— Вот как, оказывается? А чего же я хочу? — Насчет секса сейчас сложно сказать, — Вика прямо поглядела мне в глаза и каверзно ухмыльнулась. — Но ты определенно хочешь пощекотать мои пятки. — С чего бы это? — стыдно признаться, но в тот момент я и впрямь запаниковал, как какой-нибудь мальчишка, застигнутый за внеклассными упражнениями в естествознании. — Решительный бред! Умнее ничего не придумала? — Точно хочешь, даже не спорь! Точнее не бывает, — девушка развела под острым углом соединенные в пятках подошвы и, поджав лишние пальцы, показала мне с помощью оставшихся две весьма убедительные «Виктории». — Смотри, как я могу. Это означает, что я выиграла. Причем трижды: погляди на мои ступни́ — это тоже считается. — Хоть четырежды! Тоже мне, нашла аргумент. — Аргумент сидит передо мной. Боже, Дима! Да у тебя, наверное, все зудит, так сильно хочется пощекотать! В жизни такого не видела! Ты и дальше будешь отпираться? — Ладно, сдаюсь, — я стесненно усмехнулся и зачем-то ощупал щетину на подбородке. — Ты права. Ужасно хочется… — Так пощекочи, чего ты? — Брось, не подзуживай. — Дима, это же просто. Вот мои пятки. Протяни руку и пощекочи. — Вика, хватит! — Ничего не хватит. Давай уже, мой герой. Вперед! Щекочи меня… Совершенно бесплатно! Тогда я протянул руку и пощекотал. Сначала одну бледно-розовую подошву, а затем — другую. И то, как звонко расхохоталась девушка, то, как задергались при этом ее ноги, стараясь перетерпеть суровое испытание, наполнило меня неким бесхитростным, но давно уже недоступным чувством: и теплым, и легким, и приятным одновременно. Похожее тепло в своем сердце я ощущал, пожалуй, только рядом с Аленой, но с нею почти никогда не бывало легко и далеко не всегда бывало приятно. Впрочем, не в легкости и приятности заключалась ее ценность. С Кристиной все обстояло иначе: более приятным легкомыслием, чем у нее, могли обладать только обкуренные коалы, однако особенной теплотой мы с моей бывшей невестой друг друга не баловали. Жаром взаимной страсти в разгар нашего романа — да, горячкой пылких ночей на завершающих его страницах — тоже да, но и только… Между тем, к тому чувству, что возникло во мне сейчас, примешивалась некоторая доля сожаления, а также крупица едва уловимой горечи. К чему именно это относилось, я не смог определить, однако сожаление усилилось еще больше, как только Вика, довольно посмеиваясь, конфисковала у меня свои ноги и, обогнув кресло, устроилась за его массивной спинкой, словно за старинной конторкой, облокотившись на нее худыми предплечьями. — Надоело сидеть, — сообщила она. — Как ни сядь, в одной позе все тело затекает. А поскольку я нынче скромная, вариантов не так много… — Ты кажешься неплохим человеком, дружок, — сказал я с искренней сердечностью. — Совсем еще юным и совсем еще неплохим человеком. Возможно, именно поэтому мне трудно тебя понять… — В основном я неплохая, да! Самой мне тоже так кажется… Только чего же ты во мне не понимаешь? Давай я расскажу, пока есть время… — Ответь, ты любишь Алену? — Я очень люблю Алену. Теперь я в этом совершенно уверена. — Отрадно это слышать, Вика. Представь, я испытываю к ней не менее сильные чувства. Она моя сестра и мой лучший друг. — Я знаю про твои чувства. Такое нельзя не заметить. — Тогда как все это вяжется с твоим предложением? — Каким предложением? — Обязательно произносить это вслух? С предложением переспать, разумеется: нам двоим, не считая Алениного браслета. — Э, нет! Разговор такой был, но переспать я не предлагала. — Прости, мне послышалось? — Я сказала, что пересплю с тобой, если пойму, что ты этого хочешь. Это не было предложением. Такое случается само собой — нужно только подождать. — Мудро. Вполне продуктивная стратегия. Если все, что ты надеешься увидеть в своей постели, это труп твоего врага. — Чего? Какой еще труп? — Не важно. Положим, ты своего дождешься. И, по-твоему, милая моя, это будет хорошо? — Ты о сексе? — Вика выпрямилась и величаво оправила на себе футболку, будто на церемонии вручения «Оскара» ее имя выкрикнули со сцены, и ей нужно пройтись за заслуженной наградой через рукоплещущий зал. — Хорошо ли это будет? Дима, я, конечно, не знаю, что за девушки спали с тобой раньше, но, вернее всего, со мною тебе будет так хорошо, как ни с кем другим. Признаться, после таких слов я тоже чуть не зааплодировал. — Видит Бог, Вика, что твой ответ не имеет ни малейшего отношения к тому аспекту «хорошо», которым я интересовался. Однако так или иначе он не оставил меня равнодушным. Весьма самонадеянное заявление от едва шестнадцатилетней особы. У виски, что я пью, выдержка и то больше. — Если я в чем-то уверена, то почему не сказать так, как есть? Ты сам мне разрешил. — С уверенностью у тебя полный порядок, но к чему она прилагается? Должно же ее хоть что-то подкреплять. Что-то помимо того факта, что ты у нас дорогая штучка и без семидесяти миллионов в кармане к тебе лучше не подходить… — Дима, хватит уже про миллионы. Проехали. Чтоб ты знал, ко мне удобнее подходить вовсе без карманов… А мармеладных мишек можно и в руках принести. — Учту твои пожелания… Так что же делает тебя настолько особенной? Такой, что мои бывшие девушки, если я все правильно понял, должны показаться мне бледнее твоей тени? — Прости! Не только бывшие, но и будущие тоже, — Вика виновато вздохнула. — Тем более интересно… — Дело не столько во мне, сколько в тебе. Ты слишком умный — я уже говорила. И ты не похож на парня, которому дано с этим жить. На парня, умеющего отключать все ненужное в голове, когда это требуется. А без такого умения… ну, как тебе, умнику, объяснить… в общем, ты и представления не имеешь, каково может быть в постели с другим человеком. Самому тебе со своей головой не справиться — тут все ясно. Даже выпивка не поможет. А я знаю, как это сделать. Вернее, я просто делаю такое и все. В этом мой талант. — Еще один, — понимающе кивнул я. — Однако не думаю, что подобному человеку, как я, следует отключать голову. По крайней мере, в присутствии женщин и детей. Или женщин и детей в одном лице… Результат может быть непредсказуемым. — Ошибаешься, — Вика сложила руки на спинке кресла и уперлась в них подбородком. — Труднее предсказать обратное: как ты поведешь себя, если останешься при своих теперешних мыслях. Я не читаю мыслей, но ты сам многое мне рассказал. Среди них есть такие, которым в постели не место. Ты наверняка попытаешься их перебороть, потому что рядом со мной они покажутся тебе лишними. Или даже стесняющими и неприятными, как дурацкий презерватив. И никто из нас не знает, что произойдет, когда у тебя это не получится. В лучшем случае ты обозлишься на меня, а в худшем… Но этого не будет! Верь мне, я очень хорошо представляю, как все случится, если помочь тебе стать немножко другим. Не нынешним Димой, а проще… Я бы сказала, безымяннее… Всего лишь парнем, у которого есть девушка. — И как все может случиться? — неожиданно для меня поинтересовался парень, у которого девушки не было уже второй месяц. — А ты готов это услышать? — усомнилась Вика. — Одно дело увидеть себя со стороны без одежды (а я знаю, о чем говорю), и совсем другое — выяснить, каким ты сделаешься, если окажешься без всего, что привык считать своей натурой. У тебя и с одеждой-то какие-то чересчур тесные отношения, а уж с прочей своей шелухой ты, скорее всего, и вовсе никогда раньше не расставался. — И все же просвети меня, пожалуйста. — Ты же понимаешь, что мы сейчас делаем? Мы обсуждаем, каким бы мог стать секс между нами, взамен того, чтобы просто им заняться, когда наступит такой момент. Не считаешь это странным? — Если задуматься, я считаю странным буквально все, что со мной происходит начиная со вчерашнего дня. Так что, пожалуй, для меня странные разговоры — то, что доктор прописал. Нечто вроде вакцины от странной действительности… Всегда есть шанс, что ими все и ограничится… С другой стороны, я знаю довольно длинную и грустную историю, которая тоже начиналась со слова… А что, дружок, у тебя с этим трудности? С разговорами о сексе? — Никаких. Мне так же легко говорить о сексе, как и упражняться в нем на практике. Иногда получается делать это одновременно. — Тогда вперед! Расскажи мне, как все случится, если вместо нормальной девушки со мной окажешься ты… Прошу не для каких-нибудь глупостей, а из чисто академического интереса. Заметь, я даже музыку не стану включать… — Как знаешь… — Вика долго молчала, разглядывая меня прямым, но в то же время на удивление мягким взором, и вдруг заговорила ровным, почти лишенным интонации голосом. — Ты будешь плакать от нежности. От нежности и от огромного облегчения, когда почувствуешь, что между нами нет никаких преград. Что тебе не нужно от меня защищаться — ни в чем, ни в малейшей мелочи. А, главное, защищаться от самого себя тебе в тот момент тоже не придется. Я сделаю так, что тебя не станет. Того тебя, которого ты боишься. Ни с кем раньше ты не мог зайти так далеко. Никто раньше не соглашался идти с тобой этой дорогой. Я буду доверять тебе бесконечно, потому что не могу иначе. И ты ответишь мне тем же, потому что поймешь, что так можно. И тогда ты захочешь чего-то очень простого. Без вычур, без фантазий — самого простого, что есть на свете. Но как же сильно ты этого захочешь, мой хороший. И я дам тебе это. Столько, сколько пожелаешь взять… А в конце ты почти лишишься сознания, оттого что оно не сумеет вместить все чувства, которыми изойдет твое тело. И мне придется делить их с тобой, принимать в себя тот избыток, который ты не сможешь удержать и пережить в одиночку… И уже после всего ты снова будешь плакать — от счастья, от благодарности и, возможно, от страха, что все это больше никогда не повторится… В общем, будет много слез, и мне это нравится. Слезы — последнее, что ты хотел бы с кем-то разделить, и первое, чем тебе действительно стоит поделиться. И я приму их так, как никто другой. Так, что у тебя и мысли не возникнет прятать их от меня. Так, что ты их даже не заметишь… Вот как все случится, Дима, если вместо нормальной девушки рядом с тобой окажусь я. — Господи, Вика! — саркастическая усмешка, состроенная мной в начале ее речи, смазалась после первых же слов, и я даже не пытался вернуть ее на место, чувствуя, что моим лицом и всей моей волей завладела сейчас сила, которой я не могу и не испытываю желания сопротивляться. Не знаю, чего здесь было больше: несомненного и в то же время сомнительного магнетизма, исходившего от самоуверенной фигурки напротив меня, или внезапно вспыхнувшего во мне искушения подчиниться ему, этому нахальному магнетизму, вопреки собственным сомнениям. — Не верится, что со мной разговаривает простая девчонка. Я хочу сказать: обычная девчонка, из плоти и крови, а не какая-нибудь Лилит по меньшей мере районного значения. — Лилит? А кто такая Лилит? Я знаю салон красоты с таким названием, только он ни в каком не в районе, он в Балаши́хе. — Долго рассказывать. Никогда раньше не встречался с этой особой, но, по слухам, у нее не должно быть пупка. — У меня есть пупок! — доложила Вика после предварительного фактчекинга, произведенного путем оттягивания ворота футболки и заглядывания внутрь. — Все равно то, что ты сейчас описала — сиречь мой портрет в постели, выглядит… Как бы ты сама выразилась? — Замечательно? — Скорее, устрашающе. Ты и в самом деле так ловко манипулируешь мужчинами? Обращаешь их в младенцев или в животных, — не знаю, что тут больше подходит (одно другого страшнее), — и заставляешь рыдать на своей груди? Зачем это тебе? — Манипулирую? Дима, что ты там себе вообразил? Свой портрет ты разглядел отлично, а меня-то хоть заметил? Я ведь тоже там была, в одной постели с тобой, и тоже, к твоему сведению, кое-что переживала… Мне не сложно угадать, как будешь выглядеть ты, но себя-то я знаю еще лучше. Боже, да я первая буду рыдать от радости, если человек, с которым я легла, почувствует себя счастливым. Настолько счастливым, что капелька его счастья прольется и на меня. Я ужасная плакса. Ты не представляешь, какой восторг я испытываю, когда такое происходит. Впрочем, можешь и догадаться… Это мой момент, ради него все и делается. — То есть, в конечном счете, раздаривая счастье направо и налево, ты делаешь это для себя? — Дима, ты же умный. Конечно, я делаю это для себя. Невозможно иначе. Чтобы получилось иначе, нужно быть машиной, а не человеком. Вот машина, чем бы она не занималась, к примеру, мытьем посуды, моет эту посуду для других, хотя и не сознает этого. Вернее, так выходит именно потому, что она не сознает ни себя, ни других. Если бы посуду мыла я, пусть даже твою посуду, то делала бы это для себя. — Некоторые считают, что такое возможно. Что каждому из нас дано забыть о себе и сделать что-то для другого человека, если искренне желать ему счастья. — Ну, что за ахинея! А слово «желать» тут к кому относится? Не к тебе ли самому?…А, поняла! Ты сказал «некоторые», но не сказал, что так считаешь ты сам… — Верно, — я заложил ногу за ногу, ухитрившись не поморщиться от боли. — Кстати, замечено, что люди желают друг другу счастья значительно чаще, чем смерти. Меж тем, умирают все, а счастливыми становятся очень немногие. Не знаю, что и подумать… — Тогда ничего не думай, — предложила Вика, подцепив с подлокотника кресла бутылку с остатками минеральной воды и осушив ее до донышка. — Ты столько думаешь, что даже у меня голова заболела — в висках и немного в темечке… — Дружок, налить тебе чего-нибудь от головы? По-прежнему рекомендую кальвадос. Прямиком из Нормандии, разумеется. Четыре года настаивался на французском дубе, а в бочке из-под шотландского виски дозрел до степени нектара… А если вдруг кальвадос не поможет, где-то на кухне была аптечка. Красная, со швейцарским крестом. Там есть спирт… — Спасибо, но я уже сама справилась! Могу и тебя научить, — Вика показала мне раскрытую ладонь. — Вот здесь в ямке, между большим и указательным пальцами, находится точка по имени «Хэ-гу», что по-китайски означает «закрытое ущелье». Почему так? Смотри, если пальцы развести, то получается впадинка — как бы вид на ущелье сверху, а если свести — ущелье закроется. Разводим — видим ущелье, сводим — ущелье закрывается. И снова разводим… Тебе оттуда видно? — Мне видно, — напряженно ответил я. — За пару минут можно снять головную боль, даже очень сильную. Только нужно давить пожестче, такими короткими пульсирующими движениями… Вот как я делаю… Хочешь попробовать? — Не хочу, — сказал я. — Напрасно. А еще массаж этого участка, или, правильнее говорить, «акупрессура», помогает избавиться от сонливости, унять икоту и нормализовать стул… Вздутие живота не беспокоит? — Н-нет, — сказал я.