— Вика, прости! — меня накрыло смехом, от чего дым попал не туда, куда следовало, и я жестоко раскашлялся. — Виноват… Не думал, что зайдет так далеко… кхе-кхе… могу искупить… кхе-кхе… возместить… кхе-кхе… могу жениться, в конце концов… кхе-кхе-кхе… — Прокашляйтесь сначала, мужчина! — посоветовала мне Вика. — А то жениться будет неудобно… Дима, но зачем? Зачем ты меня разыграл? И часто ты так делаешь? — Вика, родная моя… то есть, извини, промахнулся… дорогая… Тебе нужен был пример — ты его получила. Велика ли важность, вымысел он или подлинная история. Теперь ты имеешь представление о главном. О том, какими примерно скелетами может быть напичкан шкаф цивилизованного джентльмена, вроде меня. И этот экземпляр еще так себе — детского размера. Лежит на одной полке с мощами замученных котят. Но всякий цивилизованный джентльмен, если он не идиот и не Фердыщенко, готов будет выложить немалые деньги, лишь бы такой скелет не был извлечен из его шкафа на всеобщее обозрение. — Фердыщенко? А это еще кто? — Не стоит внимания. Один мой знакомый, большой поклонник лафита… — Дима, все не так. Никакого представления я по-настоящему не получила. Возможно, для тебя и нет важности, правдива твоя история или все в ней сплошная выдумка, а для меня это первейший вопрос. Правда или фантазия? И то и другое я, конечно, понимаю, как и все люди, только о том и другом думаю, можно сказать, разными половинками мозга… Чего ты ухмыляешься? — Пустячок… Мозг, строго говоря, состоит из двух полушарий. Тогда как из двух половинок складывается нечто совсем другое… Но ты вольна думать чем тебе сподручнее. Вика подумала чем ей было сподручнее, после чего предъявила мне все свои зубки, влажно блеснувшие в голубоватой полутьме: — Смешно, но, строго говоря, неверно. Мозг состоит не из полушарий, а из нервных клеток, называемых нейронами. А вот делится он на два больших полушария, мозжечок и ствол. Что касается моей задницы, на которую ты намекаешь, она, чтоб ты знал, ни из чего не состоит и ни на что не делится. Строго говоря, у меня имеются две ягодицы — правая и левая. Мягкие ткани поверхностей таза, состоящие из кожи, жировой клетчатки и мышц. Ягодицы — сами по себе, существуют отдельно и ни во что цельное не складываются, кроме как в твоем воображении или, строго говоря, в твоем гиппокампе. — Вика! — промолвил я в притворном замешательстве. — Мерси за науку, конечно, но, помилуй… кто здесь хоть слово сказал о твоей заднице? Наши представления складываются из знаний, полученных наполовину из опыта, наполовину из творческой игры ума. Другими словами, из двух половинок, неравных у разных людей: только не правой и левой, как можно подумать, а — эмпирической и теоретической. Ты явно тяготеешь к первой, тогда как мне милее вторая. Вот все, что я имел в виду. — Какой же ты жук, оказывается, — не одобрила меня девушка. — Буду за тобой присматривать… Но если говорить не о моих ягодицах, а о твоей миссии, то ты с ней пока не справился. Все твои примеры никуда не годятся. Старайся лучше, или такими темпами я у тебя до утра не разбогатею. А хотелось бы поспать часок перед тем, как идти за покупками. — Еще лучше стараться? Да на тебя не угодишь, красавица… А кстати, о чем мы вообще беседуем, не напомнишь? — Напомню, мне не трудно. Осталась куча вопросов. Что такого я могу дать человеку вроде тебя, за что он тут же сделает меня нуворишкой? А, главное, что я при этом теряю? Ты что-то говорил о жертве, о каких-то принципах. Что еще за принципы? Эта часть совсем как в тумане… И нельзя ли, наконец, придумать историю, которая действительно может произойти? Со мной, а не с кем-то другим… — Настаиваешь? — я сумрачно посмотрел на упрямую девчонку. — Тогда, во-первых, никогда больше не называй себя «нуворишкой». Звучит… чересчур феминистично. А во-вторых, боюсь, нам все-таки придется вернуться к твоей заднице. Не возражаешь, если следующий пример коснется ее гораздо ближе, чем все предыдущие? — Я с самого начала не возражала. — Рассмотрим простейший сценарий… Действующие лица: ты и человек вроде меня. Время: томная ночь с пятницы на субботу. Обстоятельства… смотри выше. Двое людей в такую ночь — вот уже и обстоятельства. Фабула, мне кажется, рисуется сама собою… Человек вроде меня, если его правильно настроить, может предложить миллион только за то, чтобы прямо сейчас взять тебя на этом диване. — В смысле, с человеком нужно переспать? — деловито справилась Вика. — Именно так. — Всего за миллион? Уже не за семьдесят? — Милая моя, остынь! Рукава-то пока не засучивай. Это же для примера. — И что? Для примера с подарком — миллиона оказалось мало. Твои слова, не мои. А для этого, считаешь, нормально? — Как ни странно, человеку вроде меня легче раскошелиться на благотворительность, чем на приобретения подобного рода… — Тогда человеку вроде тебя просто ничего не светит, — с улыбкой заключила девушка и вдруг, раскинув руки, сладко потянулась в своем кресле, в открытую выставляя себя напоказ. — Ох, ну и пожалеет же он, скажу я тебе по секрету. С пятницы на субботу у меня скидка. В другой раз обойдется дороже: сто миллионов, не меньше. — А сама-то о миллионе не пожалеешь? — не удержался я от вопроса. — В другой раз обстоятельства могут не сложиться. — Ерунда! Зато хоть какие-то принципы уцелеют. Их у меня не так много сохранилось. Большинство я по малолетке на леденцы и мармеладных мишек обменивала. Только самые дорогие и остались. — По семьдесят миллионов штука? — Ладно, уговорил! Пятьдесят миллионов, но я сверху. И выше шеи ничего не трогать! — Вика, — сказал я, — что именно ты сейчас делаешь, как по-твоему? — А разве непонятно? Немножко шучу, немножко флиртую. С богатством у нас все равно не заладилось, это я уже сообразила… — А зачем ты со мной флиртуешь? — А зачем я вообще сюда пришла? Чтобы переспать с тобой, если пойму, что ты этого хочешь. — Все еще шутишь? — Нет, это правда. Шутка была про «выше шеи», — Вика фыркнула. — Между прочим, смешная — для тех, кто знаком со мной лучше. Так-то у меня границ нет. Вот вам и разговоры с младшим поколением. Если я и был до этого слегка очарован непосредственностью Алениной подруги, и — да, посматривал на нее не вполне отеческим взором (а кто бы не посматривал?), то теперь во мне вскипело праведное раздражение, которым мне и следовало вооружиться. — Все слишком откровенно! — сказал я не совсем то, что собирался. — Вернее, не в этом дело… Поверь, обычно я ценю прямоту, но ситуация в высшей степени неподходящая. Тебе стоило бы развивать чутье на такие вещи… Абсолютно неприемлемая ситуация. И совершенно не важно, чего я хочу или чего не хочу. Это все мелочи… — Дима, как может быть не важно то, чего ты хочешь? Это не всегда главное, здесь я согласна, но считать свои желания мелкими… так и до беды недалеко… Возьмем меня. Я довольно сильно хочу с тобой переспать, но, разумеется, бывают штуки и поважнее. Скоро мне понадобится сон, и на первом месте окажешься уже не ты, а мягкая подушка. А под утро мне захочется в туалет: тоже достойное желание, хотя в моем вишлисте его не найдешь… — И ты действительно хочешь это сделать? Именно со мной? — Ты про секс, надеюсь? Ну, конечно! Дима, что за вопрос? Ты же не лекарство, чтобы принимать тебя через не хочу. — Вопрос и в самом деле дурацкий. Не следовало его задавать… И вообще поддерживать этот разговор… Вика, есть кое-что, что делает наш диалог бессмысленным. Точнее выразиться, непозволительным. Жаль, что ты сама этого не понимаешь. — Кое-что? — Кое-что или кое-кто… — А! Ты, наверное, про Алену? — девушка снова фыркнула. — Знаешь, а ты прав. Когда она спит, то иначе как «кое-чем» ее назвать не получится. Такое милое, симпатичное «кое-что». Перед уходом я нарочно ее прямо в нос лизнула, а она и ухом не повела. Тогда я еще и в ухо ее лизнула… Но «кое-кем» она мне нравится больше. Даже передать невозможно, до чего нравится. — Неужели? Тем не менее, Алена там, а ты здесь. И за ее спиной делаешь авансы мужчине, которого повстречала несколько часов назад. — Ох, будет непросто… «Авансы» — это секс, правильно? А что значит «за ее спиной»? В смысле, тайком от нее? Так я и не должна у нее спрашивать, как мне проводить время, когда она занята. К «авансам» это тоже относится. Алена не ждет от меня обетов верности и вряд ли когда-нибудь их примет. Это одна из причин, по которым она мне нравится как «кое-кто», а не как «кое-что». Я вправе спать, с кем захочу. Не думаю, что мне будет часто этого хотеться, пока я с ней, но, если честно, мне вообще о таком не приходится думать… Что до тебя, Дима… Тут другое. О тебе мы с Аленой договорились заранее. Она спросила, не могла бы я с тобой «замутить» этой ночью… Это ее словцо, я такими не пользуюсь… Я прикинула и решила, что могла бы. Разумеется, если сам ты будешь не против… — Поверить не могу! — я был всерьез раздосадован, причем вдвойне: мало того, что моя упертая сестрица не оставляла попыток подложить под меня все, что попадалось ей на глаза, так еще и умудрялась делать это столь топорно, что в каждой такой истории мне неизбежно отводилась курьезная роль праведника и недотроги. — Поверить не могу! Алена попросила тебя улечься со мной в постель? Вот так запросто, без церемоний? Не сомневаюсь, что у нее нашлось крайне веское объяснение для своей просьбы… — По-моему, ты неправильно понял. Конечно, она могла и попросить, ничто ей не мешало, но все было не так. Алена заметила, что я тебе приглянулась. Ты же не станешь отнекиваться, верно? Поинтересовалась, нет ли у меня желания с тобой «замутить». Я сказала, что пожалуй. Особо не горит, но чувствуется, что скоро пересплю с таким сфинксом хотя бы разок. Очень на то похоже. Она спросила, почему не сегодня? Я сказала: да ну, для него это слишком быстро… А она: нет, правда, не затягивай. Ты видела, какой он? Ну, я ей: видела, понятное дело. Незрячих в мой колледж не берут… А Алена такая: ну вот, а я о чем! Что ты ей на это возразишь? Тогда я обещала, что посмотрю на тебя еще раз. Если ты будешь готов, то о чем тут размышлять? Здесь-то она и уговорила меня надеть свой красивый браслет — ради секса с тобой. Это уже ее фантазии, а не мои. Но, кажется, я ее понимаю… Словно для того, чтобы я тоже что-то понял, Вика откинулась в кресле и, совсем как Алена, уложила босые ноги на кофейный столик, так что пресловутый браслет сверкнул разноцветными камешками прямо перед моими глазами. А еще перед моими глазами нарисовались две узкие бледно-розовые подошвы («пяточки — чистые зефирки», — вспомнилось мне), и, ровно как с Аленой, невзирая на серьезность момента, я неожиданно ощутил властный позыв пощекотать эту гладкую нежную кожицу и посмотреть, что из этого выйдет. Все тот же идиотский, неведомого происхождения рефлекс, который я со смущением подавлял в себе всякий раз, когда передо мной возникали голые лапы сестрицы. — А вот я ничего уже не могу понять! — горько пожаловался я, с трудом отводя взор от манящей бездны, принявшей обличье пары крошечных босых подошв, и снова закуривая, чтобы чем-то занять свои блудливые руки. — И в особенности не понимаю браслета. Что он такое? Какая-то верительная грамота? Сим удостоверяется, что податель сего действует от моего имени? — Возможно, и это тоже, — согласилась Вика. — Но, верней всего, для Алены он значит что-то особенное. Для нее этот предмет не просто украшение, а в первую очередь твой подарок. Вероятно, талисман. Он очень дорог ей и связывает ее с тобой всякую минуту. — Боюсь, я не улавливаю, в чем суть этой связи. Каким образом она привела браслет на твою ногу? — Мне кажется, — только не смейся, — Алена думает, что я тоже стану для тебя подарком, и надеется поучаствовать в нем хотя бы самую малость. Я не говорю, что она пытается подарить меня, как дарят щенка или котенка, — это было бы глупо, — но остаться совсем в стороне ей также не хочется. — Другими словами, отпуская молодую кошечку погулять, она помечает ее ошейником со своими инициалами? — Дима, если это вопрос, то я только что на него ответила. Я могу понять Алену. Понимаешь ли ее ты — решать тебе самому. — Здесь ты права… — я перевел дух. — Девчонки, а вам не кажется, что это уже чересчур? Не сомневаюсь в ваших благих намерениях, однако то, что вы творите, просто на голову не наденешь. Ладно моя драгоценная сестренка, у нее свои закидоны, но ты, Вика, немного другого покроя. Ты тоже уверена, что поступаешь совершенно нормально? — Да, я уверена. А что не так? Все ведь по-честному. О моих желаниях ты теперь знаешь, — я и не собиралась их скрывать, — все теперь зависит от того, на что ты сам настроен. Я даже соблазнять тебя не пытаюсь, хотя могла бы, если бы не считала правильным оставить решение за тобой… — Значит, так это выглядит, по-твоему? — я прямо задохнулся от возмущения. — А то, что ты сидишь тут со мной наедине — в футболке поверх собственной натуры, это, черт возьми, не соблазнение? — Вот оно как у нас, — сочувственно заметила девушка. — И для тебя такого достаточно? Ей-богу, Дима, если для того, чтобы соблазниться, тебе довольно одного моего существования, то количеством одежды этого, наверное, не исправить. — А знаешь, крошка, — сказал я, почти с наслаждением отдавшись накатившей на меня ярости, — будь по-твоему! Видишь тот столик у окна? — Да, — Вика послушно посмотрела в указанном направлении. — Немного пыльный… — Это мы сейчас поправим. Главное, что он подходящей высоты… Топай к нему и устраивайся поудобнее. Лицом к окну, разумеется: твоя черноглазая физиономия мне без надобности. Располагайся и задирай футболку — примерно до талии, выше не надо. Ну, сама знаешь, не впервой… А я скоро подойду — вот только докурю, и приступим. Не представляю, какой реакции я ожидал, но определенно не этой: Вика отнеслась к моим словам безо всякого участия. Она не двинулась с места и даже позы не переменила — лишь слегка шевельнула пальцами на ногах. — Не получится, — коротко прокомментировала она. — Это уж моя забота, — ядовито заявил я, — получится у нас или нет. От тебя многого не нужно: стой, как поставили, да помалкивай. Потребуется твоя помощь — свистну. — А свистеть-то умеешь? — дерзко поинтересовалась девчонка. — Что-то непохоже. Могу научить за три минуты, если есть настроение… — Я свистел, как соловей, когда тебя еще в проекте не было! — очень по-взрослому парировал я и решил продолжать в том же духе. — Так ты идешь куда велено, звезда малолетняя? Или красной дорожки дожидаешься? — Дима, перестань! — Вика символически заградила мне уста, высоко приподняв правую стопу и растопырив на ней пальцы. Браслет незамедлительно скользнул от ее щиколотки ближе к выпуклым икрам, указывавшим на то, что эта ладно скроенная ножка является для своей хозяйки не только средством моего обольщения, но и орудием труда. — Если начнем обзываться кто во что горазд, то я непременно выиграю. Тебя легко задеть за живое, а со мной придется попотеть. — Ничего страшного! Я слышал, мой мужской пот тебе по нраву… — Вот-вот! Ты сейчас просто грубишь, как всякий растерянный мальчик, и сам от этого страдаешь. А еще вовсю стараешься меня обидеть и оттолкнуть от себя подальше. Конечно, я могу обижаться — небось, не деревянная, но не на такую же дребедень. — То есть, на стол ты все-таки не ляжешь? — твердолобо осведомился я. — Да я бы легла, если бы дело того стоило. Если бы ты грубил… ну, знаешь… как раззадоренный самец, а не так, будто я заслонила собой телевизор. Хочешь поставить себя надо мной? Не можешь настроиться иначе? Не великая редкость! В сексе я готова такое понять. Но ты ведь не этого хочешь. Зачем мне делать то, что никому из нас не принесет удовольствия?