— Разве этот сертификат для вас не кость в горле? — продолжал Камиль. — Париж стоит мессы, — заметил д’Антон. — Вот поэтому мэтр Бийо-Варенн довольствуется своим нынешним скромным положением. Он мог бы стать королевским советником, но не может заставить себя поступиться принципами. Он ненавидит попов, не правда ли? — Правда, — сказал Бийо. — И раз уж мы занялись цитированием, процитирую специально для вас: «Я хотел бы, и это последнее и самое горячее из моих желаний, чтобы последнего короля задушили кишками последнего священника». Возникла короткая пауза. Камиль разглядывал Бийо. Он терпеть его не мог, с трудом выносил его присутствие в комнате. При виде Бийо по коже бежали мурашки, а в душе поднимались необъяснимые мрачные предчувствия. Однако ему приходилось бывать с ним в одной комнате. Приходилось искать общества людей, которых он не выносил, приходилось себя заставлять. Порой Камиль смотрел на некоторых, и ему казалось, что он знает их с рождения, словно они его родственники. — Как поживает ваш антиправительственный памфлет? — спросил он Бийо. — Еще не нашли издателя? Д’Антон поднял глаза от бумаг: — Зачем вы тратите время на написание того, что никогда не будет опубликовано, Бийо? Я не дразнюсь — просто хочу знать. Лицо Бийо пошло пятнами. — Потому что я не иду на компромиссы, — ответил он. — Бога ради, не лучше ли… нет, довольно, мы уже не раз это обсуждали. Возможно, вам тоже следует писать памфлеты, Камиль. Оставьте поэзию — попробуйте прозу. — Его памфлет называется «Последний удар по предрассудкам и суеверию», — сказал Камиль. — Непохоже, чтобы он был последним. Судя по всему, памфлет ждет такой же успех, как те унылые пьесы, которые он сочиняет. — В тот день, когда вы… — начал Бийо. Д’Антон прервал его: — Не шумите. — Он передал бумагу Бийо. — Что это за чушь? — Вы намерены учить меня моему ремеслу, мэтр д’Антон? — Почему бы нет, раз вы в нем не смыслите? — Он отложил бумаги. — Как поживает кузина Роз-Флер? Нет, не отвечайте, я сыт этим по горло. Он поднес ладонь к подбородку. — Тяжело дается респектабельность? — спросил его Камиль. — Это и впрямь так изматывает? — Меня тошнит от вашего позерства, мэтр Демулен, — сказал Бийо. — А меня от вас, упырь несчастный. Должно быть какое-нибудь другое применение вашим талантам, раз уж адвоката из вас не вышло. Стенать в склепах. Плясать на могилах. Камиль вышел из конторы. — Найдется ли его талантам применение? — спросил Жюль Паре. — Мы слишком воспитанны, чтобы строить догадки. В Варьете швейцар заявил Камилю: — Вы опоздали. Камиль не понял. В кассе двое мужчин спорили о политике, один из них поносил аристократию на чем свет стоит. Это был маленький, плотный мужчина, о таких говорят, что у них тело без костей, — из тех, что в обычные времена яростно отстаивают существующий порядок вещей. — Эбер, Эбер, — сокрушался его оппонент, — помяните мое слово, когда-нибудь вас повесят. Такое ощущение, подумал Камиль, что в наши дни подстрекательство к бунту разлито в воздухе. — Поспешите, — сказал ему швейцар. — Он не в духе. Будет на вас кричать. Внутри театра висел зловещий полумрак. Несколько безутешных исполнителей подпрыгивали на месте, пытаясь согреться. Филипп Фабр д’Эглантин стоял между сценой и певицей, которую только что прослушал. — Вам следует отдохнуть, Анна, — сказал он. — Простите, душка, но это никуда не годится. Что вы сделали со своим горлом? Курили трубку? Девушка сложила руки на груди и, кажется, была готова разреветься. — Возьмите меня в хор, Фабр, — взмолилась она. — Ну пожалуйста. — Мне жаль, но я не могу. Такое ощущение, что вы не поете, а кричите из горящего дома. — Ничего вам не жаль. Скотина. Камиль подошел к Фабру и проговорил прямо ему в ухо: — Вы когда-нибудь были женаты? Фабр подскочил на месте и обернулся. — Что? Ни разу. — Ни разу. — Камиль был впечатлен. — Ну, не то чтобы… — Я не собираюсь вас шантажировать. — Ну ладно, ладно. Допустим, я женат. Она… гастролирует. Подождете меня еще полчаса? Я скоро закончу. Ненавижу эту поденщину, Камиль. Она недостойна моего гения. Я прозябаю, трачу время впустую. — Он взмахнул рукой в направлении сцены, танцоров и хмурого антрепренера в ложе. — Чем я все это заслужил? — Сегодня с утра все в дурном настроении. У вас в кассе спорят о составе Генеральных штатов. — А, Рене Эбер. Какой был огнеглотатель! Злится, что теперь его жребий — заведовать театральными билетами. — Утром я видел Бийо. Он тоже был раздражен. — Никогда не упоминайте при мне этого мерзавца. Задумал отнять хлеб у литераторов! Занимался бы своим делом и не лез в чужую епархию. Вот вы, Камиль, другое дело, — добавил Фабр добродушно. — Я бы не возражал, если бы вы написали пьесу, все равно адвокат из вас никакой. Камиль, дорогой, давайте посвятим наши дни какому-нибудь совместному замыслу! — Полагаю, мне придется посвятить свои дни жестокой и кровавой революционной борьбе. Чему-то такому, что глубоко оскорбит моего отца. — Я не заглядывал так далеко вперед, я думал о выгоде, — с упреком заметил Фабр. Камиль ушел в темноту зала и стал смотреть, как Фабр выходит из себя. Певица рухнула в кресло неподалеку. Опустив голову, она принялась вращать подбородком, чтобы расслабить шейные мышцы, затем запахнулась в шелковую шаль с оборкой, хранящую следы былой роскоши. Вид у нее был взъерошенный и слегка потрепанный, под стать шали, и она явно была не в духе. Певица окинула взглядом Камиля: — Мы знакомы? В ответ он молча смотрел на нее. Лет двадцать семь, хрупкая, темно-каштановые волосы, курносый нос. Она была довольно хорошенькой, однако черты лица казались смазанными, словно ее долго били по голове, потом починили, но не до конца. Певица повторила свой вопрос. — Я восхищен прямизной вашего подхода, — сказал ей Камиль. Она улыбнулась. Нежный податливый рот. Она принялась массировать горло. — Я правда подумала, что мы знакомы. — Я сам этому удивляюсь. В последнее время мне кажется, что я знаю в Париже всех. Это похоже на галлюцинацию. — Вы знаете Фабра. Не могли бы вы мне помочь? Замолвить словечко, привести его в хорошее расположение духа? — Она покачала головой. — Нет, забудьте. Он прав, голос пропал. Я училась в Англии, вы можете в это поверить? Мечтала о славе. Не представляю, чем мне теперь заняться. — А как вы справлялись раньше? Чем занимались, помимо пения? — Спала с маркизом. — А что мешает продолжить? — Даже не знаю. У меня впечатление, что маркизы нынче не при деньгах, да и я не хочу разбрасываться. Впрочем, главное не сидеть на месте. Отправлюсь в Геную, когда-то у меня был там ангажемент. Ему нравился ее голос, заграничный акцент, хотелось ее разговорить. — Откуда вы родом? — Из-под Льежа. Мне пришлось побродить по свету. — Певица положила щеку на руку. — Меня зовут Анна Теруань. — Она закрыла глаза. — Господи, как я устала. — Анна повела худенькими плечиками под шалью, словно пыталась стряхнуть тяжесть этого мира. Клод был дома на улице Конде. — Я удивлен вашему приходу. — Впрочем, удивленным он не выглядел. — Вы уже получили ответ. Другого не будет. И не надейтесь. — Думаете, вы бессмертны? — спросил Камиль, который приготовился к драке. — Не могу поверить, что вы мне угрожаете, — заметил Клод.