– Чем еще ты меня можешь удивить? – Давай присядем. Настя забеспокоилась. Борис хочет сказать ей что-то очень важное. Давно собирается, но берег ее. Готова ли она? Они сели на лавочку, Настя, прищурившись, посмотрела на синее, без облаков небо. Какое-то время они молчали. – Я был на конеферме, – сказал наконец Дергач. – А я туда больше не хожу! – резко сказала она. – Я знаю: ты винишь себя. Хочу снять груз с твоей души. Ты можешь говорить об этом спокойно? – О потерянном ребенке? Да. – Я поехал туда, когда ты еще лежала в больнице. Я не лошадник, но хотелось бы понять, почему вдруг кобыла понесла. Я говорил с хозяйкой конефермы, с конюхами, с тренерами. Даже с клиентами. Все в шоке. Сметанка смирная лошадь, на ней даже дети безбоязненно катаются. – Полина с нее упала, – напомнила Настя. – Полина не в состоянии сосредоточиться. Но ты-то наездница опытная. Со стажем. Ты вот уже много лет дружишь со Сметанкой. Она тебя беспрекословно слушается. – Борис, остановись! – Похоже, что на тебя было совершено покушение. Лошадь не просто так понесла. Ее что-то заставило. Или заставили. На конеферме у тебя заклятый враг, Настя. Или тот, кому этот враг хорошо заплатил. – Этого не может быть! У меня со всеми ровные отношения. Я не представляю себе, чтобы кто-то… Борис, ты ошибаешься. – Если бы. Лошадь напугали. Или сделали что-то такое, что она взвилась и понесла. Я тебе больше скажу. Подпруга. Она не оборвалась. Ее надрезали. Причем разрез заметен. Мне сказал об этом конюх. Ты не могла удержаться в седле, даже если бы была профессиональной спортсменкой. Все ведь знали, что ты предпочитаешь ездить на Сметанке. Конюх клянется, что надрез сделал не он. Но как ему верить? Надо было вызвать полицию. Но твой муж… – Ты говорил об этом с Леней?! – В тот же день. Я предложил ему нанять частного детектива, коли уж Петровский не хочет предавать дело огласке и обращаться в полицию. Он был обязан найти того, кто убил твоего ребенка, Настя. – И что сказал мой муж? – Послал меня черту. Мол, это не мое дело. Я лезу в чужую семью, он сам с этим разберется. Насколько я знаю, никакого расследования не было. В полицию твой муж не обращался. Или я чего-то не знаю? – пристально посмотрел на нее Дергач. – Я впервые об этом слышу! – Тебя хотели убить. И твой муж об этом знает. А теперь спроси себя: почему он молчит? Персефона Богиня вечной юности и цветущей весны. Похищена страстно влюбившимся в нее Аидом, верховным богом подземного царства. Чтобы ее мать, Деметра, не тосковала, Зевс повелел Персефоне две трети года жить с матерью, а одну треть со своим мужем Аидом. В царстве мертвых Персефона становится зрелой женщиной, повелительницей владений мрачного Аида. Каждую весну она воскресает из мертвых, но приносит в мир живых память о том, откуда она явилась. Поэтому в яркой, цветущей красоте Персефоны есть что-то устрашающее. Полина родилась через девять месяцев после нашей с Настей свадьбы. Тогда я был просто счастлив и ничуть не забеспокоился. Сначала дочка, потом будет сын. Детей мы с Настей планировали иметь много. Тем более что Полина еще в колыбели была ангелочком. Она росла, и становилось понятно, что в семье появилась редкая красавица. Все были настолько поглощены выдающейся внешностью Полины, что не заметили, что девочка – как это говорится? – не удостаивает быть умной. Толстой написал так о Наташе Ростовой, я это еще со школы запомнил, хотя литературу не любил. Но цитата запала в душу. Женщины, которые не удостаивают быть умными, – особая категория. У них есть масса других положительных качеств. Но Полина – редкое исключение. Кроме ее красоты, нет ничего, чем бы моя старшая дочь могла гордиться. И если уж мы заговорили о классике, то стоит вспомнить знаменитое стихотворение. Кажется, Заболоцкого. О красоте. Что она такое есть? В чем ее предназначение? «Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?» Так вот Полина – это, увы, сосуд. В котором именно пустота. И дело даже не в том, что Полина глупа. Это полбеды. Она полагает, что все необходимое для счастья у нее есть и ее судьба необыкновенна. И попробуйте с этим поспорить. Каюсь, я совсем не занимался воспитанием старшей дочери. Все, что от меня требовалось, это давать деньги и давить на кнопку по команде: «Папа, что же ты замер?! Снимай!» Полина фотографируется бесконечно, мне уже даже кажется, что это извращение, и я всерьез опасаюсь за психическое здоровье дочурки. И это опять-таки полбеды. Главная наша беда – это Антонов Илья Денисович. Он появился в нашей жизни лет пятнадцать назад и был тогда просто Илюшей, без всякого отчества. Важно поднимался в офис с кожаным портфелем для деловых бумаг. Вид у Илюши при этом был презабавный, он напоминал павлина, распустившего хвост. Но попроси его спеть или полетать и поймешь, что павлин не та птица. Без хвоста он ничто. А хвост ощипать можно без проблем, большой бизнес не жалует павлинов. Я тогда подбирался к месту в совете директоров. Антонов был сыном нашего делового партнера. Только послушный мальчик Илюша, в отличие от меня, не мучился выбором, поступил туда, куда сказали родители, отучился, пришел на папину фирму уже начальником и женился, на ком родители ему посоветовали. Потому и распускал хвост. Что хату, что крутую тачку, что престижную должность ему подарили, сам Илюша ни на что пока не заработал. Но смотрел на всех сверху вниз, свято веря, что одарен так щедро судьбой исключительно за таланты. Он сам всего добился. Я с удивлением узнал, что у этого двадцативосьмилетнего парня уже есть сын, причем ровесник моей Полины. Лет пять наше знакомство с Антоновым было шапочным. Но когда я построился в Бережках, выяснилось, что мы соседи. Вот тогда и началось! Сначала все было невинно. Настя очень обрадовалась, что у Полины будет компания. Дни рождения, детские праздники, массовые мероприятия, которые в элитных коттеджных поселках проводятся с размахом. Все эти «Веселые старты» и Дни бургера или просто барбекю. Весело и шумно. Сашу Антонова сразу записали в рыцари Полины. В шутку мы с Антоновыми уже поженили наших детей. Где были мои глаза?! Ладно мои! Где были Настины глаза?! Я, как дурак, радовался, что Илья Денисович Антонов любит детей! У него к тому времени их уже было двое. Он с таким упоением носился вместе с моей Полиной и своим Сашей по нашей усадьбе! Вот ему не приходилось напоминать: «Что застыл? Дави на кнопку!» Он и так без конца фотографировал довольную Полину. И аккуратно пересылал фотки ей, удалив все неудачные. До меня не сразу дошло, что рыцарь Полины вовсе не Саша, а Илья Денисович. А когда дошло, я пришел в бешенство. Он умело маскировал интерес к моей дочери за невинными детскими играми, сволочь! Полина взрослела на его глазах, а он не упустил ни единой мелочи. Сфоткал все, начиная с постепенно округлившейся груди, цыплячьей шеи, превращающейся в лебединую, и заканчивая ногами моей Полины. Которые сначала были длинными и острыми в коленках, как у кузнечика, а потом вдруг обросли где положено мясом и стали весьма аппетитными. Антонов растил ее, словно экзотический цветок в оранжерее, понемногу приучая к себе. Задаривал сначала конфетами, но постепенно подарки становились значительнее и серьезнее. Антонов подписался на блог Полины в Инсте и первым ставил лайки. Осыпал комплиментами. Возил в школу, когда Настя была занята, и на все мероприятия, которые посещал его Саша. Якобы с Сашей, заодно. Бедная Настя радовалась. Ей и в голову не пришло, что за интерес у Антонова к нашей Полине. Этот мерзавец мог ее растлить, а мы, родители, даже и не заметили бы, что наша дочь уже не невинная девочка. Но я не так наивен, глуп и слеп, как моя жена. Прозрел я в одночасье. На выпускном вечере. Моя семнадцатилетняя дочь, разумеется, блистала. Никто не мог затмить Полину Петровскую в бальном платье. Уже было ясно, что она поступит в театральный институт. Я задействовал все связи, а их у меня было немало еще со времен моей бурной юности. Все актрисы, с которыми я когда-то спал, стали знаменитыми. Ну, почти все. А их мужья богатыми и влиятельными. Среди этих мужей имелись и продюсеры с режиссерами. Мои бывшие любовницы ко мне благоволили. У нас были приятные воспоминания и сумасшедшая юность, которую мы прожигали, зная, что придется повзрослеть. И торопились нагуляться. Богема когда-то готова была принять меня в свои объятия, но я предпочел спихнуть им старшую дочь. Которая все одно ни на что другое не годилась. Полина, разумеется, не пропустила ни одного танца. Но я заметил, что ровесники ее сторонятся. Ее одноклассники были похожи на неоперившихся птенцов, в то время как она – на царственного лебедя. Танцевала она с Антоновым. А он, видать, подготовился. Вальсировал, гад, прекрасно. Собой он недурен, хотя рост подкачал. На каблуках Полина с ним вровень. Но лицо у Антонова породистое, плечи широкие, бедра узкие. Его можно было бы назвать привлекательным мужчиной, если бы не глаза. Они у Антонова странные. Белесые. Будто пустые. Я бы сказал, что это глаза маньяка. Но я к Антонову отношусь предвзято после того, как понял, чего он добивается. Моей дочери. Я видел, с каким вожделением он сжимает ее покатые плечи. Как сладострастно трогает хрупкую девичью спину. Как ласкает взглядом длинную шею и грудь в откровенном декольте. Ведь бальное платье! Антонов вел мою дочь аккуратно, стараясь не задеть других танцующих, но уверенно. И Полина отдавалась его рукам, ни о чем не заботясь. Дядя Илья… Дядя?! Я накинулся на него в мужском туалете. Еле дождался. Ну не бить же его на глазах у всех? Выпускной как-никак. Мой кулак впечатался в его левую скулу, Антонов пошатнулся, после чего я взял его за грудки и прижал к стене: – Она моя дочь!!! Как ты посмел?! – Погоди, не горячись, – сказал он хрипло. – У меня серьезные намерения. – Ты женат, сволочь! У тебя двое детей! Ты старше на двадцать с лишним лет! Сегодня ты видишь ее в последний раз! Иначе я тебя убью! Не приближайся больше к нашему дому! Я ослабил хватку, и Антонов вывернулся. Подошел к раковине и открыл кран. Стал плескать холодной водой в лицо, словно хотел смыть синяк на скуле. Я кипел от злости. – А если я разведусь? – спросил Антонов, отфыркиваясь. – Нет. Она еще ребенок. – Я подожду. Я ждал семь лет, подожду еще. Сколько скажешь. – Получается, ты положил на Полину глаз, когда она еще была десятилетней девочкой?! Ты кому это говоришь?! Ее отцу! – я опять кинулся на него. Он ловко увернулся. Я чуть не боднул головой зеркало. – Остынь, Леня, – сказал Антонов. – Давай поговорим, как деловые люди. Я не буду к ней приближаться. Она сама придет. Полина ведь все равно выйдет замуж. Такой шикарной женщине нужен хозяин. Она не может о себе позаботиться, сам знаешь. А привыкла к лучшему. Вы сами ее избаловали. И кого ты хочешь в зятья? Юнца какого-нибудь? Полину не тянет к ровесникам, небось заметил. Ей нужен покровитель. А такой красивой девушке покровитель нужен с большими деньгами. – Денег полно у ее отца. – Ну, выйдет она за актеришку какого-нибудь. Будут они на пару транжирить твои бабки. Ты ведь не любишь богему. – Как много ты про меня знаешь. – Навел справки. Я знал, что этот разговор рано или поздно состоится. Повторяю: у меня серьезные намерения. Я ее пальцем пока не тронул. С женой разведусь. Сын взрослый, дочь… Не я первый, не я последний, кто платит алименты. У нас с тобой совместные проекты. Я готов поддержать твое строительство в Крыму. У меня связи. В этот момент в туалет вошел один из выпускников. Он был уже заметно подшофе. Уставился на Антонова, чью физиономию украшал синяк. – Договорим на улице, – сказал я. Но договорить не пришлось. Танцы закончились, и все поехали на Воробьевы горы. В темноте и общем веселье синяк Антонова остался почти незамеченным. Илья, смеясь, сказал, что перебрал и неловко упал в туалете. Ударился лицом о раковину. «Раковина» невольно сжала кулаки. Эх, жаль, я только разок ему двинул! Скотина!