Марк показал жестом на кресло, и Маруся с Танечкой уселись в него, поджав одинаково ноги. — Дочка, значит… Понятно… — состроив подобие приветливой улыбки на лице, внимательно вгляделась в лицо девочки Елена Максимовна. — Танечка… Таня Сосницкая… Чего ж ты такая бледная, Танечка Сосницкая? Устала с дороги, да? Девочка ничего не ответила, лишь молча поглядела на мать. Лицо ее и впрямь было бледным, под глазами залегли голубоватые тени. — Танечка у нас немного больна, завтра будем в больницу ложиться. У вас в городе очень хорошая детская кардиологическая клиника, врачи просто чудеса творят. Вот и мы сюда по направлению приехали, Танечке операция нужна, — с тихим вздохом пояснил Марк, а Маруся тронула губами затылок девочки, прижав на секунду ее голову к себе. — А… Ну, теперь мне, по крайней мере, ситуация ясна… — деловито проговорила Елена Максимовна, оправляя на груди плед. — Значит, ты приехал не потому, что я больна, Марк. Ты приехал потому, что болен твой ребенок. Вот это действительно похоже на правду! Тебе негде остановиться, да? Денег на гостиницу нет? Вот бы и сказал сразу… А то — помочь, помочь… Я уж совсем было растерялась, все думаю — какое там помочь! Да, теперь мне все понятно. Она будто повеселела сразу, пришла в себя. И взяла ситуацию в свои руки, глядела на Марка победно. Хотела еще что-то сказать, но Марк перебил ее грустным и торопливым комментарием: — А я смотрю, вы ничуть не изменились, тетя… Жаль, правда… — Ой, вот не надо этого, Марк, не надо! — решительно выставила вперед пухлую ладонь Елена Максимовна. — Трудно признаться, что денег нет, да? Я ж говорю — хочешь по векселям получить! Хоть что-то! С паршивой овцы хоть шерсти клок, да? Хорошо, я готова… Я дам вам клок… То есть кров… Я и денег могу дать, Марк! Маруся чуть подняла брови, глянула на Елену Максимовну с насмешливым недоумением. Потом перевела взгляд на Марка, будто ждала от него толковых объяснений происходящему. — Ладно, тетя, мы пойдем, — улыбнулся навстречу Марусиному взгляду Марк. — Мне очень жаль, тетя. Выздоравливайте. Прощайте. Идем, Маруся. — Куда? Куда вы пойдете? — продолжила в той же уверенно насмешливой тональности Елена Максимовна. — Да, мы правда лучше в гостиницу. Спасибо, — поторопилась встать из кресла Маруся, увлекая за собой Танечку. — Куда? Разве я вас гоню? Постойте… — Марк! Останьтесь, пожалуйста! — громко проговорила Жанна, и голос ее был похож на отчаянный вскрик. — Пожалуйста, я вас очень прошу! Ну зачем вам в гостиницу, здесь очень много места, квартира такая большая! В холодильнике полно еды… Тем более завтра утром девочку в больницу везти. Отсюда совсем недалеко до кардиологического центра, рукой подать! Пятнадцать минут пешком! Пока она будет в больнице, вы здесь поживете. Пожалуйста, пожалуйста! Она смотрела на Марка умоляюще, потом перевела взгляд на Марусю, чуть не заплакала и снова повторила как заклинание: — Пожалуйста, пожалуйста… И добавила торопливо, боясь, что они ее не услышат: — Дело в том, что мама не может одна… И я не могу сейчас быть с мамой… Никак… Марк, пожалуйста! Всего несколько дней! Помоги! У меня жизнь решается, Марк! — Да замолчи, идиотка! — грозным окриком остановила ее Елена Максимовна и даже побагровела слегка, приподняв голову с подушки. — Ты хоть понимаешь, кого ты сейчас о помощи умоляешь? Хотя ты и впрямь, наверное, не понимаешь… Да он же ненавидит меня, глупая! Он же за сатисфакцией пришел! А ты подписываешь его на то, чтобы он горшки за мной таскал! Ну? Самой-то не смешно, нет? Жанна всхлипнула и мелко затряслась, прижимая кулаки ко рту. Марк внимательно посмотрел на Жанну, потом перевел взгляд на Елену Максимовну. После недолгой паузы улыбнулся, сказал спокойно: — Хорошо, мы останемся, Жанна. Можешь решать свои жизненные дела. Мы останемся, пока Танечка будет в больнице. И, повернувшись к Марусе с Танечкой, проговорил уже другим тоном, более дружелюбным: — Я надеюсь, вы не будете возражать, девочки? «Девочки» улыбнулись ему одинаковыми доверчивыми улыбками, он улыбнулся им в ответ. Вопрос был на этом решен. Жанна не могла поверить своему счастью. Шмыгнула носом, вороватым движением смахнула слезы со щек, проговорила быстро: — Тогда идемте, я вам все покажу… Устраивайтесь в любой комнате, где хотите! Да, надо телефонами не забыть обменяться! Если будут вопросы — я всегда на связи. Идемте, я все покажу, расскажу. — Погоди, Жанна! — окликнула Елена Максимовна сердито. — А меня что, не надо спросить? Я не хочу! Останься, Жанна! — Идемте, идемте… — настойчиво позвала Жанна, не обращая внимания на материнский окрик. Выйдя из спальни, Жанна плотно закрыла за собой дверь, тихо удивляясь своей решительности. Даже в обескураженное материнское лицо не глянула напоследок. Зато в прихожей, перед тем как выйти за дверь, вдруг замялась, глянула виновато на неожиданных гостей: — Марк… Маруся… Мне неловко, конечно, об этом просить, но… Надо будет судно маме приносить, когда попросит. А потом выносить. Я понимаю, чем вас нагрузила, но… Что же делать?.. Марк с Марусей смотрели с жалостью на движения ее нервных рук. Много лишних движений, много суетливости, много испуганного страдания в глазах. Она еще говорила что-то виноватое, что-то извинительное, но Марк перебил ее решительно: — Иди, Жанна. Ни о чем не беспокойся, я все сделаю. Это не страшно. Я все умею. — Да я сама все сделаю, что ты, — обернулась к Марку Маруся и улыбнулась так же, как давеча, с летящей из глаз доверчивой радостью. Марк принял ее улыбку, наклонился, слегка встряхнул за плечи, что, судя по всему, должно было означать — нет, что ты, я сам… Жанна тоже увидела этот жест. Веяло от него той самой любовью, которую не надо выслуживать хорошим поведением и унизительными уступками. Любовью обыкновенно-божественной, счастливо-бытовой и в себе уверенной. Жанна молча повернулась, шагнула за дверь, чувствуя внутри гулкую тишину и пристыженность. И страшную зависть к этим двоим. Но, выйдя из подъезда, быстро встряхнулась и, глянув на часы, почти бегом бросилась на автобусную остановку. Если бы успеть еще и в супермаркет заскочить, и прийти домой раньше Максима. Может, он до сих пор в пробке торчит? Максим зайдет домой, а она с ужином его встретит! Верная преданная подруга! Несмотря ни на какие обиды! Он должен поверить, в конце концов, какая она верная и преданная. * * * — …И потому я в полной растерянности, Макс! Не знаю, что делать! Представляешь, мама требует, чтобы я к ней переехала! Насовсем! Хорошо, обошлось на время, но как потом все будет? Ума не приложу… Как я буду решать эту проблему? Она сбросила нарезанные овощи с разделочной доски в салатницу, обернулась, ожидая реакции сидящего за кухонным столом Макса. Оказалось, он ее не слушал вовсе, смотрел в окно, за которым полоскались на ветру тополиные ветки с остатками мокрых листьев. Почувствовав ее взгляд, встряхнул головой, улыбнулся виновато: — Прости, задумался. Устал сегодня, день был тяжелый. Ты что-то спросила, да? — Не знаю, что с мамой делать, говорю. Надо что-то решать, она не сможет жить одна. — А брат что говорит? — Да что брат… Он и слушать не стал, сбежал сразу. Говорит, это ваши дела, женские. Да что с него взять! Он всегда был такой, классический неудачник. Правда, мама считала, что он страшно талантливый. Даже настояла на том, чтобы он в Литературный институт поступил, думала, будет большим писателем. — Ого… Какие крутые амбиции, надо же. И что? Написал братец хоть одну книгу? — Не знаю… Нет, по-моему. В основном рассказы писал. Хотя вроде бы покушался, были у него какие-то большие рукописи, мама говорила, что они вполне достойны издания. — А она что, литературный редактор по совместительству? — Нет, но… Она самое живое участие принимала в процессе, понимаешь? И на Юлика все время давила, чтобы сидел, писал. А нас с папой заставляла на цыпочках по квартире ходить, чтобы творческую тишину не нарушали. — Ну, ваша мама вообще с большим приветом тетенька, я смотрю. Тебя в балетное училище отправила, которое тебе пригодилось, как отставной козе барабан, из брата литературные таланты выдавливала, как зубную пасту из тюбика. Но книги-то хоть издали в конце концов? — Нет, не получилось. Юлик ходил по издательствам, но нигде не взяли. А один раз ему вообще очень грубо ответили — если, мол, у вас есть возможность не писать, то лучше не пишите. — Но возможности не писать у него как раз не было, я правильно понял? Мама писать заставляла, стояла с дубиной за спиной? — Ну да, примерно так было. А еще она во всякие инстанции жалобы написала о том, как губят молодые таланты. И в этих жалобах все издательства перечислила, где у Юлика рукописи не брали. С тех пор от него вообще издатели шарахаться начали, как от чумного. — Атас… Я умираю от вашей семейки, честное слово. — Я тоже умираю, Макс. Но я не хочу умирать, я жить хочу. И маму в такой ситуации не бросишь… Что делать, ума не приложу! Вот что делать, а? — Ну, не знаю… Подстройся как-то, выбери время, забегай к ней после работы. — Забегать один раз — это мало. Надо хотя бы три раза в день, утром, днем и вечером. Но я не смогу… Тем более надо ехать на другой конец города. И с работой сейчас очень трудно, кому я нужна с балетным училищем за спиной? Если с этой работы уйду, потом никуда уже не устроюсь. — А если сиделку нанять? Многие же нанимают? — Ой, что ты, это очень дорого, у меня и денег таких нет. Откуда… Чем тебе салат заправить, маслом или сметаной? — Да все равно… Нет, я бы тебе, конечно, помог, и денег бы дал, но сейчас такая ситуация, сама понимаешь. Я же кредит за машину плачу. — Да что ты, Макс! Я ж не к тому… Я просто советуюсь с тобой. Но все равно придется что-то придумывать, только ума не приложу, что. Ладно, пока Марк с ней побудет, это еще повезло, что он согласился. — Марк? Кто такой Марк? — Максюш, я же тебе про него сразу сказала! — Извини, я не слышал, наверное. Задумался. День такой тяжелый был на работе… Еще и погода эта дурацкая… И в пробке почти два часа простоял… Голодный как зверь. — Ой, прости! Ты и впрямь голодный, а я пристаю со своими проблемами! Все, все! Салат готов, картошка сварилась, котлеты горячие! Все, ешь давай! Потом поговорим. Утолив первый голод, он переспросил без особого интереса: — И кто же такой Марк, откуда он взялся? Ты никогда про него не рассказывала.