— Почему вы хотите воевать с Австрией и Англией, когда наш враг у нас под носом? — Там? — Движением головы Верньо указал в сторону королевских апартаментов Тюильри. — Там и со всех сторон. — С нашими друзьями в министерстве нам нечего их опасаться, — сказал Петион. — Дайте мне пройти. — И Робеспьер протиснулся мимо. — Он становится патологически подозрительным, — заметил Петион. — Когда-то мы были друзьями. Говоря без обиняков, я опасаюсь за его вменяемость. — У него есть сторонники, — заметил Верньо. Бриссо последовал за Робеспьером, на ходу беря его под руку. Верньо смотрел им вслед. — Вцепился, как пес, — заметил он. — Что? — не расслышал Петион. Бриссо не отставал: — Робеспьер, речь идет о министерстве — мы предлагаем вам пост. Робеспьер отпрянул, выдернул рукав. — Мне не нужен пост, — произнес он хмуро. — Нет такого поста, который мне подошел бы. — Четвертый этаж? — спросил Дюмурье. — Он так бедствует, этот Ролан, что живет на четвертом? — Жить в Париже недешево, — ответил Бриссо, защищаясь. Он тяжело дышал. — А знаете что, — сказал Дюмурье раздраженно, — вам не обязательно бежать, раз уж вы за мной не поспеваете. Лучше я вас подожду, не имею желания заходить один. Так вы уверены? — Он опытный администратор… — Бриссо перевел дух, — отличный послужной список, превосходный здравый смысл, и жена — женщина незаурядных талантов, безусловно разделяющая наши цели. — Кажется, я понял, — сказал Дюмурье. Он сомневался, что их цели совпадают. Манон сама открыла дверь. Она выглядела слегка растрепанной и очень, очень усталой. Генерал Дюмурье с преувеличенной старорежимной галантностью поцеловал ей руку. — Мсье дома? — спросил он. — Он только что заснул. — Полагаю, вы можете изложить ваше предложение мадам, — сказал Бриссо. — А я полагаю, что нет, — пробурчал Дюмурье и обернулся к хозяйке. — Будьте добры разбудить его. У нас есть предложение, которое может его заинтересовать. — Он оглядел прихожую. — И оно означает, что вы переезжаете. Возможно, дорогая, вам пора заняться упаковкой фарфора? — Не может быть, — сказала Манон. Она выглядела очень молодой и тщетно пыталась сдержать слезы. — Ты меня дразнишь. Разве такое возможно? На сероватом лице ее мужа отразилось легкое недоумение. — Едва ли мсье Бриссо станет шутить, когда речь идет о формировании правительства, дорогая. Король предлагает Министерство внутренних дел. Мы… я… принял предложение. Верньо спал в доме номер пять на Вандомской площади, в апартаментах мадам Доден, но кто-то же должен был покинуть постель ради Дантона. То, что Верньо знал о Дантоне, заставляло его против воли проникнуться к нему восхищением, однако у Дантона был серьезный недостаток — он слишком много работал. — Почему Ролан? — спросил Дантон. — Потому что больше никого не нашлось, — вяло ответил Верньо. Он устал от бесконечных расспросов о Ролане. — Потому что он покладист и благоразумен. А кого бы вы хотели? Марата? — Роланы называют себя республиканцами. Полагаю, вы такой же. Верньо невозмутимо кивнул. Дантон изучал его. Почти сорок, роста и ширины плеч для внушительности маловато. На бледном массивном лице виднелись мелкие оспинки, крупный нос более или менее сочетался с маленькими, глубоко посаженными глазками, в то время как остальные черты лица как будто принадлежали другому человеку. Верньо был совершенно незаметен в толпе, но на трибуне Национального собрания или в якобинском клубе, когда все замирали, а зрители на галереях вытягивали шею, он преображался. На трибуне Верньо становился неотразим, а его мягкий голос изящно сочетался с ладной фигурой. Горделивая осанка наводила на мысль об аристократическом происхождении, в карих глазах горел огонь. «Обратите внимание, — говорил Камиль, — это огонь себялюбия». — Хотелось бы видеть на этом месте человека, который смыслит в том, чем намерен заняться, — мягко заметил Дантон. Из друзей Бриссо этот самый приятный, подумал он. Вы мне нравитесь, Верньо, но вы ленивы. — Республиканец в министерстве… — начал он. — …необязательно республиканский министр, — закончил Верньо. — Впрочем, посмотрим. Он небрежно листал газеты на столе. Дантон полагал, что таким способом он демонстрирует легкое презрение к собеседнику. — Вам следует посетить их, Дантон, если вы намерены преуспеть в жизни. Выразить восхищение мадам. — Заметив выражение на лице Дантона, он прыснул. — Начинаете понимать, в какой переплет угодили за компанию с Робеспьером? Ему стоило бы смириться с войной. Его популярность никогда не была такой низкой. — Дело не в популярности. — Не для Робеспьера, согласен. Но вы, Дантон, куда стремитесь вы? — Вверх. Верньо, не хотите рискнуть вместе с нами? — С нами? Дантон начал говорить, запнулся, впервые осознав, что едва ли знакомством с его друзьями стоит гордиться. — Эро де Сешель, — промолвил он после паузы. Верньо поднял тяжелую бровь. — Вас всего двое? А куда подевались мсье Камиль и Фабр д’Эглантин? А мсье Лежандр? Забивает скот? Смею заметить, все эти люди полезны вам, но я не стремлюсь оказаться в их числе. Я выступаю за войну, поэтому сижу с теми, кто придерживается таких же взглядов. Однако я не называю себя бриссотинцем, что бы это ни значило. Я сам по себе. — Хотелось бы мне, чтобы все мы могли сказать о себе так же, — ответил Дантон. — Но отныне это невозможно. Однажды в конце марта Камиль проснулся, одержимый одной мыслью. Он беседовал с военными — среди которых был генерал Дийон, — и они рассуждали, что, если войны не избежать, стоит ли противопоставлять себя веяниям времени и общественному мнению? Чем стоять на пути у неизбежного, не лучше ли встать во главе? Он разбудил жену и изложил ей свои мысли. — Меня тошнит, — сказала Люсиль. В половине седьмого Камиль мерил шагами гостиную в доме Дантона. Дантон обозвал его болваном. — Но почему я должен вечно с вами соглашаться? Мне не дозволено мыслить самостоятельно? Или мне дано мыслить только в тех пределах, которые установите вы? — Ступайте прочь, — сказал Дантон. — Я вам не отец. — Что это значит? — Это значит, что вы ведете себя как пятнадцатилетний, нарываетесь на ссору, так почему бы вам не навестить домашних и не поссориться с отцом? Иначе неизбежны политические последствия. — Я напишу… — Ничего вы не напишете. Вы испытываете мое терпение. Ступайте прочь, пока я не сделал из вас первого в истории мученика-бриссотинца. Или идите к Робеспьеру, может быть, там вы встретите более теплый прием. Робеспьер хворал. Весенняя сырость не шла на пользу его легким, а желудок отказывался принимать пищу. — Значит, вы отрекаетесь от ваших друзей, — промолвил он с присвистом. — Какое отношение это имеет к нашей дружбе? — высокомерно спросил Камиль. Робеспьер отвел глаза. — Вы напоминаете мне… как там звали того английского короля? — Георг, — огрызнулся Робеспьер. — Нет, Канут.