– Лёва, – Шумаков ставит внука на землю, – знакомься давай. Мальчик боязливо смотрит на Мишу, потом на Марка. Наш первый тянет руку, чтобы поздороваться. Лев отвечает, оба пару секунд мнутся, а потом улыбаются. – Хорошо, что приехали. Лёвке не так скучно будет. Дочь на неделю его к нам привезла, он всех уже умотал, – поясняет Шумаков. – Пойдемте. – Дядя, а у вас пони есть? – спрашивает Марк, следуя за нами вприпрыжку. Он у нас совсем не стеснительный, быстро осваивается и находит с людьми общий язык. – Есть. Пойдем смотреть? – Да. А покормить можно? А погладить? Переглядываемся с мужем не без улыбок. Миша треплет Марка по голове, но тот сразу увиливает в сторону. Занят важными разговорами о лошадях, какие уж тут ласки. Пока дети гладят пони под присмотром конюха, Шумаков с Мишей отходят немного в сторону. Я к ним не присоединяюсь, но все равно все слышу. – Москва дала добро, – с улыбкой произносит Шумаков. Миша кивает, а потом бросает взгляд на меня. Тут же отворачиваюсь. – Срок? – обращается к Алексею. – Месяца два, максимум четыре. – Порадовали. – Не дрейфь, нормально все будет, – Шумков хлопает Князева по плечу, и они подходят ближе. – Как у Юры дела? – спрашивает уже у меня. – Отлично. Папа рыбалкой увлекся. – Хорошее дело. Дети в этот момент с визгом бегут к нам. Марк тычет в сторону лошади пальцем и на эмоциях тараторит, что трогал гриву и давал лошадке сахар. – У нее нос мягкий, – восхищается и вытягивает ладошку, видимо, ту, которой трогал лошадиный нос. – Пап, пойдем туда, – тянет Мишу к лестнице на другой стороне песочной площадки, где тренируют лошадей. Пока они уходят, Шумаков рассказывает мне про внука, свою дочку и младшего сына. Лев крутится рядом с конюхом и гладит пони. Слушаю, а сама поглядываю за своими. Ветер спутывает волосы, поэтому убираю их в хвост, а когда снова поворачиваю голову, как в замедленной съемке вижу сына. Он несется по лестнице, оступается на последних ступенях и летит вниз. Миша пытается его поймать, но не успевает. Мозг отмеряет секунды. Я словно в раскадровке вижу, как сын приземляется набок, заваливается прямо на свою ручку и громко плачет. Князев тянется к сыну, но тот, увидев, что я бегу, вырывается и начинает реветь еще громче. Падаю перед ребенком на колени, чувствую, как мелкие камешки царапают кожу и разрывают капроновые колготки. – Все хорошо, мама рядом, – целую сына в макушку. – Где болит? Ручка? Марк плачет, а меня трясет. Такие слезы у него на щеках огромные. Лицо покраснело, на щеке выступает кровь, а пальчики на ручке поцарапаны и припухли. Зацеловываю каждый и бросаю на мужа раздраженный взгляд. Миша сидит перед нами на корточках. Губы сжаты в тонкую полоску. На лице ни единой эмоции. Только глаза тревожно скачут, фокусируясь то на мне, то на сыне. – Даш… – Ничего не говори. Зачем ты его сюда потащил? – шиплю, продолжая гладить ребёнка по голове. Марк шмыгает носом, потихоньку успокаивается. – Как ты после этого хочешь оставить его себе? Ты десять минут не смог за ним присмотреть! Князев бросает на меня гневный взгляд, но молчит. – Все живы? – Алексей Олегович подбегает к нам, запыхавшись. – Врача? – А тут есть? – поднимаю голову. – Конечно. Пойдемте. Поднимаю ребенка, немного покачиваясь. Марк уже довольно тяжелый. Таскать его на руках становится проблематично. Миша пытается мне помочь, забрать его к себе, но сын вцепляется в меня мертвой хваткой и, как только между нами образуется маленькое расстояние, начинает рыдать. – Я сама, – отталкиваю мужа и иду следом за Шумаковым. Чувствую, что Алексей Олегович смотрит на разыгравшуюся сцену не без удивления. Ну да, мы же типа идеальная семья… На кушетку в кабинете врача сажусь вместе с сыном. Не без уговоров прошу показать доктору ручку и позволить обработать щеку. Миша все это время стоит у окна, наблюдает за происходящим молча. – Ушиб. Перелома нет, но на всякий случай рентген сделайте, – заключает врач. – Хорошо. Спасибо вам, – выдыхаю и снова целую сына в макушку. С ипподрома сразу мчим в больницу. Делаем рентген. К счастью, перелома и правда нет. Это слегка отрезвляет, и меня начинает отпускать. Домой еду на заднем сиденье. Сын посапывает в детском кресле, а я то и дело трогаю его пальчики на не ушибленной ручке. Пару раз сталкиваюсь в зеркале глазами с мужем и, как только это происходит, отворачиваюсь. Я, конечно, понимаю, что конкретно Миша не виноват и произойти такое могло и при мне. Марк активный, поэтому падает часто. Просто все мои чувства настолько обострены, что мне доставляет какое-то извращенное удовольствие обвинять Князева в том, что сын свалился с лестницы. Дома укладываю Марка спать, перед этим демонстративно захлопывая дверь в детской прямо перед Мишиным носом. А вот когда спускаюсь на кухню, врезаюсь мужу в грудь. Поднимаю голову и оказываюсь резко прижатой к стене. Глава 7 – Ты… Что ты себе позволяешь? Вздрагиваю, когда его ладонь ложится на мою талию. Мягко, без нажима или какого-то агрессивного подтекста. Он мастерски умеет держать себя в руках. Но глаза все равно выдают ту бурю, которая вот-вот на меня обрушится. – Что ты сделала, Даша? – Князев прищуривается, вглядывается в мое лицо, будто пытается уловить то, что я скрываю. Или он уже знает? Он знает, что я еду к адвокату? Этого не может быть. Я никому не говорила, ни с кем не обсуждала. Неужели он как-то отслеживает мой телефон? Колени подгибаются, а тяжелый запах мужского парфюма раздражает слизистую. Не люблю этот аромат, у меня всегда от него болит голова. Он будто бетонной плитой накрывает. Затылок стягивает пробуждающейся болью, она медленно ползет к вискам. – Отвечай, – Миша ведет пальцами мне по ребрам и смотрит прямо в глаза. – О чем ты? Нет. Он ничего не знает. Иначе бы не спрашивал. Нужно успокоиться. Он не знает! Блефует просто. Да. Блефует. Если бы был в курсе, разговаривал бы явно иначе. Он бы паспорт у меня отобрал или, не знаю… В подвале запер? – Что значит, как я после этого хочу оставить Марка себе? Что ты сделала? Или, – упирается ладонью в стену рядом с моей головой, – что собираешься сделать? – Ничего я не собираюсь. Просто констатирую факт. Ты с ним не справишься, вот и все, – выпаливаю резковато и вроде даже с претензией, а сама удивляюсь, как еще не начала заикаться от страха. – Значит… На развод не подаешь? – склоняет голову вбок.