Соболев пристроился рядом и вытаскивал самые ужасные платья со словами «По-моему, вот это ничего». Как только он умудрялся их откапывать? Я уже почти успела отчаяться и ничего хорошего от очередной вешалки не ждала, когда минут через пятнадцать обнаружила в своих руках приличное на вид черное платье. – Похоже они не безнадежны. – воскликнула я и отправилась в примерочную. Егор следовал за мной как приклеенный. Хорошо хоть догадался подождать снаружи кабинки, благо для мужчин там были предусмотрены бархатные диванчики жизнерадостного цвета фуксии. Плиссированное черное платье без рукавов, с поясом в талии и длиной по колено село, как будто было пошито специально на меня. И даже конский хвост и практически отсутствующий макияж смотрелись с ним гармонично. Осталось поменять плоские сандалии на что-то с каблуком, и можно будет выдвигаться за город. – Берем. – одобрил платье Егор, когда я вышла из кабинки и направилась в зал на поиски обуви, с которой, благо, в магазине дело обстояло получше, чем с платьями. Остановив свой выбор на бежевых босоножках с приемлемой высоты каблуком, я решила уже не переодеваться. Милые девушки упаковали мою старую одежду в фирменные пакеты, Егор расплатился за обновки, и мы наконец смогли отправиться в гости. – Выпендрежник. – сказала я, когда Соболев убрал кошелек в карман штанов, и мы отошли от кассы. – Всегда пожалуйста, птичка. – улыбнулся мне мужчина. – Ты просто шик. – Спасибо. – смутилась я из-за того, что даже не поблагодарила мужчину. – Мама должна быть довольна. – Думаю, что заслужил благодарность за спасение твоей и так подмоченной репутации. – И как ты предлагаешь мне ее выразить? – заподозрив неладное, спросила я. – Например, поцелуем. – посмотрел он прямо мне в глаза. – Ладно, подставляй щеку. – Собираешься легко отделаться? – улыбнулся Соболев и наклонился, чуть повернув голову набок. Я осторожно приблизилась и прикоснулась к нему губами, задержавшись возле его щеки чуть дольше, чем планировала. Мужчина замер и не шевелился, мой нос уткнулся чуть выше его уха. На ощупь кожа оказалась слишком гладкой, слишком мягкой и слишком вкусно пахла чем-то таким мужским, с нотками можжевельника. Лучше бы никогда мне этого не делать – теперь я просто обречена искать этот запах в каждом из мужчин. Я позволила себе замереть на несколько мгновений, а потом не без сожаления отстранилась. – Вау! – потирая щеку, выдал Егор, за что тут же получил в плечо. – Нахал! – Не понимаю, почему я должен молчать, если мне понравилось? – обнял меня за плечи Соболев, и мы пошли на выход. О том, что опять обжимаюсь с женихом сестры, я предпочла не думать. Там же на первом этаже напарник купил в подарок маме дизайнерский букет под названием «Небо», из всего обилия цветов в котором я узнала лишь гиацинт и пион. – А попроще не было? – поморщилась я. – Боюсь, попроще не для твоей мамы. – не согласился Егор. – И то правда. Дорога к родителям заняла чуть больше часа, поэтому прибыли мы с этичным, как я его называю, опозданием в пятнадцать минут. Алексей и Регина были уже на месте, причем каждый приехал на своей машине. Я тоскливо оглядела наше одно на двоих с Егором транспортное средство и понадеялась, что у мамы с папой не возникнет по этому поводу справедливых, к моему огорчению, сомнений. Ворота я открыла собственным ключом, так что во дворе нас никто не встречал, а я порадовалась пусть маленькой, но отсрочке. По едва различимому шуму, доносившемуся со стороны беседки, мы поняли, что мама и в этот раз накрыла на свежем воздухе. Солнце уже успело спрятаться за верхушки деревьев, чтобы дать людям короткую передышку до следующего утра, а теплый ветерок приятно и ненавязчиво охлаждал изнуренное дневной жарой тело. Соболев бодренько шагал вперед с букетом в руках, как красноармеец с шашкой наголо, я же, не разделяя его оптимизма, плелась позади, понимая, что приличное платье от расспросов не спасет. Маму с Региной мы увидели издалека, они стояли зеркальным отражением друг друга возле беседки с бокалами в руках и о чем-то беседовали. По их виду каждому становилось ясно, что перед ним мать и дочь – обе хрупкие, высокие, с густыми светлыми волосами, о которых мечтает любая девушка, серьезные и уверенные в себе. Мама блистала в жемчужно-голубом платье-футляре и золотых лодочках без каблука, волосы тяжелой светлой волной спускались на спину. Подойдя поближе, я смогла рассмотреть на ее шее новое ожерелье из крупных белоснежных жемчужин – подарок отца, скорее всего. Сестра тоже успела переодеться после работы и стояла рядом с мамой в легком светло-синем платье, больше смахивающем на сарафан, по всей длине которого был нанесен рисунок в виде веточек. Как-то непривычно было видеть свою всегда собранную деловую сестру в столь легкомысленном наряде, хотя, надо отдать ей должное, смотрелась она в этом платье молоденькой задорной девчонкой, а не большим боссом, образу которого старалась соответствовать большую часть времени. Мужчины, судя по тому, что их видно не было, находились внутри. – Евгения, примите самые искренние поздравления. – обнял маму Егор и вручил непонятные цветы. – Такая дата дорогого стоит. – Ох, спасибо, дорогой. – поцеловала его в щеку мама. – Привет, мам, поздравляю. – обняла я родительницу. – Спасибо, дочка, прекрасно выглядишь. – оглядела она меня (уверена, что производитель наряда и его стоимость не остались для нее загадкой) и аккуратно приложилась к моей щеке, обдавая невидимым облаком чего-то сладкого и одновременно легкого, как сочные фрукты. – Привет. – обняла я сестру. – Привет еще раз. – улыбнулась она. – Привет, пап. – поцеловала я вышедшего к нам мужчину. В белоснежной рубашке и темно-синих брюках он выглядел просто здорово, как всегда мне не верилось, что этот моложавый мужчина – мой отец. Егор, приветствуя, пожал ему руку, и мы прошли внутрь беседки. – Что же ты на мамин поцелуй «Вау» не сказал? – прошипела я Соболеву так, чтобы никто не услышал. В ответ он хрюкнул, за что мы заслужили подозрительный взгляд от вездесущей маман. Поскольку повод сегодня был серьезный, от бдения у мангала папа был освобожден, но и без этого стол ломился от всевозможных деликатесов. – Первый тост предлагаю выпить за мою супругу, – взял слово папа, когда мы дружно расселись за столом, и вечер официально начался. – Женя, без тебя, твоей любви и стараний ничего этого бы не было. – обвел рукой нас и все вокруг себя папа. – Спасибо тебе за эти годы, за счастье, за прекрасных детей и уютный дом. Спасибо за твои капризы, когда ты была беременна девчонками, спасибо за те вечера, что ты верила в меня, когда сам я уже был на грани отчаяния. Спасибо за ту высокую планку, которую ты для нас установила, и тем самым не позволяешь расслабляться. Спасибо за ту любовь и тепло, что ты даришь нам год за годом. Ты – наше сердце, наш магнит, на котором держится семья. Без тебя нет нас, нет и меня. Еще раз спасибо. За тебя! – За тебя, мама! За вас! – прозвучало хором под звон бокалов. – Спасибо, мои дорогие. – Заморгала мама часто-часто, чтобы прогнать непрошенные слезы. А внутри меня разлилось что-то настолько теплое, почти обжигающее, что стало трудно дышать. Чтобы скрыть внутренний раздрай, пришлось с особым усердием уткнуться в бокал с шампанским, но от внимательного взгляда Егора мое состояние все равно не укрылось. Плавно беседа перетекла на забавные по мнению родителей случаи из нашего с Региной детства. Мы с сестрой нацепили вежливые улыбки, а остальные действительно получали удовольствие от воспоминаний. – Но был у Марьи коронный случай. – к моему ужасу папа собрался поведать о самом позорном происшествии моего детства, который оставил в моей маленькой душе нестираемый временем след. – Можно сказать жемчужина нашей коллекции. Конечно же, поняв о каком случает идет речь, мама с Региной грохнули таким смехом, что меня так и подмывало сказать им о том, что леди так громко не хохочут. Да, это их любимая история. – Пожалуйста, папа, не надо. Так как от стыда мое лицо было закрыто руками, просьба прозвучала глухо. – Да ладно, тут все свои. – решил все-таки добить мою и без того хромающую самооценку папа. – Значит, случилась с Марьей первая великая любовь, когда ей было лет пять и она, соответственно, посещала детский садик. – периодически прерываясь, чтобы прохохотаться, рассказывал папа. – В одной группе с ней был гроза всех девичьих сердец, в том числе и Машиного, Илья, кажется? – Сотников Артем. – буркнула я. Уж я-то это имя никогда не забуду. Оно красными кровоточащими рубцами выведено в моей памяти. – Да неважно. – отмахнулся от столь несущественной информации отец. – Так вот, прибегает как-то Марья домой вся такая счастливая и хвастается, что Артем ей в садике в любви признался и они в туалете обнимались и даже три раза поцеловались. – Куда только воспитатели смотрели! – опять пробурчала я. – Идиллия их продержалась ровно три дня, потому как вечером третьего дня Женя обнаружила, что маленький сердцеед наградил нашу доверчивую Машку за любовь вшами. – Представляете мой ужас. – прохохотала мама. А я почувствовала, как при кошмарных воспоминаниях под волосами начала зудеть кожа, и мне пришлось призвать на помощь все самообладание, чтобы тут же не начать чесаться всем на потеху. – Решение было принято кардинальное – Машу побрили налысо. – Не хватало еще чтобы все заразились, Регина тогда уже в школу ходила, да и коса у нее была длиннющая. – пояснила свой выбор присутствующим мама. – У Машкиного Ромео все пылкие чувства ожидаемо растаяли при первом же взгляде на голую макушку возлюбленной, и осталась наша юная доверчивая девочка с лысой головой и разбитым маленьким сердечком. – В общем, испытаний детская любовь не выдержала. – подытожила мама и над столом раздался новый приступ смеха.