Внезапно заработала акустическая система, раздался громкий завывающий звук, потом он стих. На сцену поднялись четыре человека: крупный мужчина в костюме, направившийся прямиком к микрофону, пожилая женщина, и державшиеся рядом мужчина и женщина. Человек в костюме встал перед трибуной, пожилая женщина села на один из стульев. Пара осталась стоять у края сцены. Чарли сообразила, что это, скорее всего, родители Майкла, но она их не узнавала. В детстве она не особо обращала внимание на родителей друзей: они принадлежали к особому виду людей, «взрослых». Чарли вдруг поняла, что даже не знает их имен; родители Майкла не путались под ногами у друзей сына и не представлялись им, а Чарли обращалась к ним просто «мама Майкла» и «папа Майкла», как будто это приемлемая форма обращения. Человек у трибуны представился, назвавшись директором школы. Он произнес несколько слов о потере и общности, а также о том, как мимолетна и драгоценна молодость; вкратце напомнил собравшимся о доброте Майкла, его артистическом таланте, о том, что он с самого раннего детства производил благоприятное впечатление на окружающих. «Это правда», – подумала Чарли. Майкл был на удивление обаятельным ребенком. Он не проявлял особых лидерских качеств, однако все хотели его порадовать, развеселить, поэтому часто поступали так, как хотелось бы Майклу – просто чтобы сделать ему приятное. Директор закончил и представил родителей Майкла, Джоан и Дональда Бруксов. Супруги явно чувствовали себя не в своей тарелке: переминались с ноги на ногу рядом с трибуной, скользили взглядами по толпе, словно спрашивая себя, что они тут делают. Наконец вперед вышла Джоан. – Так странно находиться здесь сегодня, – произнесла она, и по толпе пробежал тихий одобрительный шепоток. – Мы безмерно благодарны всем вам за то, что вы пришли, особенно тем из вас, кто специально прибыл в город. – Она посмотрела прямо на сидевших в первом ряду приятелей Чарли. – Некоторым из друзей Майкла пришлось приехать издалека, и, думаю, это свидетельство того, кем он был десять лет назад, когда все вы только начинали свой путь, переходили на следующую ступень своей жизни. – Поскольку Чарли сидела очень близко к сцене, она видела, что Джоан того и гляди заплачет, и слезы уже блестят у нее в глазах, однако голос женщины не срывался. – Мы благодарны за то, что вы здесь. Деньги на эту стипендию мы хотели оставить Майклу в наследство, но, очевидно, что он и без того сам оставил по себе добрую память. Марла стиснула руку Чарли, и девушка пожала ее ладонь в ответ. – Я хочу сказать кое-что, – продолжала Джоан, – о семьях, которых сегодня здесь нет. Как все вы знаете, за те страшные несколько месяцев Майкл не был единственным пропавшим ребенком. – Она зачитала еще четыре имени: двух девочек и двух мальчиков. Чарли быстро взглянула на Марлу. Все они знали, что пропали и другие дети, но смерть Майкла нависла над ними такой огромной тенью, что они никогда даже не говорили об остальных жертвах. Теперь Чарли ощутила укол вины. Для кого-то те маленькие девочки и мальчики были так же важны, как Майкл для своих родителей и друзей. Для кого-то такая потеря означала конец света. Девушка на миг закрыла глаза. «Я не могу оплакать всех, – подумала она. – Никто не сможет». Джоан заговорила снова. – Хотя их семьи уехали из Харрикейна, те мальчики и девочки навечно останутся в наших сердцах. А сейчас я попрошу выступить молодого человека, который был особенно близок с моим сыном. Карлтон, скажешь несколько слов? Чарли и остальные ребята удивленно смотрели, как Карлтон встает и поднимается на сцену. Джоан крепко его обняла и осталась стоять рядом, а Карлтон вытащил из кармана мятый листок бумаги. Юноша откашлялся, посмотрел поверх голов зрителей, затем снова смял в кулаке листок и засунул обратно в карман. – Я помню Майкла хуже, чем следовало бы, – сказал он наконец. – За столько лет многое стерлось из памяти; знаю, мы с ним познакомились, еще когда ходили в памперсах, но этот период жизни я, к счастью, не помню. Зрители тихо захихикали. – Зато я знаю, что в моих самых ранних воспоминаниях всегда присутствует Майкл. Я помню, как мы играли в супергероев; рисовали – последнее у него получалось намного лучше, чем у меня; а когда мы немного подросли… ну, мы по-прежнему играли в супергероев и рисовали. И я твердо помню одно: мои дни всегда становились веселее, если рядом был Майкл. Он был умнее меня, именно он всегда придумывал что-то новое, изобретал новые способы попасть в переделку. Кстати, миссис Брукс, извините за те лампы. Если бы я прыгнул так, как предлагал Майкл, то, возможно, разбил бы только одну. Дональд засмеялся, но получился какой-то утробный, рыдающий звук. Чарли поерзала, чувствуя смущение, и с извиняющейся улыбкой вытащила ладонь из пальцев Марлы. Неприкрытое горе родителей Майкла потрясало ее до глубины души, как свежая, кровоточащая рана, на которую больно смотреть. Карлтон спустился со сцены и сел на свое место. Заговорила бабушка Майкла, потом выступил его отец – он слегка успокоился и нашел в себе силы рассказать, как впервые привел сына на занятия в художественный класс. Он рассказал собравшимся об учрежденной стипендии: ее планировалось вручать выпускнику, который продемонстрирует мастерство и страсть в искусстве; затем он назвал первого победителя, получившего приз в этом году, Анну Парк, худощавую кореянку. Девушка быстро поднялась на сцену, дабы получить почетный значок и свою порцию дружеских объятий от родителей Майкла. Чарли подумала, что Анна, наверное, чувствует себя очень странно, ведь ее радость изначально омрачена горем родителей Майкла. С другой стороны, Анна наверняка тоже знала Майкла, пусть и шапочно. После церемонии ребята подошли к родителям Майкла, поприветствовали их, обняли и выразили соболезнования. «Что можно сказать человеку, потерявшему ребенка? Разве можно облегчить его страдания? Изгладится ли его горе хоть чуть-чуть за десять лет, или он до самой смерти будет просыпаться по утрам, ощущая всю тяжесть потери?» Возле сцены стоял длинный стол, на котором постепенно росла груда цветов, кроме того, собравшиеся на церемонию люди приносили фотографии и открытки, записки, адресованные родителям Майкла или ему самому. Кто-то что-то вспомнил, кто-то записал невысказанные в прошлом пожелания. Чарли подошла к столу и оглядела разложенные на нем записки. Были здесь и фотографии, с которых улыбалась она сама, ее друзья и, конечно, Майкл. Впрочем, что же в этом удивительного? Они постоянно играли то все вместе, то по двое, по трое. Взгляд Чарли выхватил из общей кучи один снимок: Майкл, Джон и она сама, все перемазанные грязью, а рядом Джессика, чистенькая, как с картинки, отказывается подходить к троице грязнуль. Чарли улыбнулась. Точно-точно, так все и было. На другой фотографии пятилетняя Марла из последних сил держит на руках новорожденного брата, а Ламар заглядывает ей через плечо, с подозрением косится на крошечного малыша. Здесь же лежало несколько рисунков Майкла, карандашные наброски в профессионально сделанных рамках разного размера и цвета. Чарли взяла один рисунок, изображавший, как она предполагала, мчащегося по городу огромного динозавра. А ведь Майкл действительно был очень одаренным, осознала девушка. И она, и все ее друзья рисовали карандашами, но на фоне их каракулей рисунки Майкла выглядели самыми реалистичными. – Вот этот особенно хорош, – сказал тихо подошедший к девушке Джон. Чарли вздрогнула от неожиданности. – Ты меня напугал. – Извини. Она снова посмотрела на рисунок. Что бы это ни было, она даже сейчас не сможет нарисовать ничего лучшего. Грудь вдруг словно сжало невидимым обручем, и Чарли задохнулась от горя и гнева. Она вдруг остро осознала, что Майкл умер молодым, его жизнь грубо оборвали, украли у него целых десять лет. На Чарли накатило негодование, чувство несправедливости, какое испытывают только маленькие дети, захотелось завопить: «Так нечестно!» Сделав глубокий вдох, Чарли поставила рисунок обратно и отвернулась от стола. Народ пока не расходился, но девушка почувствовала, что должна немедленно уйти. Она встретилась взглядом с Марлой, и та – проницательная, как всегда, просто жуть! – кивнула и ухватила Ламара за рукав. Они встали и направились к парковке, Чарли тоже направилась туда. Кажется, никто не обратил внимания на их уход, и в этом не было ничего удивительного: все они здесь чужие, кроме Карлтона. На парковке ребята остановились у машины Марлы. Она, похоже, сотворила чудо: нашла место на парковке прямо перед школой. – Теперь я могу поиграть в игру? – тут же спросил Джейсон. Марла вытащила из кармана ключи и протянула брату, предупредив: – Только смотри не уезжай. Потом вдруг схватила мальчика за плечи, притянула к себе, обняла и на долгое мгновение замерла. – Господи, я только к машине отойду! – пробормотал Джейсон, когда сестра наконец выпустила его. – Ага, может, стоит разрешить тебе уехать, – фыркнула Марла, слегка подталкивая мальчика в спину. Потом откашлялась. – Так вы пойдете к Фредди? Ребята принялись переглядываться. – Ага, – кивнула Чарли. – Думаю, стоит сходить. – Почему-то теперь повторное посещение пиццерии казалось ей больше чем просто игрой, скорее необходимостью. – Давайте встретимся там на закате. Слушай, Джессика, ты не могла бы поехать с ребятами? Я собираюсь пройтись пешком. – Можешь поехать с нами, – предложила Джессике Марла. – Я пообещала Джейсону сводить его в кино. Чарли зашагала по дороге, не слушая, чем закончится разговор. Уже отойдя шагов на десять, она вдруг поняла, что кто-то идет за ней, и обернулась. – Джон? – Не против, если я пойду с тобой? Ты ведь идешь в свой старый дом, да? – Как ты догадался? – В той стороне, куда ты направляешься, больше нет ничего интересного. Вообще-то я тоже ходил посмотреть наш старый дом. Его перекрасили в синий цвет, а во дворе разбили сад. Так странно. Когда мы жили здесь, дом не был синим, но я никак не могу вспомнить, какого же он был цвета. Все так изменилось. Чарли ничего не сказала. Хочет ли она, чтобы Джон пошел с ней? Ее дом, дом ее отца – это нечто очень личное. Она вспомнила, как Джон впервые увидел ее игрушки: он тогда пришел в восторг, причем восторгался совершенно искренне, а не из вежливости. Чарли сдалась. – Хорошо, можешь пойти со мной. – Твой дом… – Джон помолчал, будто колеблясь. – Твой дом изменился? – Не очень сильно, – ответила Чарли. Это была полуправда, но девушка не знала, как объяснить, что именно изменилось. Они прошли пешком почти три мили: вышли из города и зашагали по старым дорогам, вначале асфальтированным, потом посыпанным гравием. Затем сошли с дороги, поднялись на крутой холм, заросший кустарником и деревьями, которые давным-давно следовало бы подстричь или спилить. За густой листвой показались три крыши, расположенные на большом расстоянии друг от друга. В этих домах уже давно никто не жил. Наконец ребята вышли на подъездную дорогу, и Джон вдруг встал как вкопанный, не сводя глаз с дома. – Мне казалось, он не такой пугающий, – тихо проговорил он. Чарли нетерпеливо взяла юношу за руку, помедлила секунду, потом потянула за собой, повела вдоль дома, в обход. Привести сюда Джона – это одно дело, но Чарли не чувствовала в себе готовности впустить еще кого-то внутрь. Вообще-то она и сама не горела желанием вновь туда входить. Джон безропотно шел следом за Чарли, словно понимая: раз они находятся на ее территории, ей и решать, куда идти. Участок был большой, на нем умещалась не только лужайка перед домом. На заднем дворе росло много деревьев, и в детстве Чарли часто представляла, что это ее собственное королевство, в котором она – правительница. Трава буйствовала, разросшиеся сорняки доходили ребятам до колен. Они обошли вокруг дома. Джон все поглядывал на деревья, и Чарли вдруг охватил старый детский страх, порожденный детскими сказками. «Не ходи в лес одна, Шарлотта», – предупреждал ее отец. За этими словами не скрывался никакой зловещий смысл – просто обычное родительское предупреждение «не потеряйся», из разряда «всегда держи за руку взрослого, переходя дорогу» или «не трогай раскаленную печь». Однако маленькая Чарли приняла это предупреждение близко к сердцу. Она, как и все дети, читала сказки и знала, что в лесах обитают волки, а может, и кое-что пострашнее. Девушка поймала Джона за рукав. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Выгодно купить можно у нашего партнера.