всё ещё не понимаю, насколько нужно быть не в себе, чтобы инсценировать собственную смерть, в первую очередь, только для того, чтобы избавиться от родительских обязанностей. И родители Эмори не любят её, так что это не должно меня удивлять. — Ты писала ей записки, да? – это, по крайней мере, объясняет их содержание. — Ты ведь понимаешь, что это ненормально, верно? — Ты смеешь обвинять меня? – Да, я могу обвинять её. — Я люблю тебя, Майлз. Ты думаешь, мне было легко оставить тебя в прошлом? Ты думаешь, я хотела оставлять тебя? — Да. Именно это она и сделала. И я не могу уверенно заявить, что она этого не хотела. Слёзы катятся по её щекам, а я всё ещё не испытываю желания вытереть их. — Я думала, что вернусь через несколько лет, когда буду готова, и ты будешь рад меня видеть. Тогда мы могли бы начать всё сначала. Ты, я и наша дочь. — Моя дочь, Милли. Она моя дочь. Почему она этого не понимает? Милли родила Брук, но это не делает её матерью автоматически. Она не была рядом с Брук ни одной секунды своей жизни. Ни одной. Она умерла. Мать Брук мертва. Она игнорирует мои слова. — Представь моё удивление, когда четыре с половиной года спустя я узнаю, что ты помолвлен с моей сестрой-близнецом. Ты не должен был быть с ней. — Нет, Милли. Я никогда не должен был быть с тобой. Если бы не ты, мы с Эмори вообще никогда бы не расстались, – её глаза расширяются от шока, она не ожидала, что мы когда-нибудь узнаем. — Ты же не думала всерьёз, что мы не узнаем этого. Я порвал с ней через смс, чего я не делал, и Эмори порвала со мной таким же образом, чего она тоже не помнит. Тогда есть только один человек, который мог бы сделать это за нас. Скорее всего, тот человек, который лгал мне всё время, пока мы были вместе. — Я сделала это для тебя. Так было лучше для всех. Эмори не смогла сделать тебя счастливым. Она до сих пор не может. Она просто паршивая копия меня. Копия… Эмори не копия. Никогда не была и никогда не будет. — Я нашёл на себя твои досье, – говорю я. Я смирился с тем, что никогда не узнаю, почему у Милли была грёбаная папка на меня, но теперь, когда у меня есть шанс узнать, почему бы им не воспользоваться? — Какого хрена, Милли? — Они принадлежат Эмори. — Чушь. – Почему она продолжает лгать? Что ей терять? — Зачем они тебе понадобились? — Чтобы я ничего не забыла о тебе. — Или, скорее, знала бы обо мне всё, что можно использовать, чтобы заставить меня влюбиться в тебя. Я должен был догадаться. Она знала о вещах, о которых я никогда не упоминал, но тогда я думал, что, возможно, Эмори рассказывала ей о них раньше. — Тогда зачем эти фотографии? — На случай, если ты найдешь папку. Я бы сказала тебе, что я знаю, что они от того, кто преследовал тебя. О, как мило. Это определенно заставляет меня чувствовать себя лучше. — Почему ты разлучила нас с Эмори? Милли сжимает челюсти, не желая думать об этом. Она ревновала. Ей не нужно говорить об этом, потому что всё читается на её лице. И всё же я жду, когда она ответит. — Потому что я любила тебя, а Эмори была недостаточно хороша для тебя. Я никогда не понимала, что ты в ней нашёл. Тебе нужен был кто-то более уверенный, а не плакса. Услышав скрип двери, я бросаю взгляд на спальню и вижу, что Эмори смотрит в щель. Её глаза опухли, покраснели, нос и щеки припухли, лицо мокрое от слёз. Это зрелище я вынести не могу. — Неси бред сколько хочешь, Милли, но если ты продолжишь унижать мою жену, то можешь оказаться на глубине шести футов под землёй. Быстрыми, широкими шагами я подхожу к своей жене, толкаю дверь, чтобы подойти к ней, затем кладу руки ей на лицо и начинаю вытирать слёзы. Я не знаю, что произошло между ними, когда меня здесь не было. Я не знаю, почему Эмори не сказала мне, что Милли внезапно появилась. Или почему у Эмори было время покормить Идена, когда Милли здесь. Всё, о чем я забочусь – это о том, чтобы эти слезы не катились по лицу моей жены. — Боже мой, Майлз. Ты, блять, не можешь относиться к ней серьёзно. Она же больная! Наклонившись к своей жене, я прижимаюсь своим лбом к её лбу. — Я люблю тебя, дорогая, – шепчу я, потому что не дам Эмори думать, что я верю словам Милли. Я не дам Милли шанса снова погубить нас. Эмори обхватывает руками мои запястья, крепко прижимаясь ко мне. Её рыдания вырываются на свободу, разрывая моё сердце. — Ты можешь быть с ней, – говорит она тихо, неуверенно. Ложь. Мы все знаем, что Эмори не хочет, чтобы я её бросал, и я бы никогда этого не сделал. — Да, Майлз. Ты можешь быть со мной. Мы любим друг друга. Это неправильно, но прямо сейчас, я искренне жалею, что Милли не умерла. Все эти годы я желал, чтобы она была жива, но сейчас я желаю обратного. Мы слышим, как открывается дверь квартиры, и втроем одновременно поворачиваемся. Только некоторые люди, могут как хозяева врываться в эту квартиру. Колин и Лили останавливаются как вкопанные. Лили выглядит более обеспокоенной, чем Колин. Лили – единственная из всех моих подруг, кто знал Милли лично. Я думаю, они когда-то были друзьями. Аарон и София натыкается на Колина и Лили. Аарон смеётся – у него есть привычка смеяться в самое неподходящее время. — Пожалуйста, скажите мне, что вы тоже это видите — Это… — Милли, – заканчивает Лили, прищурившись. — Ты же умерла. — Как видишь, нет, – Милли начинает расхаживать взад-вперёд между гостиной и кухней, не приближаясь ни ко мне, ни к Эмори, ни к остальным. По сути, она в ловушке. — Что за хрень? – Колин первым входит в квартиру и подходит к Милли. Он смотрит на неё примерно с расстояния в фут, видимо пытаясь убедиться, что это действительно она. — А я-то думал, что твоя мать сумасшедшая, mi sol. Эта цыпочка на высоте. — Ты можешь уйти? – спрашивает Милли. — Я здесь, чтобы поговорить с Майлзом, а не с его друзьями. — Я не хочу с тобой разговаривать. Я переплетаю свои пальцы с пальцами Эмори, сжимая её руку. — Ладно, тогда не разговаривай. Просто дай мне увидеть мою дочь, – Милли подходит ближе, не сводя глаз с Эмори и наших переплетённых рук. У этой девушки действительно хватает наглости ревновать в данной ситуации. — Свою дочь? Аарон смеётся. — Не хотелось бы тебя огорчать, Милли, но Б… — Не произноси её имени, я не хочу, чтобы она знала. Я не хочу, чтобы она знала. Но если родители Милли всё это время знали, что она жива, почему Холли или Митч не сказали ей, как зовут мою дочь? — Ты знаешь её имя — Я не знаю. Я никогда не спрашивала. Так много возможностей, чтобы узнать Брук. У неё было целых пять лет, чтобы спросить у родителей, как зовут дочь. Пять лет, чтобы попросить фотографии и признаться, вмешаться в её жизнь. Но ей было всё равно. — Потому что всё, чего ты хочешь, это чтобы я расстался с Эмори, верно? Ты ничего не хочешь знать о моей дочери. Ты не хочешь её видеть. Ты не хочешь знать её имя. Всё, что тебя волнует – это то, что я не с тобой. Это единственная причина, по которой ты вообще появилась, я прав? Единственная причина, по которой ты выползла из своего укрытия. — Майлз, – выдыхает Эмори, кладя голову мне на плечо. Она хочет, чтобы мы перестали ссориться, я могу сказать это по её голосу. Эмори слишком снисходительна. Она вышвыривает людей из своей жизни, как будто зажигает фейерверк на новый год, но как только дело касается её семьи, она не может этого сделать. Она слишком сильно переживает. — Сейчас она здесь. Мы должны… просто радуйся, что она жива. — Да, Майлз. Просто радуйся, что я жива. Или ты предпочёл бы, чтобы я умерла? — Да, – отвечаю я без колебаний. — Я бы предпочёл, чтобы ты умерла, Милли. Хочешь знать почему? Она наклоняет голову, провоцируя меня. — Если бы ты умерла, то у меня остались бы прекрасные воспоминания о тебе. Я бы не задавался вопросом: любил ли я тебя или ты манипулировала мной, чтобы заставить полюбить себя. Если бы ты была мертва, мне бы не пришлось объяснять своему ребёнку, что её мать инсценировала свою смерть, потому что не хотела с ней встречаться. Мне бы не пришлось думать о тебе как о самом испорченном человеке, которого я когда-либо встречал.