* * * Пролог Листая страницы памяти в поисках точки отсчета, приведшей к катастрофе, я неизменно останавливаюсь на конце декабря 2008 года. Мы с пятилетним Огоньком бесцельно шагаем вдоль берега моря – и волны перекатывают у нас под ногами камешки с тихим звуком «ш-ш-ш-шу». Зимний пляж превратился в пустыню, протянувшуюся на многие километры от Севастополя до Евпатории, лишь чайки кружат над обглоданными прибоем глыбами песчаника. Невидимое солнце скользит за облачной поволокой, и сырой, пробирающий до костей бриз гоняет над черными горбами волн призрачную тень тумана. На губах привкус соли. Я смотрю на горизонт – туда, где исполинская скала рухнула когда-то в воду, словно павший в битве атлант, и застыла фантастическим изломанным силуэтом. Тысячи лет волны пытаются растащить ее на куски, оплетают канатами водорослей базальтовые мышцы мертвого великана, крутят пенные водовороты. Тщетно. Огонек тянет меня за палец: – Папа, почему в кино всегда снег на Новый год – а у нас нет? – Потому что мы живем на юге. У нас снег выпадает редко и сразу тает. – Превращается в воду? – Да. Снег – это замерзшие капельки воды. Очень красивые. – А юг – это Крым? – Юг – это место, где всегда тепло. Сын недоверчиво косится на меня, кутаясь в куртку. Я прячу усмешку – в Москве сегодня минус двадцать пять, а в нашем пляжном захолустье весь декабрь температура не опускалась ниже нуля. – Папа, ты видел снег? – Конечно. Раньше мы с мамой жили на севере, где зимой полно снега. – А снеговика лепили? Как Кевин в «Один дома»? – Спрашиваешь. Огонек пыхтит мечтательно: – Было бы здорово скатать снеговика! Я обнадеживаю его: – Когда-нибудь съездим в Москву к бабушке и дедушке. Там этого снега… Но сам понимаю – мы не поедем. Даже приближаться к столице – слишком большой риск. Пресветлый Гесер не простил моей жене Нелли кражу ценного артефакта, и приказ об ее аресте все еще в силе. В памяти проносятся образы прошлого: лица погибших друзей из Тайного Дозора, грандиозный шабаш в «Лужниках» на Вальпургиеву ночь 1998 года, глумливая ухмылка Темного мага Дориана на заляпанных кровью губах – пока он жив, моя семья не может чувствовать себя в безопасности. Жесткое, словно высеченное из камня, лицо моего бывшего начальника, Скифа, с черной повязкой на выбитом глазу. Изредка я приезжаю в столицу, и каждый раз он ищет встречи со мной, но на вопросы о моей жизни в Крыму я отвечаю уклончиво. Тайный Дозор мы не поминаем. Конечно, ведь Тайных Дозоров больше нет. Или Гесер хочет, чтобы все так считали. Ш-ш-ш-шу… ш-ш-ш-шу… – вкрадчиво шепчет прибой. – Мама! – Огонек бросает мою руку и бежит прочь от берега тонкой тропкой вверх по расщелине. Края обрыва нависают над тропой с двух сторон, как бастионы двух вознесшихся к небу крепостей: одна из светлого песчаника, вторая из темного камня, – на их фоне фигурка сына кажется маленькой и беззащитной. Я иду следом. Высоко на краю обрыва замер тонкий силуэт. Нелли зябко обхватила себя за плечи и напряженно смотрит вдаль, ощупывая взглядом туманную пелену над морем. Соленый ветер запутался в ее длинных, белых как лен волосах. – Что-то случилось? – спрашиваю тихо. – Ничего, Матвей, – так же тихо отвечает Нелли, но в голосе ее нет уверенности, – ровным счетом ничего. Стоя рядом с нею, я долго вглядываюсь в серое мельтешение Сумрака над морем, и сомнения начинают одолевать меня. Что-то виднеется вдали, среди волн… может быть, то северный ветер пригнал синие льдины от далеких берегов… или хищные птицы дерутся в тумане над трупом дельфина… Или это только обман зрения. Ш-ш-ш-шу… ш-ш-ш-шу… Между моих лопаток быстро скатывается холодная капля пота. – До вешних зорь почил сей брег унылый, – говорю я, чтобы разрушить молчание, – лишь глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах. – Аминь, – Нелли кивает, стряхивая наваждение, – пойдем и мы спрячемся до весны… Ну, что? Здесь кто-нибудь хочет пиццу с грибами и сыром? – Я хочу! – кричит Огонек. – Папа, а что такое брег? Мы шагаем к нашему дому с зеленой черепичной крышей, и сын со смехом повисает между нами, вцепившись в наши руки. Вскоре мы едем в Севастополь и гуляем по набережной. Людей много: выходной день, солнечная погода. Огонек носится за голубями, ест сахарную вату и перебегает от одной сувенирной лавчонки к другой, с восхищением разглядывая игрушки. В тихой Каче жизнь скучновата, и редкие вылазки в город для него – праздники. Мы с Нелли на минуту задерживаемся у кафе, изучая меню, – и вдруг я замечаю, как лицо жены стремительно бледнеет. Я оборачиваюсь, готовый ко всему. Огонек живо обсуждает что-то со смуглым костлявым мальчишкой лет семи. Они обмениваются игрушечными пистолетами, и новый знакомый показывает нашему сыну, как крепится к стволу оптический прицел. Аура мальчишки – густо-серая, с черной окантовкой. Темный! – Ты приехал отдыхать или здесь живешь? – спрашивает он. – Я живу… – начинает Огонек, но в этот момент Нелли подхватывает его на руки, словно грудничка, и почти бегом уносит прочь. Темный мальчишка с изумлением смотрит вслед. «Возможно, это ничего и не значит, – думаю я. – Он признал в Огоньке будущего Иного и, естественно, потянулся к нему. Свет и Тьма! Да они же просто маленькие мальчишки с пластмассовыми пистолетиками…» Но вся наша жизнь теперь становится другой. Мы не забыли пророчество. Рано или поздно мы с Нелли столкнемся с чем-то поистине ужасным – из-за того, что полюбили друг друга. И никуда не уйти от предположения, что это может быть связано с нашим сыном. Мрачное прошлое снова коснулось нас ледяным дыханием. Пусть наш дом надежно защищен – но на любой магический барьер найдется магический таран. Я держу один пистолет в прихожей, в сейфе, второй – в ящике у изголовья кровати в спальне. Нелли по утрам выполняет упражнения с катаной… но мы оба знаем: враг любит нападать большими силами – а у нас лишь два клинка и три ствола. Вечером тридцать первого декабря я прошу Огонька выйти с закрытыми глазами на крыльцо. Когда он открывает глаза – вскрикивает от радости. Наш двор, ветви абрикосовых деревьев и крыши соседних домов покрыты пушистым белым снегом. Косматые снежинки, кружась, падают с неба, и Огонек ловит их ртом, с изумлением разглядывает мельчайшие льдистые узоры на рукаве куртки. Слепив снеговика, мы возвращаемся домой – счастливые и мокрые. – Не делай так больше, – шепчет Нелли, – во всем Крыму ни снежинки, а нас завалило. Даже дураку ясно, что здесь магия. – Мало ли колдунов в Крыму, – возражаю я, – уже нельзя ребенка порадовать снегом в новогоднюю ночь? – Пожалуйста, не надо, Матвей. Мне страшно. Я молча качаю головой. Что же нам теперь, вообще отказаться от магии? Мы и так ее используем нечасто. Вылечить заклятьем насморк, склеить разбитую чашку… а еще я порой навешиваю над женой «сферу невнимания»: когда Нелли выходит в купальнике на пляж, мужчины вокруг становятся назойливо общительными. Вот и все колдовство, что мы позволяем себе. Немного не дотерпев до курантов и речи президента по телевизору, Огонек засыпает за столом, и я уношу его в кроватку. Мы допиваем шампанское и отправляемся в спальню. Занимаемся любовью, а после долго шепчемся в темноте, перебирая воспоминания, словно выцветшие фотографии. Еще один год ушел в прошлое. Неподалеку все так же мерно вздыхает море (ш-ш-ш-шу), но грохот волн стал громче – к полуночи усилился ветер. Штормовые порывы проносятся над длинным изломанным берегом, вздымая песчаные смерчи, срывая с обрыва камни и бросая их в соленую пучину. Но в нашем доме – сонный покой и тепло. Я понемногу соскальзываю в дрему… …и слышу тихий звук из комнаты сына. Стук в окно. Он повторяется – тревожный, настойчивый, четкий. Тук-тук-тук. Нелли уже стоит в коридоре – по голым плечам рассыпались светлые волосы, – и катана в ее руке сверкает лунным серебром. Я достаю пистолет. Мы неслышными тенями вплываем в комнату Огонька. Он спит, разметавшись в кроватке. В Сумраке переливчатым теплым светом сияет над ним аура – очень редкая радужная аура будущего Иного с несформированной судьбой. А за двойным стеклом, на подоконнике, примостился огромный ворон. Он пристально смотрит на нас черным лукавым глазом, и я вижу в нем насмешку. В печной трубе злобным воем заходится ветер, обещая беспокойную ночь всем, кто сейчас в море. Ворон снова стучит клювом по доске, а затем тяжело взмахивает крыльями и растворяется в бескрайнем облаке мрака над закипающей штормом пучиной. – Это просто птица, – говорю я Нелли, – всего лишь птица. Но мы оба знаем, что это не так. Часть 1 Попытка к бегству