Огонек увидел землю с большой высоты. Он словно летел на самолете, прильнув к иллюминатору. Белый мячик солнца скользил за клочьями облаков, оставляя на серо-зеленой шкуре земли бледные пятна. Появилась вода, много воды – серо-голубая, бирюзовая, подернутая рябью. Конечно, это никакая не рябь, это волны на море, и довольно высокие, с горками пены. Там, внизу, шквалистый ветер. Вытянутая полоска суши кончилась, мелькнул неширокий пролив с цветными скорлупками кораблей, и вновь встала из волн земля, холмистая и рыжая, опаленная южным солнцем… «Это же Крым», – понял Огонек. Он узнал очертания берегов. В Крыму он прожил всю жизнь! Сердце мальчика забилось быстрее. Изображение наплывало, увеличивалось – магический глаз парил над побережьем, и волны бились о скалы, появились первые горы, еще невысокие, они становились все круче – горы походили на спины окаменевших драконов. И вот парящее око преодолело очередной перевал, и взору зрителей предстали широкая долина, город и бухта полукругом меж горами. На самой высокой из гор располагалась древняя крепость с зубчатыми башнями. – Столп отчуждения, – сказал Скиф, – они ждут нас. – Верно, – подтвердил Артем, – и я должен немедленно известить об этом Европейское бюро Инквизиции… но я сообщу им кое-что другое. Теперь и Огонек видел его. Исполинский призрачный зонтик на тонкой ножке вырастал из центра города и превращал индиговое небо над ним в грязное стекло. В глубине изображения клубилась Тьма. За стенами крепости двигалось что-то огромное, неразличимое в густом тумане. – Это – город Судак. Наверху, под самой высокой из башен – она называется Дозорная, – ход, высеченный внутри скалы, – рассказывал Инквизитор. – Там, за золотыми воротами, в тайном чертоге, скрыто Сердце Сумрака. После ареста Жака де Моле его друзья увезли это сокровище из Франции в самую дальнюю из тайных баз тамплиеров, которой владели венецианцы, а позже генуэзцы. Ее местонахождение открыл Завулон в конце прошлого века и приложил немало сил к тому, чтобы проникнуть за золотые врата. Безрезультатно. Войти туда можешь только ты, Ярослав. Об этом обстоятельстве стало известно лишь несколько лет назад – иначе охота за потомками де Моле началась бы еще в девяностые годы. Кто-то из Высших Инквизиторов сдал информацию главам Дозоров. Легенды о наследстве тамплиеров ходили давно, но о потомках Великого магистра долгое время никто не знал. Изображение в волшебном шаре стремительно затягивала ночная мгла. – Надо ли говорить, – продолжал Артем, – что Темные хорошо стерегут и крепость, и пути на полуостров. С востока он отделен от материка узким проливом, который можно преодолеть на пароме или на катере. С севера путь к нему лежит по узким перешейкам, и даже дальние подходы охраняются. Прорываться с боем нет смысла, мы не выстоим. – Скиф может бросить портал, – предложила Нелли. – Я тоже могу и уже пробовал, – ответил Локшин, – но этот путь закрыт. Вдоль границ полуострова стоит барьер. – Нужно ли нам спешить туда? – проговорил Скиф задумчиво. – Нужно, – немедленно ответил Огонек. – Понимаю тебя, Скиф, – кивнул Артем. – Сохранить статус-кво – разумное решение. Для этого лучше снова спрятать мальчика с родителями на краю земли, и пусть Темные стерегут вход в чертог тамплиеров и дальше. Но Ярославу теперь нельзя останавливаться. После его инициации артефакт услышал и призвал своего хозяина. – Если я не пойду туда – то умру? – спросил Огонек. – Этого я не знаю. Но если да, то случится непоправимое: род де Моле пресечется. Вход в Золотой Чертог закроется навечно. Сердце Сумрака станет бесполезным куском камня. – Разве Нелли тогда не станет последним потомком магистра? – Нет. Она уже была наследником. Заклятье не обращается два раза на одного и того же Иного. Впрочем, если у нее будет еще один ребенок – он унаследует это право. И все повторится вновь. * * * РСФСР, Донская область Май 1922 года – Товарищ милиционер, а далеко ли едете, например? Долговязый мужчина в истрепанном пиджаке и круглых очках почти бегом ковылял за телегой по сельской дороге. На красном от жары лице его было написано полное отчаяние и одновременно почтение к представителю власти. – В Ермаковскую, – добродушно ответил Близнюк, – по дороге, что ль? – Мне в Апанасовку бы. – Садись. Возница – седобородый однорукий казак в фуражке – с недоверием покосился на пришельца, но смолчал. Краснолицый с ходу запрыгнул на задок и упал в колючее сено, со смущенной улыбкой подхватив съехавшие очки. Рядом с милиционером сидела, покачиваясь на ходу, тоненькая девочка лет пяти. Она посмотрела сквозь нового пассажира – будто тот был пустым местом. Белые, как цветы подснежника, волосы ее рассыпались по плечам; девочка куталась в кожаную куртку со звездами, принадлежавшую Близнюку, словно ей было холодно и неуютно в этот жаркий день, а из-под края куртки виднелись черные от пыли маленькие ноги и мятый подол ночной рубашки. – Дождь к вечеру будет, например, – весело начал попутчик. Как представитель сельской интеллигенции, к тому же облагодетельствованный транспортом, он чувствовал себя ответственным за моральный дух в телеге. – Дождь – это хорошо, – обмахиваясь, зевнул Близнюк. Пегая лошадь неторопливо шла вдоль бескрайнего распаханного поля, увлекая за собой повозку. В солнечных лучах носились стрижи; сквозь стук копыт и деревянное поскрипывание колес слышалось их быстрое стрекотанье. – Далече добираться, – краснолицый утер пот, – да все по горкам и оврагам. Благодарствую за помощь, товарищи. – В Апанасовку – по делам, что ль? – спросил милиционер, поглаживая седой ус. – А по вопросу продналога, – охотно объяснил краснолицый и показал папку с бумагами. Возница, услышав это, демонстративно сплюнул в придорожные лопухи. Налоговый человек сделал вид, что не заметил. – Ути-ути, – обратился он к девочке, – это откуда ж такая красотуля с милицией едет, например? Девочка отвернулась. – Из города домой конвоирую, – рассказал Близнюк, – уже который раз убегает. В Ермаковской у нее всю семью бандиты прошлым летом убили, хату спалили, только дядька увечный остался. Живет у старосты тамошнего, Василия. – Ах ты, взысканница. Как до города-то добралась? – Ночью уходит, пока все спят. Ничего не помнит. Идет всегда в одну сторону. – Так запирать надо! – Запирают, но всегда разве уследишь? О прошлом годе каждую ночь бродила во сне, теперь все реже. Уж думали, оправилась, а вишь, сегодня – опять. Нелюшка, ты когда угомонишься-то? – спросил милиционер со вздохом. – Это мать ее мертвая зовет к себе, – глухо проговорил возница и ударил лошадь поводьями. Разговор оборвался. Лошадка взобралась на холм, тяжело вздохнула и побежала вниз, к дремлющей под тонкими тополями станице. – На далеких золотых берегах, у синего моря, – проговорила вдруг Нелли, задумчиво глядя на подернутый дымкой горизонт, – там, где встречаются ветра со всех концов земли; где в теплом ночном небе звезды, как крупный жемчуг. На высокой горе над вечным прибоем, где плачут белокрылые чайки над старой крепостью… там угомонюсь. Близнюк неуверенно рассмеялся и осекся. Краснолицый смотрел на девочку, широко раскрыв рот. – А дождя нынче не будет, – сказала ему Нелли, – это вы наврали, дядечка. * * * Воронежская область 26 сентября 2015, 12:44 Зуд смартфона вырвал Артема из тяжелых размышлений. Он взглянул на дисплей и побледнел, будто увидел мертвеца. Скиф, шептавшийся о чем-то с Нелли неподалеку, заметил это и посматривал на Инквизитора своим единственным глазом. Он знает. Каким-то образом знает. Локшин на негнущихся ногах отошел в сторону – чтобы никто не помешал ему слушать голос Валентины. – Я не сплю? Это действительно ты? – Артем… Она помолчала, словно собираясь с духом. Он ждал – как ждут рассвета после долгой ночи. – Я, – проронила Валентина, – решила позвонить тебе… – Что ж, я рад. Девушка вздохнула: – Ты должен понять меня. Я не могла реагировать иначе на то, что ты делал и говорил. – Должен понять – и пойму. – Девушке не пристало звонить самой и говорить подобные вещи, но я… я все еще думаю о тебе. Возможно, я была… слишком строга. Никогда в своей жизни он не слышал ничего слаще этих слов.