Дашин визит ко мне в офис, когда она увидела Ирину, как оплеуха был. А развод только усилил формирование нового мировоззрения. – Миш… Я… – Хочу тебя поцеловать. – Что? – Дашка округляет глаза. Выглядит взволнованной. – Можно? Нависаю над ней, приближаясь к губам. Касаюсь их языком, а Дашка в этот момент глаза закрывает. – Все этот дурацкий океан, – шепчет мне в губы. – Снова он, – впивается ногтями мне в плечо, отвечая на поцелуй. За спиной как будто крылья расправляются, и вот уже я целую ее в шею, по которой бегут мурашки. – Дашка… Зарываюсь пальцами в ее распущенные густые волосы. Хочу, чтобы она открыла глаза. Хочу в них заглянуть. – Что ты со мной делаешь? – этот вопрос адресован не ей. Меня до костей пробивает мелкой дрожью и диким желанием стать с ней одним целым. Такое уже случалось. Мы наивно, а может быть, наоборот, жестко списали это на морской воздух. Но только не сейчас. Сейчас все иначе. Да и тогда было так же. Она и я. – Миш, не надо. Не надо, – хрипит мне на ухо, а сама продолжает цепляться за мои плечи. – У меня гормоны шалят. Это не я сейчас, слышишь? Понимаешь? Слышу. Понимаю. Но остановить себя не могу. Происходящее поглощает своей правильностью. Моя жадность до этой женщины становится непреодолимой. – Пожалуйста, – умоляет. Сталкиваемся лбами. Замираю, чтобы отдышаться. Успокоиться, взять ситуацию под контроль. Но я, мать вашу, его и не терял. Ни черта подобного. Все, что происходит сейчас, взвешенное решение. – Это гормоны. Мне просто хочется тепла, вот и все, – облизывает свои губы. – Понимаю, – обхватываю ладонью ее затылок. Осыпаю поцелуями лицо, шею, ключицы. Ведет. Остатки разумного, того, что звучит под эгидой «нельзя», вот-вот рассыплются на части. Резко поднимаюсь с кровати. Отхожу в сторону, бросаю взгляд на простирающийся в окне океан. Потом снова на Дашу. Она уже успела сесть и завернуться в простыню. Сажусь рядом и беру ее за руку. Перебираю пальцы, фокусируясь на безымянном. Том, на котором еще недавно у нее было надето обручальное кольцо. Поднимаю голову и вижу, как она смотрит мне в глаза. С мольбой не переходить черту. Киваю, как бы обозначая, что и пальцем ее без согласия не трону, несмотря на дикое желание. Желание, что я испытываю к одной-единственной, конкретной женщине, которая была моей женой и которую я так тупо потерял… – Забудь обо всем. Пообещай, что забудешь. Ничего не было. – Я так и понял, – соглашаюсь, но все мои дальнейшие действия противоречат словам. Потому что я ее обнимаю. – Миш, я же серьезно, – Дашка выворачивается и отползает к краю кровати. – Я тоже. – Это не смешно. – Согласен. Скорее, грустно. – Зачем ты прилетел? Поиздеваться? Тебе доставляет это удовольствие? – Нет. Удовольствие мне доставляет другое, – многозначительно смотрю на ее ноги. Даша закатывает глаза, отталкивается от матраса и выпрямляется. – Это все какой-то дурной сон. – Ты так чувствуешь? Иду за ней следом, в ванную, где жена открывает кран и начинает мыть руки. Несколько раз намыливая их гелем. – Я не знаю, что я чувствую. Мне сложно себя понимать сейчас. Я понятия не имею, какие из ощущений реальны, а какие – просто взрыв гормонов. Опираюсь на стену, складывая руки на груди позади Даши. Смотрю на ее отражение в зеркале. – Я много думал. Все эти два месяца думал. – О чем? – О нас. – Нас больше нет. – И мне очень жаль. – Что? – Даша распахивает глаза, цепляясь пальцами за край раковины. – Нет… – Да. – Прекрати этот спектакль. Прекрати мной манипулировать. Делаю шаг к ней. Аккуратно накрываю ладонями Дашины подрагивающие плечи. – Это не спектакль. Ты никогда не хотела и не хочешь меня выслушать. – Никакие слова не изменят того, что с нами произошло. Ты это понимаешь? – Понимаю. Но не понимаю, почему ты так сильно цепляешься за прошлое. – Почему? Дашка разворачивается ко мне лицом, а по ее щекам катятся горючие слезы. – Правда не понимаешь почему? Это единственное настоящее, что у меня было. Вся та боль, все, что ты сделал вместе с моим отцом. Вы меня убивали, год за годом, Миша. Разве такое прощают? Разве к предателям имеют хоть какие-то теплые чувства? – Ты боишься признаться себе в том, что… – Не нужно придумывать то, чего нет. – А я, кажется, боялся. Очень долго боялся признаться себе и тебе в том… – Молчи, – накрывает пальцами мои губы. – Ничего не говори. Ты не имеешь на это права. Слышишь? Не имеешь! – Не плачь, – вытираю ее слезы. – Я просто хочу сказать, что жалею обо всем, что было. О том, как это было. Мне жаль. Прости меня. Даша шмыгает носом, растирает по лицу слезы и отступает, пока не врезается в раковину поясницей. – Пожалуйста, я тебя прошу, не надо. Ничего не надо. Обнимаю ее несмотря на протест. Он слабый, и я его подавляю, иногда это просто необходимо. – Я постоянно о тебе думаю. О сыне, – глажу ее по спине. – Скучаю по вам. С тобой все было по-другому. С тобой у меня была опора. С тобой жизнь была настоящей. Семья ненастоящая, а жизнь была настоящая… Каламбур. Хотя, возможно, и семья у нас тоже была настоящая, просто мы не хотели в это верить. – Я не вернусь в эту клетку. Никогда туда больше не вернусь, Миша. Ты можешь мне угрожать, шантажировать. Можешь сломать и снова туда засунуть, только знай, что… – Я не собираюсь делать ничего из вышеперечисленного. Я просто хочу, чтобы ты позволила мне быть рядом с вами. Не только как отцу твоих детей, но и как другу, как человеку, на которого ты всегда сможешь положиться. Даша часто кивает. Вытирает слезы, упираясь ладонями мне в грудь. – Ладно. Хорошо. Но между нами ничего не может быть. Ты, как бы я ни старалась отрицать, большая часть моей жизни. Был и будешь. Но на этом все. – Я понимаю, – сжимаю ее ладони в своих. – Никогда об этом не задумывался, а теперь понял, что люблю и любил свою жену.