— Да я и сама о нем забыла, если честно… Получается, это наш с Юликом брат двоюродный, сын маминого родного брата. Он в детстве круглым сиротой остался, и мама оформила над ним опекунство. Но вот как он впервые в семье появился, не помню, я маленькая была… У нас с ним восемь лет разница. А как уходил, помню… Помню, что мне его жалко было, я плакала… И папа тоже плакал… Марик добрый был, очень добрый. Жанна вздохнула и замолчала, окунувшись памятью в детство, отчетливо увидела яркую картинку, как мама отправляет ее гулять во двор вместе с Мариком, как наказывает ему строго: — Смотри, за Жанну головой отвечаешь! В каком виде ее отправляю, в таком виде и обратно приведешь. Ни на шаг от нее не отходи. Усвоил? — Да, тетя. — Смотри… Ей скоро экзамен в балетное училище держать, потому разбитых коленок не должно быть! — Да я прослежу. — По пятам за ней ходи! — Да, конечно… Он и ходил за ней по пятам, оберегал везде и всюду. Однажды она услышала, выходя с Мариком из подъезда, как две старушки на скамье тихо сплетничают про маму: приспособила, мол, парнишку в няньки, пользует сироту в своих целях. Ему, поди, побегать охота, с мальчишками в футбол погонять, а не с девчонкой нянькаться. Ей тогда показалось это ужасно обидным, и она тут же и спросила у Марика: — Тебе не нравится со мной гулять, да? Он поправил ей воротничок на платье, улыбнулся, как взрослый: — Ну что ты глупости всякие повторяешь. Как мне может не нравиться, ты же моя сестра. Я обязан о тебе заботиться. — Тогда почему Юлик обо мне не заботится? Я тоже ему сестра! — Ну, Юлик… Юлику некогда. Он заметку в «Пионерскую правду» пишет. Знаешь, какое это ответственное дело — заметку в газету писать? Вот напишет он заметку, потом другую, потом эти заметки напечатают… А потом рассказ напишет, и его тоже напечатают. — Да знаю, знаю… Только он ведь не сам пишет, его мама заставляет. А Юлик совсем не хочет, я видела, как он сидит за столом и у него слезы бегут. — А ты не рассказывай про чужие тайны. — Да я никому и не рассказываю. Я только тебе. А почему мама говорит, что ты бестолковый, Марик? — Не знаю. Наверное, потому что у меня талантов нет. — Но ведь в школе ты хорошо учишься? Лучше, чем Юлик? — Школа — это одно, а таланты — совсем другое. — Понятно… Наверное, потому и одежду тебе новую не покупают?.. Юлику мама все новое покупает, а Юликову одежду тебе отдает. Говорит, Марику и так сойдет, а Юлику надо выглядеть. Разве тебе не обидно? — Нет, не обидно. Я тоже хочу, чтобы Юлик хорошо выглядел. Он же мой брат. И тете Лене я очень благодарен. Хочешь, тайну скажу, Жанка? — Скажи. — Когда я был маленький, мои папа и мама умерли. И меня отдали в детдом. Там было плохо, и я так боялся, что за мной никто никогда не придет… Но приехали тетя Лена с дядей Колей и забрали меня. И я всегда буду помнить об этом, Жанка. И пусть Юлик носит новую одежду, а я — Юликову… Одежда — это такая ерунда, Жанка. Что ты! — И все равно мне почему-то тебя жалко, Марик. — Не надо меня жалеть, лучше под ноги смотри. Если упадешь и коленки разобьешь, тетя Лена что скажет? — Я не упаду, Марик. Я не хочу, чтобы мама на тебя сердилась. Я и сама боюсь, когда она сердится. И знаешь, что? Я тебе тоже тайну скажу… Хочешь? — Давай! — Ты все равно лучше Юлика, хоть он и талантливый, а ты бестолковый. Он тогда сжал ее ладошку в своей руке, отвернулся и неловко поелозил пальцем под носом. Сколько ему тогда было? Где-то около четырнадцати… Еще года четыре оставалось до того времени, как он исчез из их жизни. — А почему, Жанна? — вздрогнула она от голоса Макса и удивленно заморгала глазами, возвращаясь в реальность. — Что — почему? — Ну, ты говорила, что вы с отцом плакали, когда Марк уходил… Почему? — Так его ж посадили. Я так понимаю, срок дали большой, с тех пор мы его и не видели, и ничего о нем не знали. — Ого! Ты никогда не рассказывала, что у тебя в родне есть уголовник! — Да он хороший, Макс… Какой уголовник, что ты… — Ну да, конечно. У нас по тюрьмам и колониям сидят исключительно хорошие люди, я понимаю. — Да ты же не знаешь ничего! Его случайно посадили… Вернее, это Юлика должны были посадить, а вместо него Марка отдали. — Не понял… Как это? — А так. Папа говорил, что мама так сделала, и вместо Юлика пошел Марк. Что на маме грех великий, за всю жизнь не отмолить. Но мама и не отмаливала… Она, наоборот, считала, что материнский подвиг совершила — сына спасла. — Ну тогда твоя мама с двойным приветом женщина, вот что я тебе скажу. — Да уж какая есть, Максюш… Другой не будет. И вообще, это дела давно минувших дней, зачем ворошить. Марк отсидел давно, своей жизнью живет. И выглядит совсем даже неплохо, между прочим. Я бы его ни за что не узнала, если бы он сам себя не назвал! Презентабельный такой мужчина, с бородкой… Парфюм дорогой… И взгляд хороший, умный, пронзительный. — Ну, это ни о чем не говорит, между прочим… Сейчас все уголовники выглядят как голливудские кинозвезды. А мамаша твоя его узнала? — Да. Сразу узнала. Хотя в нем ничего от того забитого и робкого мальчика не осталось. Другой человек. Но, наверное, так и должно быть, потому что больше двадцати лет прошло. Ему тогда было лет восемнадцать, наверное. Значит, сейчас чуть за сорок. — Интересно, интересно! А с какой он целью явился, ты не подумала? Не просто же так, чтобы с мамашей о делах ее грешных покалякать? — Он дочку привез в наш кардиологический центр, на операцию. Ты же знаешь, туда со всей страны люди едут. Говорят, операции делают не хуже чем в Европе. А может, и лучше даже. — А, так он с дочкой… — Да, с женой и дочкой. — А жена какая? — Ну, такая… Не знаю даже, как описать… — взмахнула ладонями Жанна, подняв глаза к потолку. — Вроде с виду обыкновенная, но есть в ней загадка, есть. Они вообще, как мне показалось, ведут себя довольно загадочно. Знаешь, как юные влюбленные, больше взглядами разговаривают. Аура такая вокруг них… Мне даже неловко стало, честное слово. Будто я лишняя и мне надо поскорее уйти. — А сколько ребенку лет? — Восемь примерно. Большая уже девочка. — Да уж, действительно странно. А все-таки, за что этот Марк сидел? Можешь в деталях рассказать? И как так вашей мамаше удалось племянника за сына подставить? Жанна глянула на него, потом коротко мотнула головой, прикусив губу. Видно было, что ей вовсе не хочется продолжать разговор и обсуждать детали, но все же промямлила неуверенно: — Я точно не знаю, Макс… Папа однажды пытался мне что-то рассказывать, но я до конца так и не поняла… Там вообще все непонятно получилось, и если бы не соседка… Вернее, если бы не ее сын… Это он все организовал, а поначалу никакого уголовного дела вообще заводить не хотели. — Ну, нагнала туману… Давай более конкретно, а? — Ну, в общем… Папа рассказывал, что старушка-соседка попросила Юлика тяжелую сумку на этаж поднять. Юлик сумку поднял, соседка открыла ключом дверь квартиры и споткнулась о порог, упала, ударилась головой об угол тумбочки очень сильно, потеряла сознание. А Юлик испугался и убежал. Думал, она умерла. И тут как раз к соседке сын пришел… Увидел, мама без сознания лежит, с раной на голове, и «Скорую» вызвал. Соседку откачали, она в себя пришла, сын милицию вызвал. Ну то да се… Бабушка показания дала, что это сосед ее в спину толкнул, сын Елены Максимовны Тюриной. А может, не толкнул, может, и сама упала, точно не помнит. И все бы на этом закончилось, если бы старушка на следующий день не отдала богу душу. А сын старушку-маму очень любил и потому захотел отмщения и справедливого наказания обидчику, который «то ли толкнул, то ли не толкнул». И еще у него деньги водились, и немалые. А с деньгами, сам знаешь, можно из любого милицейского протокола громкое дело раздуть. Вот тут маме и пришло в голову Марика вместо Юлика подставить. Мол, старушка ошиблась, это не сын Елены Максимовны был, это племянник. Вот, он и сам сознается, допросите его. — И что, Марик сознался? — Да. Уж не знаю, как мама на него надавила. А надавить она умеет, по себе знаю. — Понятно. Загремел, значит, пацан за чужие грехи. Понятно… — Скорее всего, Юлик старушку и не толкал, она сама упала. Но сыну старушки очень хотелось крови! Он в суде еще и дополнительные показания дал, будто из квартиры крупная денежная сумма пропала. В общем, все пошло по канону «Преступления и наказания», тут тебе и старушка, и студент, и преступление налицо. — Ага. Только покаяния никакого не было. Вместо покаяния — подстава. — Да, выходит, что так… Мне очень было жалко Марика, правда! Так плакала, помню… Совсем не понимала, что происходит. Я же девчонкой была, со мной это не обсуждали. Тем более все время в училище пропадала, пахала у станка до седьмого пота, до обморока. И вообще, в семье этой истории больше никогда не касались, на имя Марка было наложено табу. Был приемыш, не стало приемыша. Где мальчик, где мальчик? Может, и не было никакого мальчика? Ау… — Да, теперь понятно, что ж. А с другой стороны… Странно все как-то. Столько лет не появлялся, а теперь здрасьте-нате, как снег на голову… Вот он я, за тетей ухаживать буду… Ты сама-то веришь в этот бред? С чего ради твоему Марику понадобилась лежачая тетя, тем более при таком раскладе? — Да не тетя, Макс! — досадливо махнула рукой Жанна. — Говорю же, он ребенка в клинику привез! Ну, и решил зайти… Потянуло, наверное… Не знаю я, почему. — А я думаю, дело не в том, что потянуло. И ребенок тут ни при чем. Ребенок сам по себе, а интересная ситуация сама по себе. — А в чем тогда дело? — Я думаю, он тетину квартиру решил к рукам прибрать. — Да ну…