Отец ничего не ответил. – Что с ежегодником, пап? Отец помахал обеими руками, пытаясь меня успокоить. Не сработало. – Все будет хорошо, – сказал он. Но я ему не поверила. Он сделал крошечный шаг в мою сторону и заговорил тихим, успокаивающим голосом: – Когда я рассказал Глэдис, старшей секретарше, – что записываю тебя в эту школу, она удивилась. А на мой вопрос почему, объяснила, что из-за ежегодника. Когда я сказал, что не знаю, о чем она говорит, Глэдис рассказала, что одна из фотографий в ежегоднике… ну, ты знаешь… твоя фотография. Прошлогодняя. – ЧТО? – Сейчас, милая… – начал отец, но я не позволила ему договорить. – Ты директор! Ты мой папа! Как ты мог допустить это? – закричала я. Отец отчаянно закачал головой: – Я не знал. Извини. Мне следовало быть в курсе этого. Но такие вещи курирует преподавательский состав, а ответственный учитель – новенький, и он не обратил на это внимания. Очевидно, никто не знал, что ты перейдешь сюда. Глэдис заметила фотографию, когда отправляла снимки на печать, но предположила, что она согласована со мной. Но я, конечно, никогда бы так не поступил, поэтому… – Отец замолчал. Меня как обухом по голове ударило. Мое тело гудело, как заряженный трансформатор, полный бесполезных разъяренных джоулей, которым некуда устремиться. – Все знают, – стиснув зубы, сказала я. – И не только редактор ежегодника. Надо мной смеялись все вокруг. Отец несколько раз моргнул и побледнел: – Этого я объяснить не могу. Не понимаю, откуда все знают. Извини, милая. Думаю, тебе просто нужно вернуться туда и вести себя, как ни в чем не бывало, будто эта фотография – просто смешная шутка. Скоро все про это за будут. Я посмотрела отцу в глаза и сказала: – Единственное место, куда я вернусь, это Меритон. Он покачал головой: – Ты не можешь. Я уперла руки в бока и приподняла плечо: – Ох, правда? Почему? – Потому что я уже отозвал твою регистрацию в Меритоне. Закон запрещает регистрацию в двух школах. Отец глубоко вздохнул и шумно выдохнул. Затем сцепил руки за спиной и начал покачиваться. Ого, плохой знак! – Я знаю, что сейчас ты подавлена, Блайт, но Эш-Гроув – твоя школа. Тебе просто надо как-то уладить возникший конфликт. Такого рода навык поможет тебе в дальнейшей жизни. Ты никак не можешь составить мнение о школе за те пять минут, что провела здесь. У нас сильная школа. Хорошие ученики. Тебе придется адаптироваться, Блайт, вот и все. Я не могла поверить, что отец только что толкнул мне речь директора. Затем он махнул рукой в сторону двери, выпроваживая меня, будто я какая-то незнакомка. – Давай подпишем твои регистрационные бумаги, распечатаем расписание, и ты пойдешь в класс, – предложил он. Мои ноги не двигались. Да я и не хотела этого. Меня поразило, что папа выступил передо мной в роли директора Мака. Честно говоря, это поразило меня и причинило боль. Мы были на грани ссоры. Думаю, мы даже переступили эту грань. Обычно наши ссоры проходят так – я расстраиваюсь, а папа уступает. И никак иначе. Но при этом я ни разу не воспользовалась ситуацией, потому что сразу же после этого такой подход бы больше не сработал. А так как я не злоупотребляла этим, папа не жалел о капитуляции. Он знал, что если что-то меня расстроило, то это на самом деле очень важно для меня и я не притворяюсь и не манипулирую им. То, что происходило между нами, являло собой вполне гармоничный симбиоз. Ну, по крайней мере, так было до момента, когда я осознала, что являюсь для него просто еще одной ученицей. Мне выдали расписание, и одна из секретарш проводила меня до класса, чтобы я не заблудилась и не опоздала – именно такую причину она озвучила. У меня возникло подозрение, что папа попросил ее сопроводить меня, чтобы я не сбежала. К счастью, большинство уроков проходило в том же крыле, где располагалась классная комната, поэтому я пережила утро, не врезаясь в худых парней в очках, которые обвиняли меня в том, что я дочь фашиста. Хотя многие на меня пристально смотрели и противно хихикали. Несколько человек (в основном парни, но, как это ни удивительно, не только они) засовывали мизинцы глубоко в свои носы и кричали мне: «Человек-козявка!» Когда утренние занятия наконец закончились, я пошла в столовую, чувствуя, что мое сердце заколотилось, словно отбойный молоток. Я понимала, что ланч обернется катастрофой. Любой, кто когда-либо ел в столовой старшей школы, поймет меня. Хаосом, творящимся там, управляет только закон джунглей. Если ты оказываешься белой вороной, готовься к худшему. Во всех столовых пахнет одинаково. Почему? Не знаю. Но знаю, что запах прокисшего супа, использованного масла для фритюра и уксуса повисли в воздухе, как туман. Я быстро осмотрела помещение и выбрала наилучшую тактику: я собиралась взять клубничный йогурт и пакетик с крендельками (лучше так, чем ждать в очереди горячее) и пойти прямо к дальнему углу столовой, где за пустым столом целовалась парочка эмо, или панков, или, вполне возможно, героиновых наркоманов. В Меритоне этих ребят назвали бы отбросами. Но мне было наплевать, как их называют здесь. Они уже изолированы от остальных учащихся, а значит, этот столик, вероятно, все будут избегать. Я направилась прямиком к нему. В шторм любая гавань хороша, верно? Плюхнувшись за стол рядом с впившимися друг в друга эмо/панками/наркоманами, я сняла с йогурта крышечку. Краем глаза я заметила, что девушка сидела на коленях у парня – одна ее рука обхватывала его шею, а во второй была зажата одна из цепочек, вдетых в его черную куртку. Эти двое целовались так, что было слышно, как они причмокивают при поцелуе. К сожалению, когда я помешала йогурт, он издал жуткий чавкающий звук, поэтому я отставила его и схватила пакетик с крендельками. Стоит отметить, что человек, изготовивший эти крендельки, был полным кретином, потому что, несмотря на все старания, открыть пакетик мне не удалось. Я старалась сделать это аккуратно, но пакет не поддался даже после того, как я приложила чуть больше усилий, чем следовало. Я так расстроилась, что ворчала и строила гримасы, а мое лицо, по ощущениям, превратилось в потную и одутловатую свеклу. Наконец я сдалась и шмякнула пакетиком по столу. – Хочешь, я попробую? Это был парень-отброс. Они с девушкой решили сделать кислородный перерыв. – Конечно, – сказала я и запустила пакетик по столу в его сторону. Он схватил его и одним движением оторвал верхнюю часть. – Здесь сверху есть небольшая прорезь, – сказал он. – Надо рвать, а не тянуть. Девушка прошептала что-то ему на ухо, а затем засосала его рот. После этого, все еще сидя на его коленях, вырвала из его рук пакетик и протянула его через стол ко мне. На каждой ее руке было около восьми массивных серебристых колец, а кончики ногтей были покрыты черным лаком – эдакий зловещий французский маникюр. – Спасибо, – бросила я в ответ. – Я запомню. Я пододвинулась чуть ближе к ребятам, чтобы взять пакетик. Но не стала отодвигаться, так как подумала, что покажусь грубой. Вместо этого я свела визуальный контакт к минимуму. И старательно сосредоточилась на пакетике с крендельками, будто не видела привлекательнее упакованной таким образом еды. – Я Дженна, – сказала девушка. Я оторвала взгляд от чарующих крендельков и посмотрела на нее. Она слегка склонила голову: – А это Сай. Сай кивнул в знак приветствия. Я старалась не пожирать взглядом металлический шип огромного размера, что торчал из кожи под его нижней губой. И на черные шайбы в его ушах. И на серебристый гвоздь, который проткнул верхнюю часть его левого уха и выглядел устрашающе. Я серьезно думала, что, будь его воля, Сай мог убить им любого. У Дженны только в брови была штанга, хотя мне показалось, что на языке поблескивал пирсинг. Ее взлохмаченные волосы были выкрашены в три разных цвета: сверху черные, посередине ярко-розовые и снизу обесцвеченные. Как обросшее мороженое-ассорти. На ней был топ в черно-белую полоску, с вырезом лодочкой и рукавом три четверти, и черные легинсы с большим ремнем, покрытым шипами. Довольно стильно в авангардном, богемном смысле. Глаза ребят были подведены черным карандашом, а взгляды направлены на меня. Я натянула маску солидной леди и сказала: – А я Блайт. Багровые пухлые губки Дженны изогнулись в коварной улыбке: – Мы знаем, кто ты. Я вздохнула и опустила крендельки. Ну все, поехали. – Ладно, выкладывайте, – сказала я. Никто из них не произнес ни слова. – Чего вы ждете? – спросила я. – Вперед! Назовите меня девочкой с козявкой. Скажите, что я любимый папин питомец. Притворитесь, что ковыряетесь в носу, и посмейтесь. Давайте уже покончим с этим, чтобы я съела свой ла… ла… Я не смогла договорить. В уголках глаз начало жечь, а через секунду по лицу покатились слезы. Я стерла их тыльной стороной руки. Затем выпрямилась и глубоко вдохнула через нос. Но как только медленно выдохнула через рот, слезы потекли снова. Я шмыгнула носом и полезла в сумку за платком. Краем глаза я увидела, как Сай достал салфетку из подставки и протянул ее Дженне, которая, поерзав, слезла с его коленей и передала салфетку мне. – Зачем нам это делать? – спросила она. Я промокнула салфеткой уголки глаз и высморкалась. – А почему бы нет? Все так делают, – сказала я и порадовалась тому, что сидела ко всем спиной и никто, кроме Сая и Дженны, не заметил моего нервного срыва. – Не знаю, обратила ли ты внимание, но мы точно не похожи на тех придурков, кто повторяет за другими разного рода глупости, – усмехнулся Сай. Прядь лохматых черных волос упала ему на глаз. Дженна откинула ее и нежно поцеловала его в лоб. Я осторожно вытерла мокрые глаза, чтобы не размазать макияж. – Я просто не понимаю, откуда так много людей знают меня, – вздохнула я. – В смысле, да, моя фотография в прошлом году разошлась по Сети, и я знаю… – мне пришлось замолчать и отрывисто вдохнуть, – что она будет в ежегоднике. – Еще один вдох, прозвучавший подобно выстрелу из пулемета. – Но откуда меня знают люди, которые в него не попадут? Все будто только и делали, что смотрели на эту фотографию весь прошлый месяц. – Ну, да… – Сай сжал губы, а потом добавил: – Именно так и было. Я застыла, прижав к носу промокшую салфетку: – Что значит «так и было»? Дженна скрестила руки и наклонилась через стол ко мне. Она говорила тихо, и я это оценила. – Проводился конкурс на подпись к фотографии, – сказала она. – Эти снобы из ежегодника решили, что будет весело провести конкурс, в котором люди предлагают остроумные… – Но в основном оскорбительные… – прервал ее Сай. Дженна продолжила: – В основном оскорбительные изречения и фразы для нескольких фотографий из ежегодного альбома выпуск ников. – Все голосовали за понравившуюся фразу, а ту, что набрала больше всего голосов, должны напечатать в ежегоднике под фотографией, – сказал Сай.