Мальчик опустил голову: – Прощаю. Я… что-то почувствовал. Как будто стало холодно и пусто. Ты тоже? Она кивнула: – Это война, знаешь ли. На ней погибают время от времени. – Да, ты говорила. – Он, казалось, окаменел. – Темные и Светлые просто пришли помериться силой. – Вот, померились… остались только мы да Линка. Локшина можно не считать. – Прости, что не верил тебе. Прости, что слушал Артема. Теперь я понимаю, какой он дурак. – Прощаю. На пороге Золотого Чертога мать и сын обняли друг друга. …Три дня назад, на рассвете после переправы через пролив, Ярик сидел с отцом у костра среди холмов на окраине Керчи, охраняя спящий лагерь. «В дозоре, – подумал мальчик. – Мы в дозоре – защищаем сон наших друзей». – Пап. – М-м?.. – Почему вы с мамой Светлые? Матвей долго молчал, глядя на игру языков пламени. – Можно вывести разные теории, анализируя наше прошлое, – но в основе все равно найдем случай. – То есть вы могли бы быть Темными? – Конечно. Хотя насчет мамы я не уверен. – И я мог бы быть Темным? – Человек рождается изначально чистым, как белый лист. Затем в его душе начинают бороться Свет и Тьма. – Добро и зло? – Не совсем так… Понимаешь, встречаются и довольно добрые Темные, и более-менее коварные, обозленные на кого-нибудь Светлые. Не бывает абсолютного добра и зла; это относительные понятия. А Свет и Тьма – проще. Это Изначальные Силы, стихии. – А Светлый Иной может стать Темным? – подумав, спросил Огонек. – В очень редких, исключительных случаях. Но гораздо проще добрый человек может озлиться – и наоборот. Улавливаешь? – Уже понятней. – Хочешь есть? Я могу попробовать сварить кашу. – Давай лучше еще кофе. Матвей достал термос и чашки. В теплеющем небе над оврагом посвистывали какие-то летучие существа, приветствуя встающее из-за гор солнце. – Пап. – М-м?.. – А почему Светлому трудно стать Темным и наоборот? – Зачем тебе? – Ну, так. Интересно. – Когда ты впервые входишь в Сумрак, твоя суть меняется. Из нейтрального ты становишься определенным образом заряженным. Мы живем и творим волшебство, напитываясь энергией людей. Светлые – положительными эмоциями, Темные – отрицательными. Это наша вторая пища. Скоро ты и сам научишься это делать. Уже делаешь, неосознанно. Энергетика становится твоей сутью, эссенцией, связующей тело с Сумраком. Ты Светлый, ты пьешь человеческую радость – и она питает тебя. Знал бы ты, сколько наши мудрецы придумали способов массового веселья для массовых заборов Силы. Тем же, только по-своему, занимаются и Темные. Великий Договор сдерживает нас в этой алчной гонке, он охраняет некоторую справедливость. Но есть Иные, что не могут остановиться в погоне за бесконечным наслаждением. Они похожи на вампиров или тяжелых наркоманов. И полбеды, если кто-то настойчиво пытается осчастливить ближнего, дабы выжать Светлую энергию, – хотя это тоже скверно. Темные маньяки гораздо опасней. Не так уж сложно похитить человека и бесконечно мучить его, вызывать боль, ужас и чувство вины – и высасывать их, как пиявки и слепни, что питаются кровью. Есть прирученные люди, трайфл, которых Темные привязывают к себе с помощью магии – и используют как доноров негативных эмоций. Есть специалисты по самым ужасным мукам, которые только можно вообразить. Ночной Дозор накрывал настоящие «фермы страха», где множество людей держат месяцами – пока те не погибнут от нервного истощения. А их тела идут на корм оборотням и вампирам. – Пап, не надо, – пробормотал Огонек, – хватит. – Прости, – Матвей аккуратно уложил в огонь полено, – я не хотел тебя напугать, сын. Просто представь, что ты, всегда получавший энергетическую подзарядку от счастья и любви, должен будешь заряжаться от чьих-то слез. Или, наоборот, ты Темный и привык ловить кайф от страданий своего ближнего – и должен отказаться от этого. Ярик помолчал, поворошил палкой угли. От костра ввысь летели искры. – Если в мире будет больше счастья и любви – мы будем побеждать Тьму? – Возможно, – ответил Матвей, – но Темные этого не допустят. – Значит, будет война? – Будет война. – Всегда? – Всегда – это слишком долго, чтобы представить. Но повоевать придется… …Не было ни сверкающих врат, ни ослепительного потока света, ни трубных звуков. Только дверь из шероховатого камня. Нелли провела по ней ладонью и скорее нащупала, чем увидела широкий крест с острыми краями – символ Ордена Храма. Дверь под ее рукой не шелохнулась. – Запечатано. Тогда Огонек коснулся креста… и в этот момент произошло нечто, что он не смог бы описать словами. Глубоко внутри горы что-то дрогнуло, шевельнулось, словно пришло в себя от долгого сна – и пристально посмотрело на Ярика сквозь толщу камня. Что-то огромное и вечное, куда большее, чем мелкие суетливые дела устроивших в крепости драку Иных. «Волшебники древности были посильней нынешних», – пришло на ум Огоньку. Ощущение изучающего неотрывного взгляда стало в какой-то момент невыносимым, почти физическим – и вдруг прекратилось. – Ты тоже почувствовал? – шепотом спросила мама. Пальцы ее дрожали. Огонек положил ладони на дверцу – и она мягко отворилась перед ним, впуская в коридор призрачный серый свет. – Идем, мам. – Он взял Нелли за руку. – Ты будешь хорошей королевой мира. Переступив порог, они очутились в просторной пещере. Свет, казалось, шел отовсюду – словно теплым голубым сиянием сочился сам камень, в котором она была высечена. Вдоль стен расположились столы и стойки с рыцарскими латами и оружием. Сталь доспехов была гладкой и блестящей, будто только из-под рук полировщика. Богато украшенные ножны мечей переливались драгоценными камнями. – Что это? – в изумлении спросила Нелли. – Думаю, мы еще не дошли. Сюда! В глубине помещения находился проем. Свет, идущий из него, казался ярче. Мать и сын прошли через пещеру, стараясь не задеть ничего из драгоценных диковин, и оказались в следующем зале. Он был больше предыдущего, и свет здесь казался золотисто-алым, как северное небо на закате полярного дня. Здесь стояли сундуки, до краев полные бриллиантами и старинными монетами; вдоль стены выстроились изумительной работы статуи из золота – и каждая из них была увенчана короной. От этого великолепия у Огонька захватило дух, а Нелли сказала с усталой иронией: – Сокровища тамплиеров. Подумать только – они и в самом деле существуют. – Это и есть Золотой Чертог? – Нет. Просто золотой запас на черный день. Они прошли всю пещеру насквозь и оказались в новом зале. Здесь стояли шкафы, заполненные книгами и свитками. Огонек подошел к одному из шкафов и провел пальцем по истертым кожаным корешкам. На некоторых из книг были полустертые надписи, но ни одного слова мальчик не понял. – Вот настоящее богатство, – тихо сказала Нелли. – Клинки и золото – игрушки. Мой дядя многое отдал бы только за то, чтобы подержать эти книги в руках. Они миновали библиотеку и увидели еще один проход. Его закрывали створки невысоких – в человеческий рост – ворот, искусно выкованных из тончайших золотых ветвей, цветов и листьев, усыпанных мелкими алмазами. «Видел ли ты в жизни что-то прекраснее этих узоров?» – подумал Огонек в восхищении. За золотыми завитками он видел еще один зал – самый большой из всех, хотя врата скорее напоминали не парадный вход, а тайную калитку. Над вратами темнела надпись готическими буквами: VERITATES ET LUMEN. – «Правда и свет», – перевела мама, – это латынь. Огонек коснулся ворот. Сверкающий металл был теплым, как пожатие дружеской ладони. Радостное ощущение свободы накрыло мальчика, словно за спиной вырастали крылья – больше не надо тревожиться, здесь только добро, Свет и правда. Мы добрались. Я дома. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДЕ МОЛЕ. Я ЖДАЛ ТЕБЯ СОТНИ ЛЕТ. Откуда звучал этот голос? Огонек посмотрел на маму – на этот раз та, похоже, ничего не слышала. Эти слова – только тебе. Это оно. Сердце Сумрака! Мы добрались. Ярик толкнул створки, и золотые врата легко распахнулись перед ним.