— Тогда почему ты молчишь? — Не здесь, Виталина. Не хватало встретить твою тетю или сестру. Почему-то я поняла, что речь не о Микаэле — обо мне. Осторожно, стараясь ступать неслышно, прикрывая мотылька, последовала за сестрой и герцогом. Если они в библиотеку, дело плохо, я ничего не услышу из-за двери. К моей радости, герцог с Виталиной проследовали на террасу, в зимний сад. По случаю прихода весны слуги распахнули огромные, чуть не во всю стену окна, и мне видно, как Виталина поежилась, кутая плечи в шаль из-за ночной свежести. Моя кожа тоже покрылась мурашками, но сердце колотилось как бешеное, и было одновременно и жарко, и холодно. Я затаилась за кадкой с толстым раскидистым фикусом и прислушалась. — Что случилось? Ты еще спрашиваешь? Теперь, когда твой кузен в замке, наш план может провалиться ко всем чертям. Что ему нужно? — Известно что. Знать, что с его маленькой Эей все в порядке. А что ты удивляешься? Мама, между прочим, собиралась назначить его нашим опекуном. Не успела. — Твое счастье, что не успела, Виталина. Или хочешь поехать в свое разворованное поместье? Предупреждаю, тебе очень не понравится там. Вдобавок долги перейдут на прямую наследницу. — Что же делать? — Только одно. Ты должна стать герцогиней Альбето Эрсийской, владелицей Ньюэйгрина. — Ты же знаешь, это невозможно. Завещание отца… — Он тебе не отец, а отчим. — Конечно, отец тот, кто не оставил мне ничего, кроме захолустного поместья и долгов! А вот это интересно! Виталина всегда говорила, что живем мы за их с Микаэлой счет. Что поместье ее отца приносит большой доход от продажи пшеницы и хлопка. Я отступила и под моей ногой хрустнула сухая ветка. Виталина вскрикнула. Я отступила еще на шаг, и в наступившей тишине гулко прозвучал звук от столкновения башмачка с чем-то жестяным. — Ты слышал, Милфорд? — спросила Виталина. — Нас подслушивают! Кто здесь? — прокричала она. — Тише, Виталина, — сказал герцог. — Сейчас выясним… Он решительно шагнул в мою сторону, и я, понимая, что скрываться бесполезно, побежала прочь. Я натыкалась на цветочные кадки, как мышонок на тумбы. Неловко взмахнув руками, чтобы не упасть, выпустила осветительного мотылька, и он, умница, взмыл под самый купол террасы. — Кто-то из горничных, — раздалось сзади, а потом герцог чертыхнулся сквозь зубы. Я выбежала из зимнего сада в коридор. Сейчас! Сейчас он догонит меня! Отчего-то от этой мысли ноги налились свинцом, тело стало как ватное. Из глухой ниши в коридоре высунулась рука и затащила меня в темноту. Опережая мой крик, мне закрыли рот ладонью. Раздался скрежет камня, меня подтолкнули куда-то, и я замычала, больше от изумления, чем от страха, когда моя нога, вместо того чтобы уткнуться в стену, ступила в темноту. Неизвестный продолжал крепко держать меня, закрывая рот. Снова раздался скрежет камня, и я поняла, что стена расступилась, чтобы впустить нас, а потом снова закрылась. Мимо, по ту сторону, глухо прозвучали шаги герцога. — Где же она? — раздалось из-за стены, и шаги стихли. Я забилась в руках неизвестного, внезапно поняв, что оказалась в прямом смысле замурованной в стену неизвестно с кем. Уж лучше было бы попасться в руки Эберлею и объяснить свое присутствие неуместным любопытством. В конце концов, Виталина не дала бы меня в обиду! Я задергалась, забилась пойманной птицей, холодея от ужаса. — Тише, Эя, — сказала мне темнота голосом Андре, и я тут же успокоилась. Ладонь покинула губы, Андре отстранился, раздался щелчок, и над нашими головами закружился желтый мотылек. Колени ослабли, я чуть не осела на пол, Андре поддержал меня под локоть, и, обняв за плечи, притянул к себе. Сразу стало тепло и спокойно. — Забыла, что здесь потайной ход, да? Я кивнула, пробормотав: — Я от страха забыла, как меня звать. А ведь здесь и вправду потайной ход. Когда мы были детьми, мы облазили с Андре все полые стены замка, и все равно кажется, что этому месту всегда есть чем удивить. — Что ж тебе не сидится в покоях, как благовоспитанной леди? — спросил Андре, поддразнивая меня, как маленькую. — Решила сестру проведать, — хмуро ответила я. — Микаэлу. — Микаэлу? — делано изумился Андре. — Эя, это тревожный симптом, ты заблукала в собственном замке. Микаэла живет в другой его половине. — Я сообщу об этом опасном симптоме лекарю, — пообещала я. — Просто я сначала решила навестить Мику, а потом расхотелось. Да и незачем стало. Я помолчала и, поскольку Андре не прервал моего молчания, тоже спросила: — А ты что тут делал? — Похоже, то же, что и ты, Эя. Тоже считаешь, что здесь что-то нечисто? Жаль, до конца дослушать не удалось. Ничего, мы будем действовать быстро. Теперь, когда я с тобой, ничего не случится. — Конечно, не случится. Вот именно, пока ты со мной. А стоит тебе уехать, как меня опять запрут в башне. — Ты сидела в башне? Долго? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросил Андре. — Представь себе. Зиму, — буркнула я, ощутив острый приступ жалости к себе. — Поэтому не отвечала на мои письма? — А ты писал? Андре не ответил. — Ничего, — сказал он после паузы. — На этот раз все будет иначе. Я не буду скрывать, что от вас отправлюсь прямо ко двору, где буду ходатайствовать об опекунстве. Мне следовало бы сделать это раньше, дела в Делла-Рове не позволяли. — А что за дела? — Мои земли близко к границе, — уклончиво ответил Андре. Мне, несмотря на его близость, опять стало холодно. Я подняла голову, пытаясь заглянуть в его глаза. — Андре, — позвала я. — Это правда, что говорят о нашествии? Андре поджал губы, на лице заходили желваки. Наконец он посмотрел на меня, как-то пристально и настойчиво. — Боюсь, что да, Эя. Я вздрогнула. — Оборотни? Они идут на наши земли? — Тебе нечего бояться, Эя. Сюда им не дойти. — Мила говорила о волке, который задрал молодого бычка… — Мила? — Моя камеристка. — Эя, — мягко сказал Андре и обнял меня за плечи. Я ощутила, как дрожат его пальцы. — Это все досужие разговоры, сплетни. Оборотням не добраться сюда. Вашего бычка задрал обычный волк. — Правда? — Правда, крошка. Пальцы Андре скользнули по моему затылку, поглаживая, потом он слегка отстранился и поправил мой локон, заправляя его за ухо. Я вспыхнула. Мамочки! Получается, я стою перед мужчиной простоволосая, практически в одной ночной рубашке, в темноте. Стыд какой!