У близнеца не было ответа. Он пожал плечами и нахмурился. — Каждый мимо проходящий считает своим долгом заглянуть в телегу, ты в курсе? Может, стоит поставить пугало, как на чертовом огороде? Я только не уверен, достаточно ли у этих ребят мозгов, чтобы его испугаться. Йоль выглянул из окна, и увидел, что «проходящие мимо» местные жители превратились в «стоящих рядом кучкой и что-то обсуждающих» местных жителей. Вскоре может дойти и до «хватающих скромный скарб и разносящих проклятые вещички по домам» жителей. Это было уже плохо. Такая перемена была явно не на руку Йолю, который намеревался вскоре вздремнуть. — Пойду разберусь. — Йоль вздохнул. Аларик тоже поднялся и они вместе толкнули дверь, впустив в таверну липкий тёплый воздух. Эти места могли кому-то показаться преисполненными невероятной красоты — все эти девственные леса с непуганым зверьем, чистейшие лесные озера, холодные подземные реки, находящие выход на каменистой почве оврагов, и горы, поднявшие головы к небу. Но на деле оказывалось так: по большей части совершенно непроходимый тракт, абсолютно безумные волки, угрюмые местные жители и какие-то проблемы с трижды проклятыми культистами. Со слов гонца, в Эмноде пробудились ото сна мертвые. Никогда ещё Йоль не видел столь напуганных глаз у священника, сообщившего троице дела. Ходячие мертвецы — Беспокойные, так их называли в церковных текстах. Беспокойные на землях Святого Малакия, как в самые темные времена! А тут ещё и какие-то трупы, какой-то склеп, и эти змеи... Йоль, на самом деле, не очень понимал всего этого. Он был простым воином, как и брат — воспитанником Церкви из благочестивой, но обедневшей семьи купцов, их с братом отдали в монастырь еще во младенчестве. Таких как Йоль и Аларик называли «ключниками», они путешествовали вместе с малефиками, защищая их от гнева толпы, и носили при себе амулеты из резной кости как символ своей веры. Зато меченосец понимал, что всё происходящее, от кого бы это не исходило — очень, очень плохо. Мертвые должны спать. Так заведено. — Ну, и что тут за сборище? — зычно окликнул народ Йоль, сложив руки на широкой груди. Он оглядел толпу — пара мужчин, старики и женщины. Оружия нет, кажется, ни у кого, значит, можно надеяться на удачное завершение переговоров. Если бы только... Да, сзади, в непосредственной близости к телеге, стоял Линдур — старейшина этой деревни. И это была проблема. Хромающая, семифутовая, хмурая и невероятно злобная проблема, не выносящая ключников вроде Йоля. Ходили слухи, что до того, как осесть в Эмноде, Линдур был воином на королевской службе. Когда он был вдали от родных земель по долгу службы, на его селение напали Чернозубые, дикари из северных степей. Жители пытались скрыться в Церкви, но монастырь не открыл им своих дверей, опасаясь нападения Чернозубых. Сестра понесла от какого-то разбойника, заработала страшные шрамы на шее, едва не погибнув в его руках, но смерть нашла гораздо позже — в родовой горячке. Говорят, ребенок от насильника погиб при родах. Говорят, Линдур сам свернул ему шею. Говорят, Линдур скормил вопящего младенца свиньям. Глядя на мрачное лицо Линдура, Йоль верил всему и сразу. Неудивительно было, что старейшина невзлюбил их ещё до прибытия в Эмнод. Он и посылать за ними не хотел, до последнего убеждая, что местные сами могут со всем справиться. Гонцу пришлось уходить из города тайно, чтобы не навлечь на себя гнев сурового старейшины. Сейчас Линдур вошел в почтенный возраст, но в руках, легших на изгиб трости, ещё была сила — она бугрилась и проступала мышцами сквозь тесноватую в плечах рубаху. — Хотим узнать, сэр Йоль, какие новости вы привезли с собой, — Линдур сощурил холодные серые глаза, — Видишь, аж в телегу не помещаются, полотно не всё прикрывает. «Местные... не должны узнать» — отчетливо звучал в ушах шелестящий голос малефика. — Это дело Церкви, и нам нужно будет все подробней рассмотреть, прежде чем говорить вам что-то... — осторожно начал Йоль, но старейшина резко ударил своей клюкой землю — вспорол её проклятой деревяшкой так, что камни брызнули. — Вам нужно, значит! А нам не нужно знать, что происходит? Вы ходите тут и там, разнюхиваете, едите нашу еду и пьете наш эль, а мы не получаем ничего взамен. А сейчас вы возвращаетесь с этой телегой и своим полудохлым зверолюдом, и ничего не собираетесь объяснять? Клянусь Богом, всё больше мне кажется, что вы просто разбойники, решившие поживиться на нашем несчастье! — Эй, осядь! — подал голос Аларик. По хмурости и твердости голоса он вполне мог стать соперником старому вояке, — Мы здесь, чтобы помочь, хочется вам этого или нет. Ты не имеешь никакого права так... — Не имею права?! Я не имею права?! Я имею достаточно прав, чтобы вышвырнуть вас отсюда! Мы достаточно далеко от столицы, здесь о вас никто и ничего... — Вы... нам угрожаете? — от такой наглости голос Йоля звучал удивленно, а не предупреждающе. Аларик бросил короткий взгляд на своего брата, и тот кивнул. Его пальцы уже давно нашли рукоять меча. Лицо Линдура перекосилось и покраснело — так стоило бы смотреть на врагов, но никак не на тех, кто в самом деле желает помочь. Самое страшное было в том, что его злость находила отклик в лицах других селян. Глухой, но лишь усиливающий рокот толпы напоминал шелест приближающейся волны, шуршащей на камнях. Недовольных лишь прибавлялось. Йолю пришло в голову, что, в общем-то, лопату или грабли, а тем более кирку при определенной сноровке можно использовать с тем же успехом, что и меч. Количество оружия у местных сразу как-то угрожающе возросло. Но Йоль лишь крепче сжал меч — про рыжего здоровяка можно было многое сказать, но только не то, что он трус. — Вы, должно быть, шутите, — он исподлобья оглядел толпу, — разве мы давали повод так к нам относиться? Разве не вы вчера молили Доброго Бога о спасении? — Мы молили о спасении, а не о грабеже! — Ворюги проклятые! — Да ничего мы не крали! — срываясь, прорычал Йоль, — Хотите — проверьте сами! Сходите на кладбище, проверьте! Нам не нужно ваше золото! — Что тогда в телеге? А? Ничего не брали — а она вон, аж прогнулась! — Можно я вырежу язык этой визгливой курице? — прошипел сквозь зубы Аларик так, чтобы слышал его лишь брат. Мужчина поспешил обратиться к толпе прежде, чем это сделал его близнец в привычной для себя манере. Он напустил на себя серьезный, ужасно не подходящий для него вид. Кажется, даже щеки чуть-чуть надул: — Мы нашли то, что, возможно, поможет... в решении вашей проблемы. Как только наш малефик очнется, мы начнем разбирательства и... И? И что? Йоль судорожно пытался придумать, что добавить, пока не ляпнул, совершенно растеряв ничтожные остатки уверенности и, как смекнул мгновением позже, интеллекта: — И всех спасем?.. У Йоля лучше выходило общение с собственными башмаками, чем с народом. В конце концов, он и не политиком был, а простым воином — тем самым, который должен расшибать мозги врагам и присматривать за колдуном, чтобы тот не попутал, на чьей стороне сражается, не поддался голосам своих демонов. Эти мысли в данный момент его совсем не успокаивали. Даже напротив. В воздухе ощутимо запахло паленым. — Вы ничего не сделали! Мы тоже могли бы жечь этих мертвецов, нам для этого не нужны воины! — Покажите нам, что вы полезны! Мы заслуживаем защиты! — Мы хотели помощи, а не воровства! Вы пришли сюда и думаете, что вам всё можно! Йолю показалось, что его внутренности кто-то жарит на сковородке. Свело желудок и захотелось в кусты. Он не был трусом, но ужасно выносил давление. Особенно — тупой толпы. А та собиралась, шумела, возмущалась и подбадривала тех, кто кричал на близнецов злым, брызжущим ядом голосом. Линдуру уже и не надо было ничего говорить — он сказал достаточно, чтобы спустить милых селян подобно псам с цепи. — Сколько ещё наших погибших отцов и матерей придется сжечь?! Это жестоко! — Это ужасно! — Убирайтесь прочь вместе со своим демоном! — Уродом! — Это ваша вина! Дальнейшее было неизбежно. Камень глубоко рассек скулу Аларика. Толпа тут же замолкла. Словно после удара грома в преддверье молнии, гробовая тишина сковала землю. Можно было расслышать, как где-то бьется в окно муха. Кажется, они сами поняли, что это уже слишком. Но поздно. Аларик отступил, тронул ранку и с большим удивлением глянул на алую ладонь. Царапины на лице всегда сильно кровоточат, и вскоре кровь уже каплями катилась по подбородку, с тонким звоном билась о костяной ключ на груди — символ их общей веры. Йоль сглотнул. Во вскинутом, окровавленном лице Аларика было больше от дикого зверя, чем от человека, тем более — воина на страже Церкви. — Ал! — крикнул Йоль, но одуревший от запаха крови близнец уже достал ножи. С рычанием он кинулся вперед, Йоль — наперерез, схватил вокруг плеч и крепко сжал. Аларик был сильный, быстрый, но всё-таки крепыш-Йоль был больше. — Никто... не смеет!.. Я не позволю... Это не сойдет им с рук! — хрипя, Аларик бился в руках. Жилы на его шее страшно вздулись, зубы блестели в оскале, из груди вырывались проклятья пополам с рычанием. Аларик был безумен в гневе. Йоль знал, что он ненавидел боль. Когда наставник ударил его за непослушание тростью, юный послушник чуть не размозжил ему голову статуэткой Святого Отиса. — Видите, — негромко, но выразительно подал голос Линдур, — вот они, наши защитники. Вот их настоящее лицо. Отпусти его, сэр Йоль! Отпусти, я хочу посмотреть, как он разорвет невинных, которых призван защищать. — Заткнись! — закричал Йоль. Черт с ними, с этой деревенщиной! Они сами виноваты. Камень полетел с их стороны, и угрожали тоже они. Линдур ухмылялся уголком рта, и с огромным удовольствием Йоль бы размазал эту усмешку по его лицу, смешав с раздробленными костями и кровью. — Ты, мерзкий подстрекатель! Признайся, ты просто хочешь прибрать к рукам всё! Чтобы мы не нашли, ты хочешь это себе! Тебе плевать на всех, злобный выродок! — Злобный выродок?! Ах ты щенок... — Мерзавцы! — Прочь из нашего города! — Воры! Резкий, тонкий писк прокатился по округе. Звон в ушах — только в сто крат сильнее — прошелся по каждому в толпе, напугал животных, всколыхнул воронье, поднявшееся с соседних деревьев в небо. Пара гуляющих рядом куриц упали замертво. Аларик вскрикнул. Сам Йоль от взрыва тонкого, мерзкого звука почувствовал такой укол головной боли, что едва удержался от стона, качнулся, оторопело опираясь рукой о стену дома. Опешившие селяне тоже смолкли, испуганно озираясь, многие покачнулись, кого-то поддержали от падения, у десятка хлынула носом кровь. Йоль сразу понял, в чем дело, и первое, что он ощутил — холод, промчавшийся по позвоночнику. Испуг. Бледный, тощий, с лицом совершенно каменным, стоял в дверях Данте. Взгляд янтарных глаз из-под насупленных бровей грозил обратить всё на своем пути в лед и камень. — Что за балаган вы здесь устроили? — едва слышно проговорил он. В грязной исподней рубахе, босой и осунувшийся, «полудохлый зверолюд» сам выглядел не лучше Беспокойного. Его вид произвел должное впечатление — он вызвал страх. Данте и до этого боялись. Малефиков и стоило бояться, оттого колдуны никогда не путешествуют в одиночку. Они обладают большой, неизвестной ни для кого, кроме них самих, силой: способностью влиять на других, читать их чувства и мысли... делать больно, не прикасаясь. У колдунов в арсенале была тысяча и одна уловка, и чтобы они не думали использовать эту силу против невинных, рядом всегда был дисциплинированный разум — ключники. Те, кто защищают — и малефика, и от малефика. И артефакты глушили силу колдунов, но, видимо, недостаточно для масштабов мощи в тощем теле Данте. Демонстрация силы — кажется, это и нужно было разгневанной толпе. И Йолю. Мужчина как-то сразу пришел в себя.