– Да, – Эльза подтверждает и на племянника взгляд переводит. – Кукла шестнадцатого века, Марек. – Но… – Но ты сваришь нам кофе, а историю я расскажу твоей подруге, – она говорит непреклонно, и рот, открытый для возражений, Марек закрывает. Уходит. И к невесомым креслам около столика с изогнутыми ножками, выполненных в духе рококо, Эльза манит меня пальцем только тогда, когда, разрывая гнетущую тишину, обиженно хлопает дверь. – Марек обиделся, – я констатирую. А его тетушка небрежно отмахивается: – Марек переживет. Твоя кукла, твоя история. Моему племяннику незачем это знать. – Что именно знать, вы так и не сказали, – я напоминаю любезно, умещаю обстоятельно локоть на подлокотник и подбородок кулаком подпираю. Рассматриваю тетушку Марека, что без Марека выглядит менее доброжелательной, и представить, что на пороге фахверкового дома я час назад попала в широкие объятия необъятной тетушки, не выходит. Теперь мне не рады. – Я расскажу всё, что знаю и могу предположить, но я хочу, чтобы Марек держался подальше и от куклы, и от тебя, – она говорит резко. И понять её беспокойство я могу, поэтому киваю согласно. Легко. – Думаю, даже ты понимаешь, что вещи с историей в пять столетий, слишком ценны. Уникальны. Единичны. Можно очень быстро назвать все музеи и частные коллекции, где есть куклы того времени. И невозможно назвать, сколько они будут стоить, если их вдруг захотят продать. Тебе же подарили. И… не просто куклу шестнадцатого века. – Вы так уверены, что шестнадцатого? – Раздень её, – Эльза предлагает, кладет мою куклу на стол. И на белоснежном, каком-то больничном, фоне моя кукла вдруг кажется слишком хрупкой и… беспомощной, неопасной. И тянусь оттого я к ней послушно, беру и в бутылочные глаза, что смотрят с укоризной, заглядываю. – Зачем? – Посмотри. Её одежда. Ткань. Малиново-пурпурный бархат. Вышивка кипрским золотом. Подол расшит жемчугом. Мода того времени. И она сама… Конечно, я могу ошибаться, нужна экспертиза, но… посмотри, она собрана. Навощенная голова, руки и ноги, а вот туловище… оно из серебра, Квета. – Так не бывает? – Может и бывает, однако я только раз в жизни слышала про серебряных кукол, – она встает, слишком легко для своей комплекции, меряет шагами свою игрушечную комнату с воздушной мебелью рококо и сотней кукол. И думать, как она ничего не задевает, неуместно, но… думается. – Забытая легенда, в которой слишком много белых пятен. Мне рассказывал её отец, во время войны он был в Куттенберге. – Кутна-Горе. – Да, но он называл по-другому. Они вели добычу руд. Там всегда что-то добывали. Серебро, свинец, цинк. Сокровища. Ту легенду им рассказал кто-то из местных, а они поверили. Искали, бредили, сходили с ума, пропадали, а потом… – она усмехается криво, и что имеется в виду под этим «потом» я не спрашиваю, – потом всё изменилось и стало не до сокровищ. И про серебряный город все забыли. – Почему серебряный? – Потому что из серебра, – Эльза улыбается снисходительно, поясняет как неразумному ребёнку. – Последний пан из рода Рудгардов заказал диковинный подарок своей новорожденной дочери. Куттенберг в миниатюре. Его делали больше ста мастеров на протяжении пятнадцати лет. Пана называли сумасшедшим. Дальние родственники даже писали королю и требовали лишить всех прав. Нельзя тратить огромные деньги рода на… игрушки, которые к тому же рождали слухи. Напоминали о кострах инквизиции. И суевериях. – Жители серебряного Куттенберга. Они получались слишком… живыми. Глаза, лица, тёплые руки, только сердце из серебра, холодное, как у их хозяйки. Альжбета из Рудгардов. Единственная и, как положено в легендах, любимая дочь. Эльза замолкает. И продолжать я не прошу. Не хочу. Потому что счастливых концов у легенд не бывает, и моя кукла, в глазах которой теперь грусть, мои мысли подтверждает. – Пан умер, когда Альжбете было тринадцать, – Эльза всё ж продолжает, – говорили, что родственники, ничего не добившись от короля, решили проблему сами. Вот только подарок все равно закончили и на пятнадцать лет девочке его подарили. Альжбета играла в свой город… и среди всех жителей у неё была особенная кукла. Любимая, похожая на свою хозяйку. Светлые волосы, зелёные глаза, она была больше, чем остальные жители города. – Вы думаете эта она? – свой подарок я откладываю, прячу в рукава свитера пальцы, что заледенели враз, и не верю. И верю. – Думаю, – тетушка Марека кивает, останавливается за креслом напротив меня, и от её взгляда перехватывает дыхание. – И я не хочу знать, как кукла, пропавшая вместе со своей хозяйкой и всем серебряным городом, оказалась у тебя. – Мне её подарили. – Подарили, – она усмехается, соглашается пугающе. – Ей тоже подарили. И она пропала. Исчезла в одну из тёмных осенних ночей. – Король приезжал лично. Но... ничего. Они словно провалились сквозь землю. Кто-то говорил, что и провалились. Чтобы построить серебряный город, пан заключил сделку с самим дьяволом, и отдать он пообещал через семнадцать лет то, что первым увидит, вернувшись домой. – И первым, конечно, оказалась его дочь, – я бормочу себе под нос. Насмешливо. Но Эльза слышит, кивает согласно: – Я тоже думала, что это всё ваши чешские сказки, Квета. – Теперь не думаете? – Теперь… – улыбка выходит кривой, и ответ я не слышу. Он тонет в звонке моего телефона, который надрывает повисшее натянутой нитью напряжение и вернувшегося с кофе Марека заставляет вздрогнуть. Наливаются возмущенным звоном фарфоровые чашки на серебряном подносе. И мой собеседник, имя которого я не посмотрела, вторит не менее возмущенно. Сердито. – Кветослава, до тебя невозможно дозвониться! – Пани Магда? – я соображаю долго, но соображаю, и пани Гавелкову, что живет по соседству в Кутна-Горе, признаю. – Что случилось? – Дима, твой жилец, – она выдвигает с претензией, и возмущение в её голосе набирает обороты, наполняется тревогой. – В вашем доме шум и грохот, скулит собака и свет не горит. Я не понимаю, что происходит, и не знаю, что мне делать! Будь кто другой, я бы уже вызвала полицию, но… – Но вы сначала позвонили мне, – я выдыхаю, подхватываю машинально куклу и застывшего на пути к двери Марека по широкой дуге обхожу. – Квета! – он окликает. Вручает поднос с расплескавшимся кофе тетушке, идёт за мной. – Да, – пани Гавелкова подтверждает, и сомнения в её голосе мне не нравятся. – Пани Магда, я… я скоро буду, не надо полиции, – я прошу, сцепляю зубы, чтобы не начать молить, подхватываю куртку с вешалки и из дома, скатываясь с высокого крыльца, сбегаю. – Квета, постой же! Что случилось?! – Марек, что происходит? – Эльза, что ты ей сказала? – Ночь на дворе, вернитесь все домой! – Дядя! Квета, да постой же ты! Марек догоняет, хватает за локоть и к себе бесцеремонно оборачивает. – Объясни! – он требует. И объяснить, вспоминая правила хорошего тона, я должна. – Мне нужно вернуться домой. Там… проблемы. – Которые не терпят утра?