Напористые любовные толчки внезапно стихли. Вика упала на меня грудью, ухватилась за волосы и совершила одно последнее усилие. Вернее, не усилие даже, а некое молниеносное содрогание там, внизу, где в этот краткий миг мы с нею сочетались самыми прочными узами из тех, что были нам доступны. А сразу после этого все кругом пошатнулось. Осветилось. Вскипело ослепительным белым пламенем, полыхнуло и взорвалось… И в сгустке этого пламени, как в сияющем подвенечном платье, откуда ни возьмись мне предстала Кристина. Моя прежняя избранница. Моя бывшая невеста. С ее головы срывались жгучие языки огня. В глазницах колыхалась раскаленная лава. Сверкнувшее бриллиантами колечко вылетело из ее руки, промелькнуло в воздухе и рассадило мою бровь. Перспектива подернулась мутной багровой пеленой. Пламя померкло, и рядом тотчас появилась Алена. Совсем нагая, но с материнским крестиком по центру ухоженного бюста. Мой затылок оказался на ее коленях, а сестра, наклонив надо мной спутанные волосы, целовала раненное место алыми от крови губами и беззвучно плакала. Конечно, все это были только видения. Я сознавал это, но не различал вокруг ничего, кроме немых бесплотных образов. И лишь один живой якорь, с бешено колотящимся сердцем, удерживал меня в сокрытом от моих глаз, но все еще осязаемом мире, где мне вдруг страстно захотелось — жить, дышать и сделаться счастливым. Вика! Животворной тяжестью она покрывала меня сверху, упершись носом в плечо, и горячими ладонями заслоняла мои веки, оберегая и от пламени, и от видений, и от всего, чего я страшился в своем одиночестве. Я вцепился в нее изо всех сил, вслепую притиснув к своему телу, и поклялся не отпускать на за что на свете. Ведь она моя. Моя… Глава 11 Спустя время я обнаружил себя лежащим на правом боку в весьма неудобной позе, окостеневшим от неподвижности и девственно голым, словно Адам до грехопадения, тогда как Вика, моя невероятная Вика, одетая совершенно по той же моде, что и я, по-прежнему оставалась рядом. Она располагалась ко мне спиной, уютно угнездившись мягким местом в укромной котловине, сотворенной моим животом и подтянутыми к нему бедрами, и кончиком пальца в задумчивости вычерчивала какие-то узоры на моей руке, с бульдожьей цепкостью обнимавшей ее за талию. Я уткнулся носом в черную расхристанную шевелюру и глубоко вдохнул. — Давненько мы так загораем? — справился я. — Кажется, мой недремлющий брегет ненароком отключился… Вполне возможно, я оставил его в других штанах… Привет, красавица! — Привет, — рассеянно откликнулась девушка. — Точно не скажу… Минут пять… а может, и все двадцать. Я не засекала… Все нормально, мой славный. Отключился, значит, так надо. Меня этим не удивишь: в первый раз немудрено и ошалеть с непривычки. Что тут такого? Классный ведь секс получился… Как тебе ощущения? — Малыш… — я помолчал, с трудом подбирая слова. — Как по мне, одними ощущениями дело не обошлось. Понимай, как знаешь, но с моей стороны имели место настоящие чувства… — Правда? — она немного запнулась. — Ну, и как тебе чувства? — Спрашиваешь… Бездна впечатлений… Наверняка, ты и сама заметила по моей реакции. Не могла не заметить, с твоей-то восприимчивостью… — Что было, то было, — Вика насмешливо фыркнула. — При себе ты своих впечатлений точно не оставил. Ни граммулечки… Поделился от души — насилу восприимчивости хватило… Каково же тебе было ходить с такой тяжестью, бедолага? — Кстати об этом, — я нежно похлопал ее по животу. — Не желаешь смотаться в душ, матушка? Чуть погодя могу и сам присоединиться, если ты не против… — Конечно, не против… Но давай попозже: мне пока лениво. У меня только-только попа пригрелась… — Понимаю… Но, может, все-таки поспешить? Дело молодое: одна нога здесь, а другая там. Иначе мало ли что… — Ты это к чему, Димочка? — Не подумай, что это я давлю, скорее — законы природы. С природой лучше не связываться. Она дама принципиальная: ее деньгами и подношениями не подмажешь. А нянчиться с детишками тебе, прямо скажем, еще рановато. Самой бы нянька не помешала… — С детишками? Ах, вот ты о чем! Успокойся, милый… Не грозят нам никакие детишки… — Неужели? — я несколько замялся, но все же спросил. — И откуда такая уверенность, позволь узнать? — От верблюда! Мужик, вот оно тебе надо? — ответив так, Вика внезапно встрепенулась и резко ухватилась за мой палец, от чего он отчетливо хрустнул в тишине. — Прости, пожалуйста! Я не хотела… Да что там рассказывать. История нехитрая. Не могу я иметь детей, вот и все. Доказано наукой… Ни зачать, ни родить… И слава богу, я считаю. Какая из меня мамашка?…Ну, и по жизни удобно, опять-таки. С малолетства резинки ненавижу… — Понятно, — я решил не развивать эту тему, пока что. — Ну, а сама ты какого мнения о случившемся? Я о нас, если что… — Супер! Просто класс… Дима, ты не сердись, но у меня плохого секса не бывает. — Ну, а все-таки? — Что «все-таки»? — Как тебе со мной?…Лучше, чем с Аленой? — последняя часть вопроса вырвалась у меня непроизвольно. — Солнышко, уймись! — девушка укоризненно лягнулась задом. — Нашел, о чем спрашивать. Я, конечно, бесстыжая, но не до такой же степени. Секс — это доверие, а я доверия не предаю. И чужих секретов из одной постели в другую не перетаскиваю. — Пожалуй, соглашусь. Довольно глупо сравнивать нас двоих… и даже как-то… несподручно… — Да уж взаправду: меряться вам особо нечем… Дима, я все никак не пойму: в чем твоя заморочка? Ты превосходный любовник. Дай бог всякому! Разве для тебя это новость? Нужно похвалить, мой герой? Я могу, мне не трудно… — Дело не в этом… — А в чем? Хочешь выяснить, буду ли я спать с тобой и дальше? С большим удовольствием. Меня все устраивает… — Рад такому известию, кстати. Однако этого мне тоже мало, судя по всему… — Ну, а в чем тогда дело? — Если бы я знал, дружок… Если бы я знал… Но по какой-то загадочной причине мне все же хотелось бы услышать, что со мной тебе лучше, чем с кем-либо еще… — Хм… — Вика проникла рукой между мной и своим задом и что-то там у себя почесала. — Заяц мой, ты ревнуешь, что ли? Уже? Так скоро? Меня — к Алене? Или, может, Алену — ко мне? — Нет, я размышлял об этом… — я еще раз покосился на отпечаток Алениных зубов, украсивший шею моей девушки, и подавил в себе нездоровый порыв накрыть его поцелуем. — Ревности во мне нет. По крайней мере, к своей сестре я определенно тебя не ревную. Чего, однако, нельзя сказать о зайцах… — О каких зайцах? — Ты только что нарекла меня зайцем. Мне это приятно, как и всякое твое слово… Но не могу не думать о том, что я точно не первый, кого ты так называешь. Причем при сходных, скажем так, обстоятельствах. И, видимо, далеко не последний. Не исключено, что даже на сегодняшний день я не единственный заяц в твоей коллекции… — Ну? А ты на что нацелился? Хочешь быть единственным? — Если откровенно, мне этого очень хотелось бы. — Почему? — Странный вопрос… — Ничего не странный! Тебе было хорошо со мной, так ведь? Думаешь, будь ты единственным, вышло бы лучше? — Я думаю совсем не так! — Дима, в данный момент ты вообще не думаешь. Признай это. Ты попросту ревнуешь и все! — К зайцам? Возможно… Вдобавок, есть такая вероятность, что я даже не начинал еще по-настоящему… Наверное, я ревнив. Просто до сего времени у меня было не так много поводов узнать себя с этой стороны… Можно прожить всю жизнь, искренне веруя, что ты не Отелло, пока не повстречаешь свою Дездемону… Да, пожалуй, я ревнив! Для твоих отношений это такая редкость? — Нет, конечно… Скорее, правило, с которым мне приходится мириться. До тех пор, пока у меня хватает на это куража и терпения… А потом все кончается. Обычно по-хорошему, хотя, чего там: от иной пламенной Отеллы можно и в глаз огрести… Ну, невелика плата… Вот только с тобой все могло быть и по-другому. — Что ты имеешь в виду? — Ничего я уже не имею. Забудь… — круглый, пригретый моими чреслами зад удрученно отстранился. — Вика, ответь, пожалуйста. — Ладно, слушай… Ты ведь не такой, как остальные. Я это сразу почувствовала. Ты мог бы оставить мне свободу… У меня должен быть выбор. Я ничего не обещаю, потому что в этом и смысл, но мой собственный выбор мог бы тебе понравиться… Причем я сделала бы его сама, по своей воле и хотению. — Серьезно? — я затаил дыхание. — Конечно! А мог бы и не понравиться. Одно из двух. — Ну, разумеется… — я нашел родинку чуть ниже ее плеча, поцеловал и подумал о том, сколько еще нецелованных родинок можно было бы отыскать на этом едва знакомом, но уже таком дорогом мне теле… Нецелованных мной, во всяком случае… — Малыш, возможно мы неверно понимаем друг друга. Да, скорее всего, я буду тебя ревновать. Признаю это с предельной честностью… Однако здесь нет ничего, с чем бы я сам не справился. Ты не должна меняться по моей прихоти. Черт, пусть это мало вяжется со сказанным, но, будь моя воля, я бы вовсе запретил тебе меняться! В особенности, меняться так, как было бы угодно мне… Я даже спрашивать не собираюсь, с кем и зачем ты видишься помимо меня. Никаких обязательств я тебе не навязываю… Полагаю, мне еще предстоит многое в себе осмыслить, но… Извини, сейчас будет сентиментально… Я настолько благодарен миру за то, что он позволил мне встретиться с тобой, хотя я вряд ли такого заслуживаю, что готов делить тебя с этим миром на его условиях. — Правда? — немного посомневавшись, блудный зад вернулся на прежнее место, даже не успев охладеть за время недолгой разлуки. — Дима… Раз так, то я тоже скажу… Если честно, никаких посторонних зайцев у меня сейчас нет. Давно уже не было, с месяц… Теперь у меня есть Алена. И, конечно, ты, мой хороший… В общем, всего два зайца… Смешно получается, как в пословице… Короче, вот! Это чтоб ты понимал… Я даже загадывать не хочу, как все сложится дальше, но… знаешь… интересно было бы взглянуть, ради какого такого случая меня вдруг потянет на новые отношения. Из такой-то семьи, как у нас… Что бы ты обо мне ни думал, я не сплю со всеми подряд. — Дружок, подобного у меня и в мыслях не было. А вот насчет семьи… Серьезно? Ты так на это смотришь? — Ты про что? — мне показалось, что Вика слегка напряглась в ожидании ответа. — Про то, о чем ты только что сказала. Про меня с Аленой. Считаешь нас своей семьей? — Я не специально так сказала… Ничего особенного я не считаю: ну, просто теперь мы вместе и… В общем, не важно — называй это, как хочешь, — Вика прокашлялась. — Слушай, а давай покурим? — Надо же! Буквально мысли мои прочла. Но как? В тебе что, какая-то антенна установлена? Где ты ее от меня скрываешь, сознавайся! Здесь? — я игриво боднулся бедрами. Вика не ответила на шутку — лишь приглушенно прокашлялась еще раз. — Что, красавица? Лишняя палочка после секса не помешает? — продолжил я изощряться в пубертатном остроумии. — А говорила, что ничего такого и в рот не берешь… — Ну, во-первых, конечно: ха-ха-ха! Доволен, комик? Господи помилуй, какие же вы все одинаковые… Во-вторых, я не так говорила. А в-третьих, я не хочу курить: я хочу, чтобы покурил ты, — девушка перевернулась на живот и зачем-то ощупала свои губы, словно проверяя, на месте ли они у нее. — Заодно дашь мне затянуться разок-другой… Меня это должно взбодрить. — Вика, что с тобой приключилось? Утомилась, крошка? — Да, немного… Тяжелый день выдался. И ночь… Я дотянулся до пачки и, красуясь перед Викой, проделал замечательный трюк, в заключение которого моя сигарета, несколько раз кувыркнувшись в воздухе, очутилась у меня во рту. Щелкнув зажигалкой, я снайперски поджег ее кончик. Вика ничем не выдала своего восхищения. — А можешь поставить пепельницу мне на спину? — попросила она. — Господь с тобой! К чему такое декадентство, милая моя? — Просто мне так нравится… Воспоминания… Приятные… — Ну, разве что воспоминания… — я вооружился пепельницей и в нерешительности застыл над нагой фигуркой, распростертой поверх смятого в хлам полотенца, наверняка еще влажного от моего любовного пота. — Куда прикажешь ее определить? — Попу видишь? — А то как же! Глаз не могу отвести… — Ну, глаза можешь оставить, где есть, а пепельницу поставь чуть выше.