– Что ты теперь будешь делать? – поинтересовался он. Уинифред стянула чулок и, морщась, погладила натертую кожу на пятках. Она отвернулась от Келлингтона, и взгляд ее упал на доверху заполненную корзинку с корреспонденцией. – Завтра утром поеду в Хэзервуд. Потом – кто знает. Может, попытаюсь шантажировать Даска его женой. Келлингтон, не удовлетворенный ее ответом, умолк, и она спросила: – Ты когда-нибудь разбираешь почту? – Иногда, – уклончиво ответил Келлингтон. Подойдя к столику, он вывалил конверты из корзинки и принялся их разглядывать. – Приглашения и визитные карточки разбирает миссис Хаксли, а я читаю только письма от семьи. – Он выдвинул один конверт и постучал по нему пальцем. – Тут и для тебя есть. Уинифред сунула ноги обратно в туфли. – Что там? Опять Холбрук? Даск? – Нет, Дарлинг. – Мы ведь условились не писать друг другу, – буркнула она, втайне радуясь письму. – Дурачок. Келлингтон пожелал ей спокойной ночи и ушел, и Уинифред заняла его место у столика. Конверт выглядел так, будто объехал в почтовой карете все королевство – грязный, мятый, с погнутыми краями, печать почти отклеилась. Сдернув перчатки, Уинифред оторвала печать и развернула сложенный квадратом лист. Усталость не дала ей задуматься о том, почему Теодор написал ей, но она все равно обратила внимание на бумагу – волнистую и твердую, будто вымоченную в воде. «Дорогая Винни, Лаура умерла по дороге в Хэзервуд-хаус. Извини, что пишу тебе об этом – одинаково ужасно сообщать об этом и не сообщать. Она так крепко держала меня за руку, что даже после самого конца я не мог разжать ее пальцы. Все произошло внезапно, и теперь я не знаю, что мне делать. Я не знаю, как мне быть. Винни, пожалуйста, приезжай, я не вынесу этого без тебя! Всегда твой, Теодор». Лист, покрытый слезами, размывающими чернильные строчки, выпал из ее рук и спланировал на пол. Уинифред тупо уставилась на него, затем медленно наклонилась, чтобы его поднять, и вдруг рухнула на колени. Несколько мгновений она вглядывалась в свои дрожащие руки, а затем поднесла их к лицу и мучительно зарыдала, давясь воздухом. Ей казалось, что у нее выдрали сердце из груди – и, скорее всего, так оно и было. Глава 19 Раны и яды Последний состав ушел с вокзала Паддингтон с полчаса назад, а следующий отправлялся только утром. Уинифред убрала в карман свой билет в вагон первого класса и спрятала лицо в ладонях. Ее все еще трясло, но она больше не могла проронить ни слезинки, как бы ни зажмуривала глаза. Билетная касса закрылась, и Уинифред осталась на станции совсем одна. Где-то далеко гремел металл – ночные рабочие разгружали вагоны. В доме Келлингтона девушкой овладел столь сильный приступ паники, что ей казалось, что она умрет если не от горя, то от удушья. Раскачиваясь из стороны с сторону, Уинифред бездумно водила руками по полу, стараясь пальцами отыскать хоть что-нибудь, за что можно было бы уцепиться. Паркетные доски под ней кренились, словно палуба корабля. Рыдая, Уинифред опустошала душу. Она усилием воли вновь и вновь вызывала перед собой образ Лауры, ее исхудавшее маленькое лицо, и напоминала себе, что никогда больше девочка не подбодрит ее ласковым словом, никогда больше не улыбнется, никогда не сомкнет своих костлявых пальчиков на ее ладони. На ее рыдания сбежалась прислуга, подоспели Келлингтон и Стеллан. Келлингтон разогнал слуг, и вместе со Стелланом они под руки повели Уинифред в гостиную. Она не сопротивлялась – ей было все равно. Келлингтон налил ей какого-то спиртного, и она выпила, не раздумывая. Рука ее дрожала, и питье опалило губы и язык, согрело горло и грудь. Уинифред чувствовала, как рука Келлингтона обнимает ее плечи, и видела, что Стеллан присел перед ней на корточки, протягивая стакан воды, но мысли были о другом: «Ты могла относиться к ней лучше. Ты не ценила ее так, как она этого заслуживала. Ты должна была увезти ее прочь, когда еще оставалось время». У Лауры так и не появилось мечты, помимо желания умереть не в одиночестве – Уинифред нарушила и это обещание. И она так и не попрощалась с ней толком. Будь здесь Теодор, он попросил бы ее перестать думать о том, чего она не успела сделать, перестать мучить себя. Но его здесь не было, и Уинифред со мстительным наслаждением продолжала воскрешать воспоминания. Особенно невыносимыми были те, в которых Уинифред вела себя гадко, а Лаура смотрела на нее с кроткой спокойной улыбкой. Уинифред язвила, а Лаура мягко пожимала ей руку в знак прощения, которого еще не успели попросить. Уинифред осознала, что прошло достаточно времени, только когда расслышала беспокойный шепот Стеллана: – Она никак не успокаивается. Может, стоит написать Тедди? – Не нужно, – сдавленно отозвался Келлингтон. – Наверняка ему сейчас не легче. Затаив дыхание, Уинифред прислушалась. Слезы продолжали струиться по ее щекам, но вместо рыданий, сдирающих кожу с горла, ее одолела икота. Она едва могла раскрыть глаза – так они опухли от слез. Келлингтон прав – каково сейчас Теодору? Каково ему было держать Лауру за руку и чувствовать, что жизнь утекает из нее? Каково ему было в одиночку наблюдать ее смерть – быструю, но мучительную? Вновь подавившись судорожным всхлипом, Уинифред утерла нос и рот рукавом и поднялась, сбросив с плеч руку Келлингтона. Стеллан, сидевший перед ней, поднялся и протянул ладонь, но она на нетвердых ногах обошла его и устремилась к выходу. Прохладный воздух в коридоре осушил ей лицо. – Уинифред, куда ты? – спросил Келлингтон, выбежавший следом. В его вечно равнодушном тоне прорезалось беспокойство. – К Тедди, куда же еще, – послышался голос Стеллана. Келлингтон прошипел: – Это ты ведь упомянул его! Они оба умолкли и бросились за Уинифред, когда она схватила со столика ридикюль и отворила парадную дверь. – Уинифред, поезда уже не ходят, – попытался урезонить ее Келлингтон. – И экипаж давным-давно отослан. Стеллан попытался поймать ее руку, но Уинифред вывернулась. – Сейчас глубокая ночь, по крайней мере подожди до утра, и мы сами отвезем тебя на вокзал. – Я не могу ждать, – ответила Уинифред и не узнала собственного севшего голоса. – Я должна… быть там. Я не могу больше… Она умолкла, стиснув вновь задрожавшие губы. Видимо, юноши о чем-то молча договорились за ее спиной, потому что Келлингтон сказал изменившимся голосом: – Ты хочешь остаться на вокзале? На всю ночь? Не сбавляя шага, Уинифред кивнула. Стеллан, раньше Келлингтона осознавший, что переубедить ее не выйдет, сдался: – По крайней мере, позволь нам отправиться с тобой. В наемном экипаже они доехали до вокзала Паддингтон. В дневное время он был красив: гигантская конструкция из металла и стекла, куполом накрывающая перроны. Ночью же вокзал был ровно таким же зданием, что и другие – с той лишь разницей, что через прозрачную крышу проливалось достаточно света, чтобы обойтись без газа. Когда луна выглядывала из мутного облака смога, стекло горело серебром. Стеллан и Келлингтон присели по обе стороны от Уинифред. Висела напряженная тишина. Уинифред краем глаза заметила, как Стеллан барабанит пальцами по колену. Сама она словно оцепенела, у нее не выходило прокручивать в голове воспоминания, как прежде. Теперь они выскальзывали из цепких когтей ее разума, и ни на одной мысли не удавалось задержаться. – А как же твои вещи? – наконец напряженно спросил Стеллан. – Ты ведь не вернешься в Лондон в ближайшее время. Уинифред не могла представить, что когда-нибудь ей будет все равно, что она уезжает совершенно налегке, без единого платья, шляпной картонки, белья и украшений. Сейчас на ней не было даже перчаток и шляпы. Она разомкнула губы: – Пускай. – Я могу привезти твой багаж, – предложил Келлингтон. – Понимаю, сейчас тебе совсем не до этого, но… наверняка тебе понадобятся твои вещи. – Хорошо, – равнодушно согласилась Уинифред. – Акли присмотрит за тобой. Она представила, как Стеллан своим напряженным молчанием продолжит сводить ее с ума, и у нее в горле встал ком. – Поезжайте лучше вдвоем, – попросила она. – Я хочу побыть одна. – Не думаю, что это хорошая идея, – возразил Келлингтон. Но Стеллан уже вскочил. Он не больше Уинифред желал оставаться наедине. – Будет тебе. Что такого может случиться, ваша милость? Здесь никого. Даже бродяг нет. – Я не… – Келлингтон умолк и мрачно уставился на Стеллана. – Как вам будет угодно. Идем. Он неуверенно погладил Уинифред по голове, и юноши ушли, тихо перебраниваясь. Почему-то ее ладони пахли железом, словно она долго держалась за горячий металлический поручень. Уинифред вдыхала этот едкий резкий запах и думала о крови. Кровь была у нее на руках. Если она отнимет руки от лица, на нем наверняка останутся красные следы. Ее тронули за плечо. Уинифред подумала было, что зачем-то вернулся Келлингтон, но тут рука легонько пожала плечо и коснулась шеи. Холодный большой палец лег на затылок, сминая облачко коротких пушистых волос. Прикосновение было ласковым, а пальцы – мягкими, словно женскими, и у Уинифред подскочило сердце. Неужели это… Она отняла от лица ладони и повернулась, но тут нежные пальцы с силой стиснули ее шею, и в кожу вонзились кончики ногтей. Нос и рот Уинифред плотно накрыла сладко пахнущая тряпка. Она непроизвольно вдохнула и с ужасом осознала, что у нее кружится голова. Сознание ускользало от нее. Ну и идиотка! Откуда здесь взяться Дарлингу? Задержав дыхание, Уинифред вцепилась в руку, державшую тряпку у ее лица, но слабо, медленно, будто силы уже ее оставили. Дважды выгнувшись, она обмякла, запрокинув голову. Уинифред не знала, какое именно действие должна была оказать на нее отрава, и просто притворилась спящей. Нападавший медленно отнял платок от ее лица. Уинифред приоткрыла рот, но не вдохнула. Кожу на носу, губах и подбородке покалывало крошечными ледяными иголочками, и ей ужасно хотелось чихнуть. Придерживавшая ее за шею рука расслабилась, затем снова напряглась, и неизвестный уложил Уинифред на скамью, а затем склонился над ней. Уинифред раскрыла глаза и уставилась на Розамунду Даск.