Я не нашел, что на это возразить, и принялся строго озирать окрестности. Окрестности вели себя удовлетворительно. Стены по-прежнему сходились друг с другом под прямым углом. Мебель стояла на своих местах. Круглые часы на стене показывали четверть чего-то справа. Алена курила, не открывая глаз, и аккуратно роняла пепел мимо несуразной ракушки, которую тщетно старалась подсунуть ей Вика. — Поздно уже, — сделал я праздное, но вполне справедливое замечание. — Быть может, юным леди пора на покой? Я имею в виду — всем до единой… — Дима, мне не хочется, — Вика повернула ко мне встревоженное лицо. — Обязательно уходить? Ты не против, если я останусь? — Оставайся, дружок, кто же тебя гонит? — тут же уступил я. — Это не намек, всего лишь предложение… — А можно я тоже останусь? — внезапно заговорила Алена, совершив попытку вывалиться носом вперед — сперва из одеяла, а затем из кресла, не возымевшую успеха лишь благодаря усилиям расторопной Вики. — Кажется, я не дойду… Просто не обращайте на меня внимания… Только сигарету из меня выньте кто-нибудь, если не трудно… И ухо почешите… это самое… которое чешется… Вика ловко избавила Алену от окурка, прилипшего к ее нижней губе, и почесала ей оба уха, вызвав на осовелом лице благостную улыбку. Собрав волю в кулак и упершись кулаками в колени, я поднялся с дивана. Покачнулся. Устоял. Вдохновленный собственным достижением, я сгреб в охапку одеяло, вместе с его коматозной начинкой, и мужественно потащил в спальню… — Димочка… — позвала меня Алена, когда, водрузив ее нужным концом на подушку и осторожно вытянув изо рта забившуюся туда прядь волос, я уже запрягал свои ноги, чтобы двинуться назад. — Да, родная? — склонился я над ее лицом. — Ты такой классный, такой любимый… Поцелуй ее за меня… Глава 10 Выйдя из спальни и едва не прищемив дверной створкой край покосившегося на мне халата, я с тоской глянул вдоль полутемного коридора, прикидывая количество шагов до ближайшего поворота. За ним, если повезет обогнуть его без приключений, можно будет увидеть освещенный вход в гостиную, а если и до гостиной доведет меня милосердная фортуна, то там уже и до дивана рукой подать… Я решительно выдохнул и толкнулся в соседнюю дверь, за которой располагалась ванная комната, не так давно оставленная юной приятельницей Алены… юной наперсницей Алены… в общем, во всех отношениях юной и несколько чудаковатой Викой, чей навязчивый образ никак не выходил у меня из головы. Мне постоянно вспоминались мгновения, проведенные ею на моих коленях: пряный запах, исходящий от ее свежевымытой шевелюры, частый стук ее сердца, жаркое дыхание на моей шее, крепкое бедро под моей ладонью с его удивительно горячей кожей… На сушилке для полотенец были развешаны ее вещи: не только знаменитые штаны, но, судя по ассортименту, все, в чем она пришла в мой дом, за исключением спортивной кофты — толстовки, худи или как там она у них, девочек, называется… Рядом помещалось зеркало с цветной подсветкой, перед которым, по словам моей дорогой гостьи… Алениной дорогой гостьи, она вертелась нагишом, забавляясь с лампочками и изображая из себя хамелеона. Интересно, какого рода хамелеон отражался в этом зеркале: все еще сонный, только что вылезший из-под теплого бока Алены, или мокрый после купания, покрытый мерцающими капельками влаги? …Холодный душ — вот, что мне сейчас нужно! Я скинул одежду, повернул кран и, едва ступив под моросящую струю воды, понял, что именно этого мне и не хватало: ледяного душа, который для пущего благотворного эффекта должен быть чуточку потеплее. Желательно совсем горячим… Несколько минут, проведенных под согревающим дождем, в пелене клубящегося вокруг пара, принесли некоторое облегчение ногам и отозва́лись живительной силой во всем моем теле. То есть, буквально во всем, без каких-либо исключений и оговорок. Я подумал даже, что мудрому мужу стоило бы что-нибудь предпринять по этому случаю, однако не смог припомнить никаких рекомендаций, оставленных на сей счет древними китайскими мыслителями. «Мудрый муж радуется водам, человечный муж радуется горам, — сообщил я своей воспрянувшей плоти и выключил воду. — Так когда-то сказал Конфуций. Хороший человек. Поразмысли над этим…» Вытираясь единственным оставшимся полотенцем, копией того, в котором давеча передо мной предстала Вика, я внезапно разглядел рисунок, проступивший на запотевшем зеркале и выполненный чьим-то тонким, вероятно, намыленным пальцем. Рисунку недоставало четкости, он весь изошел потеками, однако я без труда опознал в нем дубовый лист с четырьмя окатистыми волнами с каждой стороны и старательно выписанными прожилками. Столь же нечеткое, как и эта затуманенная картинка, в моей памяти всплыло мимолетное обещание, данное мной Вике: показать ей листок, упавший с того самого дуба, под которым укрывался легендарный Робин Гуд со своими не менее легендарными друзьями. Такой сувенир я действительно привез в прошлом году прямиком из Шервудского леса, заложив его, помнится, в какую-то книжку из разряда тех, что покупают в Ноттингемском книжном магазинчике как повод поболтать с хорошенькой продавщицей. У продавщицы очень мило морщился нос, когда она смеялась, а вот что это была за книжка… Нужно будет поискать ее в моем кабинете, — ответственно решил я. Или в спальне… Или на кухне… Я снял с крючка свой новый халат, задумался, повертел в руках, снова задумался… и надел его поверх того, что, по мнению Вики, было почти самостоятельным существом: скорее попутчиком в жизни, чем моей собственностью. В гостиной меня поджидал сюрприз. Прохладное синее свечение с мертвенным аметистовым отливом, ранее наколдованное Викой, сменилось отрадными желтыми тонами со спелым персиковым аккордом в центре комнаты: ровно там, где стоял мой диван, при виде которого у меня едва не подкосились колени. Мне почудилось, что он сломан. Сокрушен какими-то дьявольскими силами в мое отсутствие. Я попытался сообразить, как можно было покалечить такую махину, начисто лишив замечательно высокой и удобной спинки, и внезапно осознал, что диван попросту разложен… Или расстелен. Или разостлан… В общем, я плохо представляю, что именно делают с диванами. Да и «попросту» — не совсем подходящее слово для данного случая. Раньше я и понятия не имел, что такое возможно. Не знал, что знакомый мне до мельчайшего пятнышка диван может быть превращен в широченное плоское ложе, на котором в настоящий момент было аккуратно расстелено сиреневое полотенце. Другое полотенце, свернутое вчетверо, лежало поверх первого. В изголовье дивана располагалась маленькая подушка, принесенная, по-видимому, откуда-то из кладовки, каковой подушкой это самое изголовье и обозначалось. Вика стояла подле дивана в неизменной, как бы я уже выразился, футболке и усердно разминала руки. — Что тут происходит? — задал я немного киношный, но вполне уместный вопрос. — А на что похоже? — совершенно в той же манере поинтересовалась Вика. — Попробуем подлечить твои ноги. Конечно, с крепатурой лучше бороться сразу, но еще не поздно смягчить последствия. — И как же мы будем их смягчать? — Расслабим мышцы, ускорим кровоток, разгоним лактат по твоему телу… — Дружок, ты меня пугаешь. Какой еще лактат? — Обычный, — Вика слегка усмехнулась. — Если что, к лактации он никакого отношения не имеет. Кормить грудью я тебя не собираюсь. Могу приготовить детскую смесь, если не перестанешь хныкать… А лактат — это соль молочной кислоты. Образуется в мышцах при анаэробных нагрузках. — Кажется, я уже слышал нечто подобное, — вспомнил я. — Из-за этого у меня болят ноги? — Короткий ответ — нет. Болят они не из-за этого. Но от лишней «молочки» в твоих бедрах лучше избавиться… Снимай халат и ложись на полотенце. Сделаем это здесь. Диван достаточно жесткий, я проверила. — Похоже на очередной способ уложить меня в постель… — Дима, я все-таки профессионал, — девушка подошла ко мне вплотную и ободряюще взяла за руку. — Ну, почти профессионал… начинающий… Поэтому начну я с того, что должно улучшить твое физическое состояние. И эмоциональное состояние. И гормональное состояние… Что случится после этого, уже не мне решать… С полминуты я задумчиво перебирал в руке костяшки ее тонких сильных пальцев, как перебирают четки во время молитвы, и, не нащупав ни креста, ни хотя бы буддийской черной кисти, я обреченно о́бнял Вику за талию: — Решать не тебе… Но, видимо, ты абсолютно убеждена, что после непременно что-то случится… — А ты — нет? — колено Вики невзначай проехалось по моему бедру. — Тебе помочь с халатом? — Я принял душ, — веско уведомил я. — Я слышала. — И надел халат прямо на голое тело. Согласно инструкции… — Дима, я знаю. — И несмотря ни на что ты намерена мне помочь? — А как же! Хотя, если честно, не смотреть ни на что в мои планы не входит. Совсем наоборот… Кстати, я принесла сезамовое масло с кухни. Оно отлично подойдет для нашего сеанса. — Сезамовое масло? — Ну, да. Удачно получилось, правда? Сезам, откройся! С этими самыми словами Вика сноровисто распустила пояс моего халата и, отступив на полшага, распахнула его с таким выражением лица, с каким, наверное, растворяют занавеси на окошке, желая полюбоваться утренним солнышком. — Ну, вот, — удовлетворенно изрекла девушка. — Все как я и ожидала. Сказать, что я вижу? — По-моему, никакой загадки тут нет, — пошутил я, свыкаясь с новой тональностью наших отношений. — Все на поверхности, малыш… — А я не о том, что на поверхности, Дима, — Вика озоровато подмигнула. — Там как раз все в полном порядке. Можешь начинать гордиться: я очарована… А вот мышцы у тебя в гипертонусе. Напряжение, скованность — простым глазом видно. С этим мы и разберемся в первую очередь… — Мне так нравится запах твоих волос, — невпопад проговорил я, охватив ее локоть и мягко потянув к себе. — Он такой… разный. Можно познакомиться с ним поближе? — Уж если решил спросить, то лучше не сейчас, — скромно заметила девушка. — Эдак мы, чего доброго, угробим всю процедуру. Прости за спойлер, но с того момента, как ты окунешься носом в мои волосы, дальнейшее будет похоже на лавину. Куда ее понесет — другой вопрос. У меня в уме куча вариантов, но ни один из них не пойдет на пользу твоим ногам. Потерпи, мой хороший… — Думаю, ты права… — с сожалением подтвердил я, в то время как Вика, очутившись у меня за спиной, стянула, как говорится, с плеч мое единственное одеяние. — И что теперь? — Теперь ложись на стол… В смысле, не на стол, конечно, а на диван. Головой на подушку… Ох, Димочка… Позволишь мне так тебя называть? Не на спину ложись — на живот. Я уже убедилась, что ты мальчик. — На живот? — удивился я. — Но ведь ноги… — Начнем с задней поверхности бедра, — пояснила Вика, усаживаясь рядом. — Руки клади, как тебе удобно: вдоль туловища или возле головы. Одну секундочку… — я почувствовал, как мой зад деликатно накрывают свернутым полотенцем. — С глаз долой — из сердца вон… Ножки слегка врозь… Еще чуть-чуть, не скромничай… В пояснице нет напряжения? Дай проверю… Чудесно! А теперь успокойся и расслабься… Стой! Как включить музыку? — Передай мне пульт, — попросил я. — Какого рода музыку? — Любую, какая тебе нравится. Но только музыку, а не песни. Лишние слова нам без надобности. Мы сами будем разговаривать… Я подумал и запустил свой старинный джазовый плейлист. Заиграл Джон Колтрейн. — Сойдет, — похвалила Вика. — Все, милый, отдыхай. Сейчас будет хорошо… Не по твоему хорошо, а по моему. Наслаждайся… И мне стало хорошо — почти сразу, как только ее руки заскользили по моему правому бедру: снизу вверх, из-под колена к ягодице. И снова, и снова, и снова. Все было так, как она обещала. Удивительно, но с того момента, как эта мелкая зазнайка появилась на моем пороге, все складывалось именно так, как обещала она, какими бы детскими и завиральными ни казались ее обещания. — Выполняем поглаживания, — приговаривала Вика, комментируя каждое свое действие. — Успокаиваем и разогреваем… Превосходное масло, первый раз такое вижу: не люкс, конечно, но на каждый день — просто находка. Расскажешь потом, где купил… Знаешь, не такие уж и косматые у тебя бедра, как я думала: вверху почти ничего нет. Все в икры ушло. А ягодицы так и вовсе голые — прямо укусить хочется… Не напрягайся, трусишка: я после укушу. Это же нормально, что мне твоя задница нравится, правда? Тебе — моя, мне — твоя. По этой части у нас с тобой полное согласие… Переходим к растиранию. Тонизируем и улучшаем кровоток… Дима, ты растягиваешься после тренировки? По-моему, нет… Ладонями до пола достаешь? — Достаю, — пробормотал я. — Исключительно из положения мордой в пол… — Я тебя научу, — обнадежила меня Вика. — Ты не представляешь, какая у меня растяжка. Полезно для профессии и для секса невредно… Я вовсе не к тому, что это сильно важно. Секс — не акробатика. Секс — это очень много чувства и еще больше понимания. Но иногда, когда все это есть, можно ведь и пошалить друг с другом. Разве что начинать с этого не стоит… Однако с ногами тебе повезло. Привлекательные мужские ноги — еще большая редкость, чем женские. Я все налюбоваться не могу — от красивого тела у меня всегда мурашки по коже. Вот посмотри, даже на коленках мурашки… Девчонки, наверное, часто тебе такое говорят, верно? — Как-то до сих пор ничего похожего не слышал… Особенно от девчонок. — Дуры, — огорчилась Вика. — Прости, мой хороший, но с твоими девчонками что-то не так. Парню, с которым спишь, нужно указывать на его достоинства — это честно и даже в радость. О недостатках рассказывать не обязательно, но достоинства замалчивать нельзя. От твоего доброго слова он к другой не уйдет, а если уйдет, то и ладно. Чему быть, того не миновать… — Ну, не все мои достоинства остались незамеченными, — рискнул пошутить я. — Ты же, видимо, не на свой грандиозный нос намекаешь? — девушка понимающе хмыкнула. — Какие же вы, мальчишки, смешные… Внимание, заяц! Сейчас будем разминать и выжимать. Может быть немножко неприятно. Если станет невмоготу — скажи, хотя я и так должна почувствовать… Теперь насчет не носа… Видишь ли, Дима, в этом смысле я не фанатка. Я о ваших мальчишеских игрушках. Играю я в них с удовольствием, чего уж там, но особого значения им не придаю. Однако оценить, конечно же, могу, тем более, если для моего парня это так важно. Вот, посмотри на меня… Ощутив изрядное сотрясение поверхности, которую мы делили друг с другом, я поднял голову с подушки и посмотрел. Вика показывала мне два больших пальца на руках и столько же на ногах, для чего ей потребовалось высоко задрать последние в воздух и отыскать новую точку равновесия, что отнюдь не прибавило целомудрия ее деви́чьему облику. Впрочем, мне кажется, это ничуть ее не волновало: ни раньше, ни, тем паче, теперь. Стеснительности в ней было не больше, чем у мартышки, на которую она очень сейчас походила в своей немыслимой позе. — Друг мой, ты прекрасен! — совершенно серьезно заявила девушка. — Никогда в этом не сомневайся. Повторю, я не фанатка, но я в восхищении! Сто очков твоему Гриффиндору! Красивое есть красивое, чем бы оно ни было… Ой! Кажется, я сейчас грохнусь… Димочка, ты доволен? — Скажешь тоже… — неуклюже проворчал я, укладываясь обратно на подушку. — Но спасибо, конечно… — Не стоит благодарности, — по-взрослому ответила Вика, вслед за чем ее болеутоляющие руки вновь вернулись к моей скорбной плоти. — А вот этот прием называется «кнедение». Так замешивают тесто или глину. Когда Господь создавал человека, он, наверняка, управлялся так же. — И правда, в этом есть нечто божественное, — высказался я, истомно прогибая спину. — А так делает кошечка. Ну, знаешь: когда садится и вот эдак переминается лапками о что-нибудь мягкое. Топчет, тормошит. Какой-нибудь коврик или одеяло. А бывает, что и твое собственное голое пузо или, еще хуже, задницу. Особенно с утра, если Федина бабушка в ночной смене и ее давно никто не гладил… Кошку, а не задницу… И мурчит при этом, зараза… Кошка, а не бабушка… Мур-мур-мур… Чувствуешь коготки? — Чувствую, — поддакнул я. — А не должен, — расстроилась девушка. — Не знаю, почему у меня не получается. Я свои ногти чуть не под корень спиливаю, и все равно они чувствуются. — По правде сказать, мне очень приятно. — Ты — другое дело, мой хороший. Тебе я отныне почти любовница. Позже ты у меня еще и не такое почувствуешь. А вот клиенту ногтей замечать не положено… — Почти любовница? Милая моя, это как? Что это за статус? — Это не статус, это состояние души… А сам ты разве ничего такого не ощущаешь?