— В общем, лежу я на столе, по уши в масле, а эти две мочалки уже час как не пойми чем занимаются. Нет, ну правда: заурядная тягомотина. Такое удовольствие, небось, в универсамах продают, на выходе — вместе с кондомами. В общем, лежу и думаю: вашу мать, когда уже эксклюзив начнется? Я на авторскую методу подписывалась, если что; на фьюжн, сука: Лакшми и Шиацу в одном флаконе. И где это все? А если у них тут Лакшми, то, стало быть, на меня сейчас с ногами кто-то полезет? Интересно, кто? Одна из этих коров, что ли? Да такую лошадь я и близко к себе не подпущу! — Так лошадь или корову? — проявил я посильное участие в беседе. — Что? — осеклась Алена. — А, да ни ту, ни другую. Ты бы видел, какие там копыта… А потом я ведь в масле вся, из одежды — только салфетка на попе. Если эта… тварь на мне поскользнется, у меня же ни одной кости целой не останется. — Может, перейдем к сути? — предложил я. — Нет, тут нужно по порядку, — заволновалась сестренка, забираясь вместе с кроссовками на узкий деревянный столик, предназначенный, по-видимому, для приготовления пищи. — Иначе ты не проникнешься… Так вот, значит, зависаю я в этом бедламе: приглядываю вполглаза за своими девицами, чтобы, не ровен час, топтать меня не сунулись. А сама уж раздумываю, не послать ли мне всю эту лавочку в одно место: такое же, как у меня под салфеткой… Приподнимаю в очередной раз физиономию… Матерь Божья, Пресвятая Дева Мария, спаси и помилуй меня, грешную! Возле стенки, что в изголовье, откуда ни возьмись нарисовалась девчонка. Молодая, худенькая, ниже меня ростом. В таком, знаешь, черном парео до колен, вроде пляжного… Уперлась рукой в стенку и следки стягивает с задних лапок. Ну, типа, понятно: антилопу подвезли, встречайте — вот кто на меня сейчас с ногами запрыгнет. Только, смотрю, никакая это не антилопа, а натуральная Вайнона Райдер! Дима, я клянусь! То есть, не просто похожа, а буквально она и есть. Подлинник! Из тех времен, когда она еще в подростках ходила. Ну, «Битлджюс», «Смертельное влечение»… А шевелюра, как из «Ночи на Земле». Или нет, скорее, как у Динки Босетти из этого… да как же его… фак!.. Дима, как фильм называется? — Не помню, родная, — прислонившись спиной к холодильнику, я посасывал через соломинку какое-то фруктовое пойло и с интересом следил за Аленой: такого свечения в ее переменчивых, но неизменно прохладных глазах мне еще не приходилось замечать. — И что же дальше? Любовь с первого взгляда? — А снос крыши не устроит для начала? — Алена застряла в телефоне, пытаясь отыскать название фильма, однако, будучи на взводе, не смогла посвятить этому занятию и нескольких секунд. — У меня реально челюсть отстегнулась. Нет, Митя, ну это видеть нужно. Одно лицо! Вот она это, она — и все тут! Глазищи эти ее сумасшедшие, нос, губы. Подбородок… Вот уши, правда, не те. У Вайноны ушки другие, редкие — таких больше не делают. Но у моей-то их не видать было под прической. До ушей я уже потом добралась… Короче, встретились мы глазами: я, понятное дело, пялюсь на нее, как идиотка, дышать перестала, а она смотрит на меня, смотрит и вдруг такое ресницами сотворила… ох, мужик, тебе не понять все равно!.. без толку рассказывать… мне сразу все созвездия явились, все тело полыхнуло — как там моя салфетка на заднице не вспыхнула, ведать не ведаю. И тогда она пошла — прямиком на меня, такой, представь, Вайнониной угловатой походкой, а, проходя мимо, знаешь, что сделала? По волосам рукой провела. Своей рукой. По моим волосам. Ох! Святый Боже! Как так-то? Ты прости, конечно, братец, но из песни слов не выкинешь: я чуть не кончила от счастья. От одного коротенького касания. И это после того, как две звезды меня целый час своим вонючим маслом полировали — при свечах и под музычку… Ты ведь ни аза сейчас не понимаешь, да, котенок? — Кое-что понимаю, — охотно вмешался я, рассудив, что Алена выпустила критическую порцию пара и взорваться от переизбытка эмоций ей уже не грозит. — Влюбилась ты, сестренка, вот что я могу сказать со всей уверенностью. Втрескалась по самое горлышко. Все приметы налицо — от души тебя поздравляю. — Есть сигаретка? — спросила Алена, и после того, как я поджег «макинтош», небрежно продетый в уголок ее рта, выпустила в потолок длинную струйку дыма. — Гадость какая… Это я про курево… Много ты понял, как я погляжу. Все, кроме главного. А так, конечно: если не считать того, что случилось невероятное и мне во плоти явился кумир моего детства, то да — походу, я просто влюбилась… — Кто сказал «просто»? — возразил я, пристраивая возле нее хрустальную розетку взамен оставшейся в гостиной пепельницы. — Кто этот невежа? Не просто влюбилась, родная, а втюрилась до беспамятства. Всем сердцем, если угодно. Тот самый случай, когда размер имеет значение. Кроме шуток: с таким событием можно только поздравить, к чему бы оно в итоге не вело… Между прочим, сестра, ты в зеркало давно смотрелась? — А что? — Алена машинально схватилась за телефон. — Что не так? — Чувства. С удовольствием наблюдаю, как эта мордашка впервые не знает, что с ними делать. Очень тебе идет. Светишься, как витрина Картье в Валентинов день. — Заметно, да? — сестрица за малым не зарделась. — Ну, не смейся надо мной, пожалуйста. Я влюбчивая, ты в курсе: западаю на всех подряд. Чего только нет за плечами: в основном интрижки, конечно, но были же и страсть, и ревность. А разочарований сколько! Думала, что вся эта музыка мне уже известна, весь романтический плейлист. Остается поставить на повтор и хиты переслушивать по кругу. Чем плохо-то? Но вот теперь оказывается, что нет — есть еще одна мелодия, Алена. Еще какая! Ничего похожего ты раньше не знала, ничего подобного не испытывала… Боже, это такой кайф! Я встретила — ее. Она — то, чего я даже не ждала. Как лет с пяти не ждала чудес в новогоднюю ночь, а только — великолепного подарка… Спрашивается, чем нехорош подарок? Ведь с ним приходят удивление, восторг и прочие милые чувства. Но как сравнить их — с этим? С ощущением невероятного чуда, что накрыло меня со вчерашнего дня? Оно везде. Во мне самой, в том, на что я смотрю, в том, что я слышу. Да у меня по сию пору — фейерверки под куполом, ресницы искрятся, пульс в мочках ушей… Представь, какой силы это ощущение, если я никак не могу заткнуться. Если ему не вредят даже те адские банальности, которыми мне, овце скудоумной, приходится его расписывать. Алена перевела дух и стряхнула пепел со своей сигареты — прямо на сияющее великолепие пола в моей кухне, над которым, по-видимому, изрядно потрудилась сегодня Регина. — Банальности мне по вкусу, — заметил я, с сожалением рассматривая испорченный пол. — А вот свинарник тут устраивать не обязательно. Вон же штуковина для этих целей стоит, по правую руку… — Ой, извини, — Алена послушно заглянула в хрустальную утварь возле своего колена, но, кажется, не слишком уяснила себе ее назначение. — Я не виновата. Стоит попасть в твой дурдом, цивилизованные манеры теряются сами собою. Собственно, еще даже попасть не успеваешь. Ступаешь на порог — и на тебе: коврик для вытирания обуви. К чему эта хрень? На что она намекает? Что я в гости с грязными ногами приперлась? Или ноги уже на выходе нужно вытирать? Нет, Дим, ей-богу: здесь у тебя вокзал какой-то. Ты вроде под крышей, а чувствуешь себя, как посреди улицы… вон, кстати, и машины за окном по автостраде рассекают… Как там машины могут быть, если я дома? Я пропустил мимо ушей очередной навет на свое жилище и присел на табурет неподалеку от свитого Аленой гнезда, где на деревянной столешнице перед ней помещались телефон, недопитый стакан сока и импровизированная пепельница, глядя на которую мне тоже захотелось закурить. — Мой черед говорить банальности… — начал я, в рассеянье изучая замысловатый дизайн, составленный из множества прорех и заплаток, покрывающих Аленины джинсы. — Как по мне, замечательная история. Я про твою Вайнону, а не про коврик для обуви, если что… Не уверен, все ли оттенки я уловил, но центральное чувство мне точно знакомо. Роскошное чувство, когда находишь ему стоящее применение. Ты, похоже, нашла и… посмотрим, что из этого выйдет… Да, чудесная история: молодец, что решила со мной поделиться. Я, признаться, тронут… И вот еще — не дождешься, сестренка: даже не собираюсь краснеть за свои сентименты. — А сам покраснел, — немедленно донесла Алена. — Что ж, ну и пусть. Если стану коричневым, знай, что еще и позеленел от зависти. Зато настроение как поднялось — на два пальца, самое меньшее. Пожалуй, первая хорошая новость за невесть сколько времени… — А между прочим, сам ты как? — внезапно переключилась сестра, несомненно, зацепившись за последнюю фразу, некстати напомнившую ей о том, что у меня тоже может быть какое-то настроение. — Видок у тебя неважный, если вдруг интересуешься… — Переусердствовал на тренировке, — едва ли Алена имела в виду мои физические кондиции, но подмена духа материей никогда еще меня не подводила, если срочно требовалось что-то упростить в своей жизни: пусть даже всего-навсего увильнуть от неудобного разговора. В перспективе, конечно, такой ход всегда оборачивается крахом, однако, по крайней мере, помогает дотянуть до этой перспективы. — К вечеру намереваюсь воскреснуть, хотя о завтрашнем дне лучше пока не задумываться. Завтра все будет болеть, как после потасовки. — Можно подумать, ты знаешь, как это, — усомнилась сестрица. — Что-то не припоминаю тебя с бранными увечьями после героической драки. Расцарапанная спина не считается, чемпион! Уж этого я точно навидалась. — Ну, как же… А кто мне в глаз засветил два года назад, когда я отчий дом покидал среди ночи? Всего-то и оставалось сделать, что тебя, дебоширку, обнять и в семейный очаг помочиться. Шрам на брови до сих пор остался… — Дай посмотреть, — отставив в сторону сигарету, которую она попусту держала в пальцах, Алена склонилась со своего пьедестала и, исследовав мою бровь, мягко прикоснулась к ней губами. — Нету там почти ничего… Нашел, что вспомнить. Я тогда рыдала в три ручья и верить не хотела, что так все кончается. И кстати, я тебя обняла! Вот отдирать меня силой — было плохой идеей… Я поднялся с табурета и несколько раз прошелся по кухне, от холодильника к буфету и обратно, слегка сгибая колени и напружинивая бедра: — Ногам особенно досталось… По-хорошему, нужно было к Вахтангу заглянуть: мышцы размять после нагрузки, но времени не хватило… А наша новая мастерица мне вряд ли поможет, будь она хоть Джонни Депп в придачу. Босыми прогулками по спине тут дело не обойдется… К слову, как она тебе по этой части? Твоя Вайнона? У Алены резко напряглись скулы; во взгляде ее внезапно похолодевших глаз застыло подлинное недоумение или даже недоверие, словно я ляпнул нечто такое, чего от меня никак нельзя было ожидать. — Ответ, наверное, предсказуем, — медленно проговорила она, — Но я все же спрошу… Что значит, как она мне? По какой такой части? Ты о ремесле ее, что ли? — Верно, — подтвердил я, ощущая себя несколько неуютно (обиделась? рассердилась? ревнует?). — Вспомнилось, как ты ее нахваливала по телефону: золотые руки, дарование и прочее… — Ох, Димка… — взгляд сестренки уже потеплел, зато теперь она таращилась на меня в точности, как на подаренного ей однажды ослепительно-белого пони, когда ему вдруг загорелось обделаться непосредственно в момент презентации. Здесь, вероятно, не помешает контекст. Подарок был от меня. И прелесть его состояла не том, что пятнадцатилетней Алене грезилось о крохотной белоснежной лошадке. И даже не в том, что такую лошадку можно было обряжать единорогом и раскатывать по всей усадьбе в образе очаровательной феи. Дело не совсем в этом. Пятнадцатилетней Алене нравилась метал-группа Deftones из Сакраменто и в особенности ее третий альбом «White Pony», которым сестра громыхала в своей светлице с утра до вечера. Парни из Deftones также единорогами не бредили, и потому посвятили свой альбом не недоразвитой кобылке, а тому самому «white pony», за которым вы вполголоса обратитесь к драгдилеру на англоязычной улочке. Так что упомянутый конфуз, постигший белогривого Чино, был воспринят Аленой не в качестве крушения идеалов, но со смешанным чувством сожаления и злорадства. Ох, и обосрался ты, братец: любо-дорого смотреть, — примерно так можно было истолковать ее взгляд, направленный сейчас в мою сторону. — Ох, и дуралей ты, братец, — сказала Алена. — Просто диву даешься, каким ты бываешь придурком. По телефону я врала, это ежу понятно. Как еще девчонку из салона можно отрекомендовать? Она еще и татухи бить учится, но, согласись, под таким предлогом ее в твой дом приглашать не стоило. А приватный массаж — чего лучше… — Посыл ясен, — мне пришлось задуматься. — Только в чем я обсчитался? Да еще так, что в дуралеи угодил? Все-таки массажистка она у тебя или нет? Как ее, кстати, по-настоящему? Вика? — Вот поэтому ты и дуралей, солнышко! — Алена сокрушенно покачала головой: ее светлые пряди пришли в движение, а, успокоившись, легли вокруг ее лица с какою-то особенной укоризной. — У меня она: Вайнона, Вика, девушка, подруга, любовница, да хоть телочка — что угодно из этого. Но уж никак не массажистка! Чем нужно думать, чтобы спросить: как она мне в этой роли? Как тебе Кристи в роли официантки? — Ну, дружочек… Разница в том, что Кристина не официантка. Никогда ею не была и — только не говори никому — быть не способна… — Ты что, не догоняешь? Да, Вика трудится, добывает свою копейку. У нее есть занятие: любимое, причем… Но, камон! Я не пользовалась Викой в этом качестве. Это совершенно исключено. Невозможно и немыслимо! Она не станет делать что-то для меня — за деньги, о чем бы ни шла речь. Не сделается моей обслугой — никогда и ни при каких обстоятельствах. Алена расправила плечи, взглянула на сигарету и бескомпромиссно стряхнула на кухонный пол изрядно наросший к этому времени столбик пепла. — А ты еще сплюнь туда же, — посоветовал я. — Не скромничай… — Ну, прости, — сестра вхолостую потрясла сигаретой над хрусталем и в сердцах затянулась. — Боже, какая дрянь! — Выходит, я неверно домыслил твою экспозицию, — великодушно признал я. — Начнем сначала. Итак, ты лежишь на массажном столе, вся в масле и лепестках роз. Босоногая брюнетка в черной тунике направляется к тебе, игриво касается твоих волос, подступает к столу, чтобы запрыгнуть на твою гостеприимную спину… И? Промахивается? — Трепло! — Алена заржала. — Разумеется, я немедленно прикрыла эту лавочку. Отказалась продолжать сеанс. — Ах вон что! Остановила мгновение… Да, такого финала я не предвидел. А что твои девицы? Чем ты объяснила свой отказ? — А я еще и объяснять что-то должна? — сестрица энергично пожала плечами и замерла с гневно перекошенной физиономией. — Зараза! Опять этот дебильный лифчик выеживается! Чтобы я еще когда-нибудь… Все! В топку его! Она решительно затушила сигарету, свернув ей шею о девственное донышко розетки, и, нашептывая под нос безобразные ругательства, принялась расстегивать блузку. Как только под распахнутым воротом сверкнул изумрудами золотой крестик, оставленный Алене ее матерью, я возвел очи к утыканному светильниками потолку и, присмотревшись, нашел их достойными пристального изучения. — Выставила всех из кабинета, и все тут, — продолжила рассказ Алена, шелестя и потрескивая своей упаковкой. — Им-то что: люди привычные, они и не пикнули. Велела не показываться, пока сама не выйду. Хотела в душе сполоснуться, да как-то перехотела… Сука, какой же мудак рукожопый это убожество соорудил… Отерлась кое-как, оделась, а выйти духу не хватает… Вот как я сейчас уйду? Эдик проводит до машины, усадит, заставит пристегнуться, спросит: куда? И что я отвечу? А куда мне? Она-то здесь… Шею себе не сверни, исусик! Можешь не париться уже: самое страшное позади… Я опустил глаза. Алена вежливо придерживала потревоженную спереди блузку, драпируя расчехленную грудь, и протягивала мне свой бюстгальтер. Сливочного цвета и по виду не дешевый. Подарки такого рода когда-то доставляли удовольствие Кристине, так что со временем у меня выковался кое-какой опыт в этой области. — Держи, — буркнула сестренка. — Уродство! Избавься от него срочно! Есть же здесь какая-нибудь помойка, я не знаю… поганое ведро, выгребная яма… Пока я избавлялся от уродства, спуская его в выгребную яму с цветным дисплеем и сенсорной крышкой, расположенную в дальнем углу кухни, Алена привела себя в порядок и вновь вернулась к своему повествованию, как всегда застревая на дорогих ее сердцу деталях, часть которых следовало еще и повторить, если слушатель, по ее мнению, недостаточно «проникся». В несколько усеченном изложении, концовка представлялась такой. Алена, в растрепанных чувствах, металась по опустевшему помещению и грызла ногти, пытаясь сообразить, что ей теперь делать. Больше всего хотелось выйти за дверь, взять за руку местное воплощение голливудской знаменитости и отправиться с ним куда глаза глядят. Ну, или хотя бы уединиться на пару слов где-нибудь подальше от Эдика. С другой стороны, такой поступок казался совершенно немыслимым. Воплощение могло заартачиться: Алену оно видит впервые в жизни и не факт, что хорошо к ней относится. Да, искорка между ними проскочила, очень на то похоже, но уж не померещилось ли это все Алене? Не внушила ли она сама себе несбыточную надежду? Такое с ней случалось и раньше… Тогда преждевременный контакт может все испортить, если, конечно, ее планом «Б» не является захват заложника… Алена мялась на пороге, без нужды оправляла одежду и кусала губы, силясь принять решение. Если бы речь шла о простом увлечении, ей бы ничего не стоило — выйти, подкатить к предмету, пофлиртовать и посмотреть, как оно склеится. А то и вовсе отложить до следующего раза. Но сегодняшняя встреча произвела на Алену колоссальное впечатление. Девушка, которую она видела от силы минуту, уже казалась ей самым важным событием последних лет, а может, и того круче. Нет, Алена не дура и не соплячка, но в том-то и фишка: уж если ее, циничную стерву, охватил мандраж от ощущения совершающейся здесь и сейчас судьбы, значит, либо все так и есть, все очень серьезно, либо она перенюхала здешних благовоний. Которое из двух? Уйти, не попытавшись ответить на этот вопрос, Алена не смела, а предпринять попытку — трусила. Причем Алену одновременно страшили обе возможности: боязно было убедиться в том, что судьба приперла ее к стенке, подослав человека, который может стать для нее величайшей драгоценностью и, как следствие, величайшим головняком ее жизни, но еще больше она боялась разочароваться в этом предположении… Так! Теперь еще и одна из свечек на столике зашипела вдруг и погасла, крайняя слева. Может, это знак? Но какой? Боженька, не до знамений сейчас, лучше пальцем покажи… И в это самое мгновение в комнату вошла — она. Вайнона. По-прежнему босиком, но уже не в парео, а в потертых спортивных шмотках: штаны да майка. Вошла без стука. Вошла не спросясь — невзирая на четкий Аленин наказ оставить ее в одиночестве. Затворила за собой дверь и, сделав два шага, остановилась так близко от Алены, будто и понятия не имела о такой штуке, как личное пространство. Или же, напротив, имела понятие о чем-то гораздо более насущном. Заложила руки за спину и посмотрела Алене в глаза: открыто и без затей. Вот прямо так и читалось в ее взгляде: дай-ка я тебя рассмотрю получше, синеглазка, а ты — меня, если пожелаешь. Она, чертовка, еще и на цыпочки привстала, чтобы оказаться вровень со своей визави. Нормально, да? И еще она улыбалась. Совсем чуть-чуть: не Алене даже, а собственным мыслям. Разительное сходство девушки с ее заокеанским эталоном никуда не исчезло. Однако теперь, на расстоянии поцелуя, стало очевидно, что не одна только прихоть природы сближала ее со знаменательным для Алены обликом… Ну да! Реснички-то у нас, чай, неспроста так распушены, правда, малышка? А бровки мы, значит, вверх расчесываем? Ну, допустим… И тени вон как положены — совсем как у Лидии в том фильме, один в один… Так, а на губках у нас что? Алене неведомо, сколько длилось это противостояние. Возможно, всего миг, возможно, гораздо дольше. И тут девчонка заговорила. И правильно сделала, потому как у Алены язык все равно отнялся напрочь, до самого желудка. Приоткрытым для приветствия ртом у нее получалось только дышать. В сказанном не было ничего особенного, но голос… С первыми же звуками этого голоса как-то сразу вдруг стало ясно, что — аминь, жребий брошен, Лахесис сплела нужные нити и теперь все будет просто офигенно. Как это описать? Девушка говорила так, будто не застыла нос к носу с привередливой незнакомкой при крайне странных и неловких обстоятельствах, а сидит в каком-нибудь шезлонге на берегу океана по соседству с близким другом, колупается пальцами ног в песочке и продолжает давно начатую беседу о всяких пустяках. Ее высокий, отчасти мальчишечий голос ласкался бархатистыми нотками и в то же время в нем слышались различные мелкие дефекты или, лучше сказать, приятные шероховатости: призвук дыхания, легкая хрипотца, возникающие ниоткуда тихие озорноватые колокольчики. Что же касается до самого разговора, состоявшегося с глазу на глаз у этой парочки, он, со слов Алены, не содержал в себе ничего примечательного и выглядел примерно так… Вайнона. У вас все в порядке? Алена. Да, благодарю, все нормально. Вайнона. Могу я предложить вам чаю? Кофе? Воды? Алена. Нет, спасибо. Вайнона. Меня зовут Вика. Алена. Ох ты ж… А меня — Алена. Вика. Я знаю. Вам все у нас понравилось? Алена. Да как сказать… Вика. Планируете к нам вернуться еще раз? Алена. Очень в этом сомневаюсь. Вика. Поняла вас… А ко мне? Здесь Аленина повесть прервалась, в то время как диалог между подругами, напротив, благополучно продолжился, поскольку в этот самый момент Алене позвонил не кто иной, как ее ненаглядная Вика. Сестренка, резво соскользнув со своего насеста, отлучилась с телефоном к окну. Обернувшись ко мне спиной, она сунула в ухо золотистую гарнитуру и стала вполголоса ронять в нее короткие невнятные реплики. При этом обе ладони она запустила в задние карманы джинсов и спустя какую-то минуту, вероятно, под влиянием душевного разговора, принялась мечтательно поглаживать свои филейные части. Я не прислушивался, но пара долетевших до меня фраз навела на мысль, что сегодняшний вечер мне, похоже, предстоит провести в теплой компании: я, бутылка Midleton и две очаровательные гостьи, затворившиеся во второй спальне… «Погнали!» — заявила Алена. Этим неизбитым прощанием у них внезапно все и закончилось. Она медленно отвернулась от окна, и мне незаслуженно достался обрывок нежнейшей улыбки, что без сомнения была посвящена иной, куда более достойной персоне. — Все идет по плану? — уточнил я на всякий случай. — Да, — подтвердила Алена, выудив из уха золотого жучка и прислонившись задом к подоконнику. — Последний клиент у нее в восемь. Мужчина. В полдесятого мы ее забираем, здесь будем в районе десяти… — Что ж, весьма похоже на план: были бы цифры, а смысл появится… Я готов послушать развязку, родная, но прежде предлагаю переместиться в гостиную. Помнится, где-то в тех краях я оставил очень удобный диван… — Какую развязку? — удивилась Алена. — Ну, концовку: собственно, чем кончилось вчера. У вас с Викой… В смысле фабулы, разумеется: красочные подробности предлагаю поберечь для мемуаров. — Так этим все и кончилось, — сестренка состроила недоуменную мину. — А что там еще могло быть? Обменялись телефонами и разбежались. Ты что, не вкурил? Все подробности, братец мой, сегодня ночью должны приключиться. Обещаю не рассказывать…