Я развернулась и понеслась прочь. — Лирей! — раздался вслед мамин голос. — Оставьте ее, леди Ньюэйгрин, Эя чиста и невинна, как и любое дитя в ее годы… Я спряталась тогда в лабиринте живой изгороди. Упав на колени, уронила в ладони лицо и рыдала, рыдала, пока не уснула. Слуги нашли меня спящей и отнесли в мои покои. Андре уехал в тот же день. Его каникулы закончились, и он уехал к своей мечте. Все детство он намеревался посвятить себя служению Богине. Вернулся он через полгода, когда с папой случилось это. Я тогда старалась не отходить от мамы, которая внезапно высохла, словно утратила жизненный сок, а взгляд ее остановился. Я боялась оставаться с ней наедине и одновременно боялась уйти. Андре приехал, и я так много раз представляла эту встречу… как я буду сгорать от стыда, а он, как всегда, немного покровительственно улыбаться и рассказывать о Богине и святых девах. Но когда встреча случилась, все было иначе. Едва заметив, как к замку приближается одинокий всадник в черном плаще, из-под которого виднеется фиолетовая сутана, я, роняя башмаки, побежала вниз и бежала навстречу, задыхаясь, когда он на ходу спрыгнул с коня и тоже устремился ко мне. С размаха обняла его, уткнувшись в сутану, вдохнула знакомый запах ладана, свечей, благовоний и громко, впервые с момента гибели отца, надрывно заплакала. Андре гладил меня по спутанным волосам, прижимая к себе, и бормотал: — Эя… Моя маленькая Эя, любимая моя крошка, теперь все будет хорошо, теперь я с тобой. С тобой, Эя… Он прожил в замке месяц, и я отчетливо понимала, что мы просто не справились бы без него. Даже сестры это понимали. Но вели себя по-дурацки. Если раньше они фыркали и делали вид, что не очень-то и добивались внимания Андре, то теперь без конца шушукались, переглядывались, даже просили их исповедовать. В исповеди им с недоумением было отказано, ведь Андре не имел сана, но к долгим душеспасительным беседам сестры готовились, как на бал. Как-то я услышала, что Виталина сетовала на траур, мол, не может надеть красное платье, которое просто «чудо как идет ей». Я тогда дернула ее за волосы и пообещала, что расскажу маме, а Виталина назвала меня чудовищем и туземкой. Маме я, конечно, ничего не рассказала, но в тот же вечер мама сама не допустила Виталину к ужину, развернув и отправив умываться прямо в дверях. Сестра подвела алой краской губы и нарумянила щеки. * * * Его не было четыре года… — Ваша вода, мисс Лирей. Вы побледнели. Вам плохо? — Нет, Мила. Мне просто не хватает свежего воздуха. Открой пошире окно, сейчас пройдет. Мила скрипнула зубами и, открывая окно, помянула Виталину нехорошим словом, но я сделала вид, что не услышала. И вот он приехал. Он прямо сейчас здесь. Богиня! — Мила, — позвала я камеристку. — Скажи, Андре… То есть герцог де Шеврез… Он что же, вот так, без предупреждения приехал? Мила замерла посреди комнаты, гневно уперев руки в бока. — Это как же без предупреждения, мисс Эя? Да ваша сестра вчера от него голубя получила и сразу в печку, но бумага-то церковная, магическая, поэтому и не горит! А к тому же адресован голубь вам! Виталина его спрятала куда-то, а нам всем велела молчать. Думаете, меня так просто на кухню перевели? Вот как! Ну, Виталина! Ну, лисица! А ведь я почти поверила тому, что сестра выпустила меня из башни, потому что простила. Как бы не так! Даже если бы я не пришла к ней, меня бы все равно выпустили, иначе как бы она объяснила Андре мое отсутствие? А тут так кстати пришлось мое раскаяние — Виталина просто играла свою роль, делала вид, что забыла все, что было между нами. Стоп! Значит, не факт, что, когда Андре покинет замок, я снова не окажусь в башне! Проклятье! В дверь постучали. Дождавшись приглашения войти, Нэн сообщила, что меня ожидают к столу. Только меня, это она особо подчеркнула и, бросив недовольный взгляд на Милу, вышла. Я окинула взглядом свое отражение в зеркале и поморщилась. Действительно, бледная как смерть, из-за этого гадкого оттенка синего такое ощущение, что под глазами круги. Гладко причесанные волосы делают меня похожей на святую Иулию или любую другую праведницу. В общем, Виталине должно понравиться. Идя по широким коридорам замка, я чувствовала, как дрожат колени, а когда оставался последний поворот, остановилась и перевела дыхание. Пожилой лакей Савьер поклонился и, прежде чем распахнуть передо мной дверь, шепнул: — С возвращением, мисс Лирей! Мы все очень вас ждали и молились за ваше здоровье Богине и святым девам. Я кивнула Савьеру, поблагодарив его, и вошла в распахнутую дверь с гордо поднятым подбородком и прямой, как доска, спиной. * * * За период моего заточения обеденный зал не изменился, разве что гобелены вычистили к весне и огромную люстру в несколько ярусов венчают новые осветительные мотыльки — с желто-розовыми крыльями. Свет, который они отбрасывают, чудесно оттеняет нежную оливковую кожу сестер. За узким длинным столом расположились сестры и гости. Виталина уселась во главе стола, на месте мамы, и это сразу заставило меня нахмуриться. По правую руку от нее — герцог Эберлей, высокий брюнет с длинными, убранными в хвост волосами, темными, почти черными, глазами и крючковатым носом. Граф Рьвьер — его племянник, невысокий блондин, с чуть одутловатым лицом, хоть и молодой, но пухлый и уже с одышкой. Он сидит рядом с Микаэлой. На сестру он смотрит, словно на саму святую Иулию. Когда я зашла, он как раз подливал Мике что-то в кубок. На Виталине бордовое платье с широким золотым поясом под грудью, на Микаэле лиловое, с квадратным вырезом, отделанное золотой каймой. Прически у сестер высокие, завитые локоны обрамляют лица, визуально удлиняют шеи. Жених Виталины, хотя какой он может быть жених, для этого нужно согласие опекуна, а наш опекун — муж тети Сецилии — нипочем его не даст, у него свой резон, герцог Эберлей скривился, когда я вошла, словно у него заболел зуб, и обменялся понимающим взглядом с племянником. Тетя Сецилия, дальняя родственница отца Виталины и Микаэлы, практически с самого исчезновения мамы живет у нас. И, зная характер тетушки, наш опекун, дядя Джордан, сделает все, чтобы гостила она, приглядывая за тремя незамужними племянницами, как можно дольше. Сквайры герцога и племянника сидят поодаль, по бокам от хорошенькой компаньонки леди Сецилии, и такое ощущение, что, пока я не вошла, наперебой подкладывали угощения в ее тарелку. С такими темпами хохотушка Ингрид скоро станет похожа на святую Агафию Многочинную с полотна Ратанэля Руткинса. Стоило мне войти в обеденную, как мужчины встали, приветствуя меня. Я опустила глаза и кивнула, отвечая на приветствие. Лишь миг был на то, чтобы разглядеть их лица, и сейчас перед глазами запрыгали узоры мраморной мозаики. На одного из гостей я так и не смогла взглянуть, и кажется, не смогу. — Эя, сестренка! — раздался голос, который я отличу из тысячи. Что там из тысячи, из миллиона! Раздался звук отодвигаемого стула, потом шаги. Только когда в поле зрения попали черные, начищенные до зеркального блеска, сапоги, я заставила себя поднять голову. — Мисс Лирей, — Андре поприветствовал меня и осторожно поднес мою руку к губам, не спуская глаз с лица. Как назло, он нисколько не изменился. Может, скулы стали более очерчены и линия рта тверже, но голубые глаза по-прежнему яснее неба, а улыбка такая теплая, что я сейчас разревусь, как тогда, когда папы не стало! Андре не изменил любимому цвету — сутану он не носит, но камзол и кюлоты фиолетовые, кюлоты чуть темнее оттенком. На груди закрытый медальон с фамильным вензелем, изображающим цветок эдельвейса в каплях росы. Светлые локоны спускаются на плечи, кожа тронута загаром, и от этого голубые глаза сверкают еще ярче. Может ли мужчина быть красивее? Я почувствовала, что сейчас задохнусь, и поняла, что разглядываю Андре, не озаботившись даже поприветствовать его. От осознания собственной неуклюжести я снова потупила глаза, но теплые пальцы легко поддели мой подбородок, поднимая лицо. Сделав над собой усилие, я посмотрела на Андре, чье лицо оказалось пугающе близко, и почувствовала, как в голове зашумело. — Ты бледна, Эя, — сказал Андре и нахмурился. — Ты хорошо себя чувствуешь? Я отступила еще на шаг, зачем-то присела в реверансе и пробормотала вовсе не то, что собиралась: — Это ничего, просто я долго была взаперти. Голова закружилась. — Взаперти? — переспросил Андре тоном, не предвещающим ничего хорошего, и обернулся к столу. Виталина попыталась выдавить из себя улыбку, но сестру опередил герцог Эберлей. — Мисс Лирей нездоровилось, — быстро проговорил он, а Виталина благодарно кивнула ему и посмотрела с нежностью. — Я разве с вами говорю, герцог? — ледяным тоном поинтересовался Андре. Я даже не знала, что у него может быть такой голос. Но Эберлей не смутился. — Я, как жених леди Виталины и будущий опекун мисс Лирей, считаю своим долгом внести ясность. — Вот как, Виталина?