– Но сейчас вы, разумеется, собрались с мыслями, – продолжал Вулф, в голосе которого прозвучало уважение. – Вы уже поняли, что я не в состоянии доказать ничего из сказанного. Я не могу доказать, что именно сказал вам Тингли, как не в состоянии установить точное время вашего возвращения домой или то, что именно вы отправили коробку в полицию, мистеру Кремеру. Я даже не могу доказать, что в восемь вечера в кабинете Тингли не было никого, кто мог бы сымитировать его голос. Словом, я не могу доказать ничего… Кроме одного. – Он отодвинул кресло, извлек что-то из ящика стола, обогнув стол, подошел к Кэрри Мёрфи и предъявил ей какой-то предмет. – Пожалуйста, посмотрите внимательно, мисс Мёрфи. Как вы видите, это баночка, заполненная на две трети. На маленькой белой этикетке карандашом выведено: «четырнадцать, дефис, одиннадцать, дефис, и краткое». Говорит ли это вам о чем-нибудь? Означает ли «и краткое» Йейтс? Посмотрите… Но Кэрри не успела даже рта раскрыть, как мисс Йейтс, сидевшая в восьми футах от нее, молнией метнулась с кресла и, желая вырвать из руки Вулфа баночку, едва не выколола ему глаз. Вулф попытался было схватить ее за руку, но промахнулся, однако ближайший к Гвендолин сыщик успел подскочить сзади и заломил ей руки за спину. Мисс Йейтс только заверещала, глядя прямо на Вулфа безумными глазами: – Где она была? Вулф рассказал… Мы сидели и уплетали потрясающий обед, когда в дверь позвонили. Я пошел открывать. Вошедшей парочке явно требовалось чем-то взбодриться. Леонард Клифф выглядел как привидение, а Эми Дункан была бледна как смерть, одутловатая, с налитыми кровью глазами. – Мы должны поговорить с мистером Вулфом, – заявил Клифф. – Мы только что были у адвоката, и он сказал… – Его это дело не интересует, – отрезал я. – Он больше им не занимается. Все. Конец. Баста. Эми ойкнула. Клифф схватил меня за руку: – Не может быть! Это невозможно! Где он? – Обедает. Кстати говоря, я пытался до вас дозвониться. Есть кое-какие новости. Мисс Йейтс арестована. Ее только что увели прямо отсюда. Мистер Вулф хотел бы, чтобы ее осудили за то, что она подсыпала ему хинин, а вот полицейские предпочитают, чтобы она понесла наказание за убийство. Она виновна и в том и в другом. – Что? – Что? – Угу, – небрежно махнул рукой я. – Я нашел улики. Дело закрыто. Больше ваши фотографии в газетах не появятся. – Вы хотите сказать, что она… они… это… мы… – Да, можно и так сказать. Словом, операция блестяще завершена. Вы теперь снова простые граждане. Они ошарашенно уставились на меня, потом переглянулись, а в следующий миг упали друг к другу в объятия. Учитывая состояние, в котором оба пребывали, это было им на пользу. Я стоял и терпеливо смотрел на них. Наконец, не выдержав, я прокашлялся. Ни один из парочки даже ухом не повел. – Когда устанете вот так стоять, – сказал я, – имейте в виду, что в кабинете есть одно кресло, способное уместить вас обоих. Мы присоединимся к вам после обеда. Я вернулся помочь Вулфу расправиться с бекасом, обжаренным с бренди. Почему Ниро Вулф любит орхидеи Заметки Арчи Гудвина Когда некоторые люди спрашивают меня, почему Ниро Вулф выращивает орхидеи, я спрашиваю, что конкретно их интересует: орхидеи или сам Ниро Вулф? А если меня спрашивают, в чем разница, я отвечаю, что разница очень большая. Ведь если кого-то интересуют орхидеи, самое простое – отвести его в оранжерею, но если человека интересует сам Ниро Вулф, то тут существует множество разных ответов, причем весьма непростых. У Вулфа имеются орхидеи на любой вкус: от самых ярких до самых невзрачных. Вулф вывел гибрид каттлеи, который впервые расцвел в прошлом году; столь яркоий цветок вам вряд ли удастся отыскать в цветочных магазинах. У Вулфа есть выведенный им в 1953 году гибрид цимбидиума (ensifolium × Sanderae), настолько застенчивый, что каждый год он выдает по одному робко прячущемуся в листве кремовому цветку размером с десятицентовик. Однажды я застал забавную сцену. Грозно глядя на цветок, Вулф бормотал себе под нос: «Проклятье! У тебя есть хоть капля гордости?» Вулф говорит сам с собой только в отсутствие посторонних, однако я не раз становился свидетелем того, как он разговаривает с орхидеями. Так, он склонялся над стеллажом с цветущей мильтонией и совершенно отчетливо произносил: «Слишком громко. Ну почему ты никак не научишься шептать?» Можно подумать, что он сам умеет говорить шепотом! Вулф увлекся выращиванием орхидей много лет назад, когда жена человека, которого он спас от обвинения в убийстве, подарила ему экземпляр Vanda suavis. Вулф поставил орхидею в кабинете, и она засохла. Вулф разозлился, после чего соорудил на крыше навес и купил двадцать растений. Сейчас размер оранжереи составляет 34 × 86, и она занимает целый этаж. Вулф уже десять лет не покупал растения у коммерческих производителей, хотя сам продает примерно сто экземпляров в год или больше. Из тех четырех часов в день, которые он проводит в оранжерее, – с 9:00 до 11:00 и с 16:00 до 18:00 – у него остается не более двадцати минут на то, чтобы просто полюбоваться цветами. Сперва он идет по проходу, ширина которого составляет тридцать дюймов вместо обычных двух футов, в теплое отделение, затем навещает умеренное и холодное, а заканчивает в горшечной. Вулф кивает садовнику Теодору и говорит: «Ну?» На что Теодор отвечает: «Неплохо» или что-то вроде: «Через два дня созреет коробочка целогины». Потом работа. Иногда это настоящая работа, когда нужно перенести дюжину старых растений для пересадки и деления или открыть и проверить тюки с осмундой, иногда это пустяковое дело вроде измерения метелок одонтоглоссума в холодном помещении. А иногда это тысяча мелких дел, которых требует выращивание орхидей: смешивание удобрений, маркировка, предварительное замачивание грунта в новых горшках, проверка вентиляции и влажности воздуха, установка затенения, удаление бульб, измельчение древесного угля и так далее и тому подобное до скончания века. За исключением опрыскивания. Вулф ненавидит опрыскивание, и Теодор опрыскивает орхидеи в отсутствие Вулфа. Больше всего хлопот Вулфу, естественно, доставляет селекция, а не выращивание. Купить с дюжину орхидей и оставить их цвести в доме или квартире – вещь нехитрая, а вот селекция – это уже выбранное тобой поприще. Как правило, орхидеи – однодольные растения, и решение, кто папа, а кто мама, остается за Ниро Вулфом. После проведения перекрестного опыления Вулф ждет от семи месяцев до года, когда созреет семенная коробочка. В крупной семенной коробочке содержится миллион семян и более. Семена эти относятся к числу самых мелких семян растений. Подготовка в операционной больницы к аппендэктомии и рядом не стояла с суетой перед посадкой пригоршни семян орхидей. Чего в первую очередь следует остерегаться, так это грибов. Если хотя бы одна микроскопическая клетка гриба попадет в бутылочку с семенами, клетка начнет интенсивно расти в питательном растворе, в котором находятся семена, и тогда все, пиши пропало. Но если Вулфу повезет и все будет сделано правильно, через девять-десять месяцев ему удастся достать крошечные сеянцы длиной полдюйма и пересадить их в общие горшки. Через год Вулф пересаживает их в отдельные горшочки диаметром три дюйма, а еще через два года – в горшочки диаметром четыре с половиной дюйма, после чего остается лишь ждать, скрестив пальцы. Затем спустя шесть или семь лет после нанесения пыльцы на рыльце пестика появляется орхидея, которую доселе никто не видел. Она отличается от всех когда-либо цветущих орхидей, включая те, что украшали райский сад. Различия могут быть несущественными, могут даже возникать дефекты, но в одном случае из пяти получается орхидея, достойная родительской пары, и тогда возникает один шанс из десяти тысяч, что орхидея будет абсолютно сногсшибательной. Поскольку Вулф видел лишь малую долю из тысяч названных и внесенных в каталог гибридных сортов, он не может быть абсолютно уверен в успехе, пока в один прекрасный день какой-нибудь растениевод не бросит пристальный, тяжелый взгляд на орхидею и не произнесет небрежным тоном: «Интересное маленькое растеньице. Я готов дать за него четыреста долларов». А потом через несколько лет в каталог орхидей будет внесен еще один вид, названный в честь Вулфа или, по крайней мере, описанный со ссылкой на него. За последние двадцать лет с Ниро Вулфом такое случалось четырнадцать раз, и у него имеется в общей сложности 112 безымянных разновидностей орхидей, выведенных лично им и достойных того, чтобы занимать место на стеллаже. Отлично, вполне неплохой результат. Это одна из причин, почему Вулф выращивает орхидеи, хотя отнюдь не единственная. Он выращивает орхидеи по той же самой причине, по которой носит ярко-желтые рубашки: из-за цвета. Как я уже говорил, из четырех часов, отпущенных на работу в оранжерее, Вулф проводит двадцать минут, любуясь цветами, и это уже кое-что. Так или иначе, Вулф ловит кайф от цвета. Он утверждает, что цвет нужно не видеть, а чувствовать; ему явно кажется, что эти его слова что-то значат. Для меня его слова – пустой звук, хотя для вас, возможно, это не так, и вы точно знаете, что именно чувствует Ниро Вулф, когда открывает дверь оранжереи в предвкушении большого шоу. На моей памяти не было такого дня, когда цвело менее ста орхидей, а иногда число цветущих экземпляров достигало тысячи: начиная с мелких белоснежных цветков Dendrobium nobile virginalis и кончая кричащими желтовато-коричневато-бронзово-пурпурными крупными цветками Laelia tenebrosa. Поэтому орхидеи, несомненно, стоят того, чтобы на них посмотреть… или, если вы реагируете так же, как и Вулф, – их почувствовать. Есть только один вопрос, ответа на который я не нашел, и мне остается лишь догадываться: почему Вулф срезает цветоносы, которые каждое утро ставит в вазу на письменном столе в своем кабинете? Почему бы не принести все растение, цветы которого будут радовать глаз неделю и даже больше? Потому что горшок с цветком придется снова относить наверх, в оранжерею? Нет, Вулф мог вполне включить и этот пункт в список моих ежедневных обязанностей. Потому что Вулф считал, будто то или иное соцветие слишком долго мозолит глаза? Нет. Ведь иногда попадались весьма специфичные экземпляры вроде карликовой ванды с зелеными точечками, за которую коммерческий производитель предлагал Вулфу 1200 долларов. Потому что Вулф ненавидит что-либо собственноручно таскать? Не исключено. Впрочем, он постоянно таскает горшки из оранжерей в горшечную и обратно. Скорее всего, Вулф просто не хочет давать растениям даже малейшей возможности оправдать тот факт, что они не достигают пика цветения. Если орхидея зигопеталум в этом году выдала восемь цветков, а в следующем году – только шесть, она вполне могла оправдать это тем, что провела целый день в кабинете с недостаточной освещенностью и неподходящим температурно-влажностным режимом. И хотя такой привереде всегда можно сказать «фу», что Вулф частенько и делает, это не дает ему подлинного удовлетворения. Чем он руководствуется при выборе в тот или иной день орхидеи для вазы на письменном столе? На сей счет у меня было множество теорий, но все они не оправдались. Одна из них заключалась в том, что все зависит от нашего банковского баланса. Если баланс высокий, скажем 50 тысяч, Вулф выбирает особенно крикливый экземпляр; если же баланс низкий, с тремя нулями, Вулф останавливается на чем-то гораздо более скромном типа коричневого крапчатого дендробиума. Моя теория продержалась всего три дня. Когда я рассказал о ней Вулфу, тот крякнул и проворчал: «Цветок, который выбирает женщина, зависит от характера женщины. Цветок, который выбирает мужчина, зависит от характера цветка». Кулинарная книга Ниро Вулфа Вместо вступления Убедительно прошу вас не доверять приготовление приведенных здесь блюд никакому повару, разве что у вас работает истинный мастер. Готовьте их сами и лишь по случаям, которые того достойны. Блюда эти оценит даже гурман, хотя их не назвать слишком изысканными или сложными, но они доставят удовольствие и вам, и вашим гостям, потешат и рот, и желудок. Если вы с уважением относитесь к искусству высокой кухни и готовы потратить на них столько сил и времени, сколько потребуется, вы без труда справитесь с их приготовлением. Приятного аппетита! Ниро Вулф. Слишком много поваров Сугубо личное дело Признаться, я до сих пор не разобрался до конца в отношении Вулфа к еде и вряд ли когда-нибудь разберусь. В каком-то смысле он воспринимал пищу сугубо персонально. Если Фриц подавал жареных голубей и один оказывался чуть пухлее остальных или чуть румянее, Вулф охотно с этим мирился. Если запасы греческого меда из дикого тимьяна истощались, то, как растолковал тот же Фриц, Вулф готов был довольствоваться обыкновенным американским медом на оладьях. И так далее. Но его по-настоящему расстраивало, когда я, выполняя поручения, пропускал время ланча или обеда; расстраивало, потому что тем самым я рисковал испортить себе пищеварение купленным в аптеке сэндвичем или, хуже того, загубить желудок, оставшись голодным. Если имелись основания считать, что наш посетитель голоден, то, пусть даже это был человек, которого Вулф планировал разобрать по кусочкам, он неизменно приказывал Фрицу принести съестного в достаточном количестве. Что касается отвлечений от еды, для него не существовало на свете большего кощунства: усевшись за стол, он вставал лишь тогда, когда был съеден последний кусочек сыра или десерта. Разумеется, это все личные пристрастия, однако он упорно старался внушить их мне – и со временем преуспеет, если я выдержу его вечные придирки. В общем, сами догадайтесь, почему он терпеть не может, когда меня отрывают от приема пищи: потому что заодно отрывают и его самого, или потому что сочувствует мне, или потому что это есть нарушение основополагающих правил? Арчи Гудвин. Окончательный вывод Предисловие Я искренне рад тому, что мой друг мистер Арчи Гудвин получит удовольствие от денег, заработанных на этой книге. Я также рад, что такое же удовольствие получит его литературный агент мистер Рекс Стаут, которому причитается определенный процент от продаж. Я также не удивлен и тем, что мой работодатель мистер Ниро Вулф одобрил эту затею с книгой, поскольку знаю, как мистер Вулф верит в силу и пользу печатного слова. Впрочем, я не слишком надеюсь на то, что человек, купивший книгу, начнет прекрасно готовить, как только ее прочтет. Но говорить об этом я могу долго, а напишу коротко и пример приведу лишь один. Среди знакомых у меня есть одна супружеская пара, которая иногда приглашает меня на обед. У них в доме на полках стоит четырнадцать поваренных книг, хороших, купленных по моей рекомендации, а кроме того, они часто спрашивают совета у меня, и я никогда не отказываю, но все блюда, которые они подают на стол, можно назвать разве что съедобными. О них не вспомнишь уже на следующий день. Этим людям не стоит даже пытаться приготовить утку по нашему рецепту, а тем более соус «Сен-Флорентен». Любой человек, обладающий даже самой малой толикой здравого смысла, вполне способен понять, как и из чего нужно готовить то или иное блюдо, но, если в нем не заложена любовь к этому искусству, лучшее, на что он может рассчитывать, – это получить в итоге нормальное блюдо. Если же ему все-таки иногда удается приготовить нечто незабываемое, то ему просто повезло. Мистер Вулф говорит, что секреты высокой кухни, как секреты любого искусства, постигают отнюдь не умом. Впрочем, если вы прочтете эту книгу, готовить хуже не станете. Фриц Бреннер Глава 1. Завтрак в старом особняке из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице