*** * * * Семь змей и мертвец *** Запах бессмертника напомнил Данте о доме. Маленькие желтые цветки на длинных стеблях, жёсткие чешуйки соцветий, медовый запах — это всё переплеталось с памятью о его детстве, проведенном в отдаленном храме Сугерии. Бессмертник расцветал на могилах. Бессмертник стоял в вазах и лежал в нишах под гобеленами. Бессмертник, окруженный солнечным сиянием — символ Святого Отиса, которому родители Данте продали души и сына, родившегося уродцем. Данте растер пухлый стебелек в руке и вдохнул душистый травяной аромат. Он поднял глаза на холм, у подножия которого росли цветы, и разглядел будто проросшие сквозь ровный зелёный покров останки строения. Обломок колонны торчал уродливо, словно кость из разверзнутой раны. Ещё более отвращающим виделся Данте круглый чёрный провал — вход. Мыском мужчина коснулся смявшей бессмертник плиты. Камень был тёмно-серый, с проблеском слюды, тяжелый и большой — вровень с отсутствующей «дверью». Его сторона, обращенная к солнцу, была сырой и холодной. Спутники Данте, близнецы Таска, издалека наблюдали за ним — вот он присел рядом с камнем, коснулся его длинной рукой, вот встал, настороженно вскинув голову, вот огладил зелень рядом со входом в склеп. Вот, быстро оглянувшись, наклонился и нырнул внутрь. Когда тьма поглотила его, лишь едва дернулась длинная тень одного из близнецов. Вроде как сделал полшага вперед, но, опомнившись, остановилась, сложив руки под грудью. Сейчас они будут только мешать. С ними, с колдунами-малефиками, всегда так. Живые им только мешаются. Первый труп был в паре шагов от входа, на каменных ступенях, ведущих вглубь могильника. Данте едва не задел мертвеца ногой, чутье сработало в последний момент, заставив отвести тянущуюся вниз стопу. Кусок света застыл на стене над плечом мужчины, его едва хватало чтобы разглядеть очертания тела — прижатые к груди плети-руки, чёрный балахон одеяния и далеко назад откинувшуюся голову. Малефик глубоко, сквозь зубы, втянул воздух, приседая рядом и легко трогая мертвеца. Движение было спокойным, твердым, без лишней брезгливости — другие люди кошку гладят с большей опаской. Труп был весь иссушен. Кожа шуршала, как соцветия в пальцах, и была вся жёлтой, сморщившейся и старой. Вряд ли, в самом деле, кто-то построил такую усыпальницу, чтобы бросить покойного на ступеньках? Данте уже хотел пройти мимо, как заметил тусклый медный отблеск. Склонился ниже — и сорвал с тощей шеи длинную цепь с кулоном — переплетенным змеиным клубком. Змей было семь. — Проклятье. Этого не хватало. Знаки Культа Семибожья в этих местах встречались не так уж часто, и обычно означали проблемы. Данте не любил проблемы. Культистов он тоже не любил, само собой. Мужчина мотнул головой, опираясь рукой о свод грота. Камень был скользким, очень холодным и шершавым. Как змеиная чешуя. Чёртова змеиная чешуя... Внутри груди заискрило. Данте был малефиком. Колдуном с острыми зубами, когтями и зверино блестящими в темноте глазами, а его дар был проклятьем в обычной жизни. Но на подобных заданиях ему не было цены. Данте видел мертвых. Он проследил глазами за юношей — высоким, худым, лет пятнадцати. Лицо бледное, зрачки от ужаса дрожат. Он пролетел прямо сквозь малефика, пока не споткнулся и не растянулся на животе. Спасаясь от чего-то, мальчишка полз, не вставая с четверенек, а спустя миг, когда ему могли уже видеться колыхающиеся на ветру головки бессмертника, будто замер, и поехал вниз. С холодеющим чувством малефик понял — его волокли за ногу. Его руки скребли о камни — вот одна царапина от ногтей, вот другая, а вот сам ноготь, застрявший в пористой породе. Шаг, два, три — чтобы развеять морок. Что-то коснулось ноги. Змея? Проклятые твари здесь, должно быть, кишат. До обострившегося слуха долетало приглушенное шипение, до нюха — сладкий до приторности запах сброшенных шкурок. Они шуршали под ногами, как ковер из бессмертника. Ладонь Данте легла на неожиданно тёплый камень. Гладкий, с узорами, которые малефик и повторил кончиками пальцев, царапнул заостренными темными когтями. Кажется, ничего такого — какие-то завитки, круги, прямые строгие линии сверху и снизу. Есть бортики, очень длинные, из толстого камня. К нему вели ступени, на которые взобрался колдун. Ага. Значит, здесь лежал хозяин склепа. Саркофаг. Чёртов огромный каменный сундук, недостаточно плотно закрытый для культистов. — Значит, здесь он лежал, — повторил Данте вслух и нехотя дёрнул рукава вверх. — Что ж... Задержав дыхание как перед прыжком в воду, он опустил руки внутрь саркофага, и ощутил под руками живое шевелящееся тело — чёрт побери, змеиное! Очень крупное при том. Омерзительное, ленивое, тварь даже не издала звука. Вместо неё зашипел Дани, отпрянувший назад... и, естественно, позабывший про ступени. Падать было больно и очень неприятно, потому как под его боком громко что-то хрустнуло и провалилось, подняв кучу пыли. Ситуацию еще больше испортило то, что, кажется, это была грудная клетка второго трупа. Острые осколки кости порвали одежду, пребольно уткнувшись в бок. — Я смотрю, мне сегодня везет... Подперев ноющие ребра, Данте не смог удержаться и фыркнул от нервного смеха. Как это нелепо — жалеть свои ушибы, в то время как какое-то время ты имел удовольствие валяться на трупе. — Подсветить, Дани? От яркого света Данте закрыл лицо руками. Видения, вспугнутые посторонним, развеялись утренним туманом. Подслеповато щурясь сквозь решетку пальцев, мужчина разглядел крепкую фигуру старшего из близнецов, Йоля. Он держал факел достаточно высоко, чтобы искрящийся огонь освещал весь склеп. Тьма скрывала многочисленные столы с высокими сосудами масел, витрины с украшениями (некоторые из них были вскрыты), бронзовые статуэтки, тяжелые фолианты с золотым тиснением на мрачной коже обложки. В каменных нишах стояли сундуки один поверх другого, лежали чьи-то белые-белые кости, принесенные сюда, как чувствовал колдун, уже очень давно. Маленькие, хрупкие, молочно-белые кости были, кажется, детскими. Безумные язычники были готовы жертвовать самым ценным, лишь бы утолить голод Семерых. И, конечно, свет добрался до трупа. Мумии скорее, сильно пострадавшей от неосторожности Данте. Судя по чуть приподнявшимся бровям здоровяка, ещё одно мертвое тело едва ли удивило его. Огорчило — да. Но не удивило. И всюду — изображения змей. Высокие стойки для свечей, увитые тонким чешуйчатым телом, стены, покрытые росписью, пол, выложенный мутно-зелёной плиткой. Саркофаг, стоящий на постаменте, оказался выполнен из розового алебастра, всего покрытого багровыми прожилками. Когда Йоль подошел ближе, опустив факел, упавший свет заставил этот сундук будто засиять изнутри живым прозрачным светом. Данте на миг показалось, что прожилки пульсируют, как натянутые вены на шее; саркофаг на этот миг стал дышащим существом. — Чудесное местечко. Я бы оживил пространство цветами, и, пожалуй, поставил столик прямо здесь. Не хватает ещё корзинки со щенком. Да. Голос у Йоля предательски упал, и мужчина кашлянул в кулак. — А я бы смотался отсюда. — Как, и ты ничего не прихватишь с собой? Смотри, местные растащат все добро. Йоль легонько сковырнул крошечный изумруд, вставленный вместо глаз у нарисованной на стене ползучей твари. Сидел камушек крепко. Крепко-некрепко — но растащат же, как пить дать, и не испугают их предостережения о проклятьях. Может, только первое время подержат на расстоянии, а там уж... — Телега далеко? — Ну-у, в деревню и обратно, — Йоль почесал щеку, настороженно разглядывая не самого приятного вида статуэтки. — Зна-аешь, сейчас мне это уже не кажется такой хорошей идеей. — Мы отвезем всё в малефикорум. Пусть епископы разбираются, что всё это... — при первом уколе усталости Данте шатнулся и поморщился от кислой тошноты, толкнувшейся до кадыка, — ...делает здесь, так далеко от юга. Нашей земли слишком мало для семи богов сразу. — Я бы с большим удовольствием спалил тут всё дотла. Данте согласно кивнул. С большим удовольствием он бы только очнулся где-нибудь достаточно далеко от всех этих мест с их богами в придачу. — Но как скажешь, мэтр, — иронично шаркнул сапогом Йоль. — Пошли отсюда. Я достаточно... увидел. Йоль заглянул в лицо Данте и молча подставил плечо для опоры. Оставалось только благодарно кивнуть — может, здоровяк и был тем ещё любителем поболтать, но он был хорошим малым. И он понимал, кажется, каково приходится... таким, как Данте. Голова сама опустилась на грудь. В висках звенели тонкие медные колокольчики. — Трупы... сжечь. А кости — в лес. Местные... не должны узнать. — Как скажешь, Дани. Первыми отказали ноги. Вскоре любые попытки переставлять их свелись к бессмысленному взбрыкиванию, лишь только затруднявшему жизнь Йолю. Потом — руки, и Данте впал в оцепенение. Лестница всё не кончалась, и в мучительное время до полной потери сознания Данте чудилось, будто над их головами, под ногами, вокруг их плеч копошатся, тянут свои тяжелые мускулистые тела змеи. Наконец-то уснул! Йоль ещё раз настороженно выглянул из-за двери. Дани лежал на лавке прямо, как в гробу — вытянув руки-ноги, запрокинув на свернутый плащ голову так, что шея казалась неестественно длинной. Белые губы были плотно сомкнуты, на бескровном лице застыло сосредоточенное выражение, но Данте спал. Рядом с лавкой Йоль оставил на всякий случай ведро — вдруг его опять вывернет. Да, кстати, рубашку бы сменить надо. Определенно. Завтрак главного члена их маленького отряда, оставленный на груди Йоля, был сомнительным украшением для его мужской красоты. Переодевшись, мужчина прикрыл двери дома, хозяин которого на время постоя церковников съехал к сестре, и поспешил в таверну. Тихо было здесь. Это была старая таверна, уже давно пережившая свои лучшие годы. Её строили в те дни, когда Эмнод ещё кишел народом — сюда часто заходили солдаты во время борьбы за смежную с западной Сугерией территорию, затем голодные путники на пути к золотым приискам, а вместе с ними оравы рабочих. Всё здесь было старое, дряхлое, потемневшее от времени. Мерзкая выпивка, невкусная, холодная и жирная еда, а также многочисленные пауки, оккупировавшие пивной зал и чувствующие себя здесь уютнее нечастых посетителей. Тихо и пусто — разбросанные по углам, как кости на игральной доске, сидели несколько завсегдатаев, опохмеляясь, да сам хозяин, стоя за столом, беседовал с ухмыляющейся черноволосой женщиной, тощей и уже начавшей седеть. Перекинувшись с трактирщиком парой слов, без особого интереса Йоль отвел от неё глаза, заметив знакомую фигуру. Сухие плечи, жилистые руки, рыжие волосы собраны в тугую косу, губы поджаты, брови сведены — то был Аларик, брат-близнец Йоля. Он подняла глаза — зелёные, как у брата, но с темной крапинкой рядом с левым зрачком. В юношестве Аларик переболел оспой, и лицо у него было испещрено следами перенесенной болезни. — Уснул? — Уснул, — кивнул Йоль, — Правда, побуянил до этого. А здесь как? Всё в порядке? Ал сердито глянул на брата. — В порядке? В нашей телеге какие-то проклятые вещички какой-то южной дряни. Данте рассказал тебе, что произошло там, внизу? «Рассказом» это было тяжело назвать. Их Дани бредил. — Двое мальчишек пробрались в склеп. Кажется, выполнили какой-то ритуал... Подняли не того колдуна, и он сожрал их. Аларик передернул плечами. — Этого не хватало. Тебе не кажется, что это все какие-то детские сказки? Байки деревенщин? Мол, домовые, русалки, ходячие мертвецы? — То, что раньше этого не было — не значит, что этого не существует, — важничая, поднял палец Йоль, — Вспомни историю Святого Малакия и его борьбу против порождений Марвида. Если это было, то почему бы этому не повториться?